Ирис не разделяла его настроения.

– Какая мерзость! Что же это будет, а?

Атан держал паузу: он уже знал, что Ирис спрашивает себя саму, и ждал ее же ответа.

– Наука, загнанная экономикой в «подземелье» нищеты, по идее, должна обрести второе дыхание, вырваться на свет Божий в прямом смысле – пробиться к идеальному, где идей сколько угодно, на всех хватит. «Идейные» ученые в депрессии. А науку «прорывают» вот такие крысы: они просто охотятся на светленьких да идейненьких. Высмотрят, выследят, хвать их и в «подземелье». Идейку из головки выцарапают, а тельце – на опыты. Они надеются еще чего-то достичь, что-то открыть! Но ведь их утроба не способна переварить светлое, они его просто уродуют, извращают. Боже мой, зачем я здесь? – Ирис вновь всхлипнула.

Несмотря на усталость Ирис не могла заснуть, долго ворочаясь на неудобной гостиничной койке. Вдруг она услышала, совсем рядом, мужские голоса. Она испугалась, открыла глаза и стала озираться. Никого не заметила, однако голоса по-прежнему звучали у нее за спиной. Ирис села на кровати, резко обернулась и тут же поняла, что голоса раздавались в ее голове. Вернее Ирис слышала в голове, а разговаривали где-то в той же гостинице только двумя-тремя этажами ниже.

Она не хотела бы этого слышать. Пьяные мужики обсуждали ее и отсылали в ее адрес пошлости. Когда один из голосов громче, чем другие, произнес словно в микрофон: «Чего это она там изобрела?», всю Ирис затрясло. Она поняла, в чем было дело: где-то работал генератор, который демонстрировали на конференции. Этот генератор усиливал слова и мысли говоривших с ним рядом людей, и от этих мыслей Ирис и трясло. Желая избавиться от кошмара, Ирис сконцентрировалась, собрала в точку все навязанные ощущения и запустила их туда, откуда они пришли. Голоса утихли. «Нужно спать, завтра тяжелый день», – приказала она себе и почти сразу заснула.

Но через какое-то время Ирис снова проснулась, резко вскочила с постели, охваченная страхом. Ей приснилось, что ее младшая дочь стоит над обрывом, и кто-то подталкивает ее к краю, еще немного и дочь свалится в пропасть. Ирис заметалась по номеру: «С ней может что-то случится, Господи!» За окном еле брезжил рассвет. Ирис оделась и постучала в соседний номер.

Заспанный Атан открыл дверь.

– Срочно зайди ко мне, – попросила Ирис и, развернувшись, быстро пошла к себе в номер.

Атан даже не успел спросить, в чем дело, однако наспех оделся и уже через минуту, окончательно проснувшись, смотрел на Ирис.

– Мне срочно нужно позвонить домой. Что-то с маленькой… Ни о чем сейчас не спрашивай, потом все объясню, – заговорила Ирис.

– Но сейчас половина пятого утра, и вряд ли что-нибудь работает…– попытался слабо возразить Атан.

Но Ирис так на него глянула, что он осекся и только пробормотал: «Понял». К счастью, в городе оказался переговорный пункт, который работал круглосуточно. И когда Ирис услышала, что дома все в порядке, она вся так и осела в кабине и долго еще держала в повисшей руке телефонную трубку, из которой раздавались короткие гудки. Ей стало ясно, откуда появился страх за детей.

Ее спровоцировали, сами того не понимая, изобретатели злополучного генератора и вызвали в ней животный страх за самое дорогое существо – маленькую родную дочь. Вибрации страха, усиленные генератором, вызвали гипертрофированное проявление материнского инстинкта – панический страх за ребенка.

Оказавшись на улице, Ирис стала объяснять Атану, что произошло на самом деле.

– Самое ужасное – они не ведают, что творят. Сделали прибор, чтобы генерировать импульсы здорового организма и передавать больному, а не представляют себе, что этот генератор способен передавать импульсы всего организма – как информацию биосистемы, так и информацию ментала.

Вот почему мне стало плохо на конференции, когда они включили прибор после выступления явно озабоченного сексуально докладчика. Они и не представляют себе, что выступающий оставил после себя информацию, и прибор, установленный в месте фокуса информации, усилил ее в тысячу раз. И у меня от этого сразу же заболел низ живота, а в ногах появилась дрожь. Поэтому я сказала вслух, что эти вибрации рассчитаны не на человека, а на животного, и этим вызвала панику в зале.

– Да, я помню, как вскочил сидевший рядом с вами профессор и завопил: «Что вы тут экспериментируете на нас!»

– А ты помнишь, каким взглядом проводил меня в вестибюле изобретатель прибора?

– Да он готов был разорвать вас.

– Что же это будет? – сокрушалась Ирис. – И что делать? Кому объяснишь, что спички попали в руки детей, и в любое время может вспыхнуть пожар.

Незаметно Ирис и Атан подошли к священному для Ирис месту. На площадке в центре города была выставлена группа каменных идолов, которые когда-то возвышались над курганами, жилищами мертвых, разбросанными на огромном расстоянии друг от друга. Теперь же они толпились на небольшой площадке, и от этого внешнее их величие терялось. Но отнюдь не сила, та сила, которая переместилась сюда вместе с ними из стародавних времен и по-прежнему исходила от них.

Город просыпался. На улицах стали появляться редкие прохожие. С характерным для утренней тишины эхом ворчали моторы машин, изредка проезжавшие по дороге, у края которой стояли молчаливые идолы.

Ирис, не обращая ни на кого внимания, разулась, сняла верхнюю одежду, оставшись в одном оранжевом платье, которое носила, почти не снимая, со дня своего приезда в этот город. Она вошла в центр полукруга, который образовывали изваяния, и поклонилась им, коснувшись земли. Атан нервно стал протирать очки, чтобы лучше видеть происходящее; у него перехватило дыхание. Затем, сделав несколько необычных движений, Ирис стала на колени и так простояла молча, закрыв глаза, несколько минут.

Прохожие останавливались, наблюдая за ней, а дворник, подметавший улицу стал еще с большим усердием шаркать по асфальту облезлой метлой. Атану хотелось окрикнуть всех, чтобы не шумели, ибо это было очень важно. Ирис так же молча встала и спокойно на глазах у нескольких зевак стала одеваться. Она ничего не сказала ожидавшему объяснений Атану кроме того, что ей хочется пойти в храм, потому что на душе лежала какая-то тяжесть.

Храм возвышался неподалеку над парком. Когда они вышли из храма, Ирис глубоко вздохнула и, как обычно, без предисловий объяснила:

– Я сначала обратилась к истокам, ведь именно от них пошла наша вера в высшее. К этим изваяниям люди приходили когда-то с жертвоприношениями из страха за свою и близких жизни. У них просили защиты и силы. Нельзя, переступив все это, сразу шагнуть на Небо. Мы должны помнить все светлое и хранить его в себе. А если отречемся от прошлого, станем выродками без роду и племени, которым хочется пользоваться плодами труда и знаний предков, а связь-то утеряна.

Ключ к средоточию творения – здесь, он ведет через истоки в храм к Всевышнему, единому в трех ипостасях. А без веры дверь знания не отопрешь. Мне жаль их…

– Кого их? – зачарованный ее объяснением не понял сразу Атан

Но Ирис продолжала будто и не слышала вопроса.

– Они просто не умеют верить, в этом их беда, и отсюда все искажения. Они хотят потрогать чудо, а оно внутри них, в их душах. И там все идеи, все открытия.

Печальное лицо Ирис застыло словно у изваяния.

– Как же помочь им и другим? Ведь ученые – это элита, мозг человечества, – в запале произнес Атан, – надо же что-то делать!

– А я и делаю, ты ведь всего не знаешь. Я пою и танцую для них, чтобы разбудить их души, а души разбудят их умы. Пусть они называют меня как хотят, лишь бы толк вышел, лишь бы рассыпались сковавшие их мозг стереотипы под действием скрытого в моей музыке, в моих жестах, стихах, ритме. Я готова быть даже не музой, а гетерой, и вдохновлять их души.

– Нет, вы не гетера! Вы – жрица! Видели бы вы себя со стороны, когда стояли там, среди идолов, – умиленный Атан растягивал слова по особенному.

– А жрицам положено есть? – спросила Ирис, переходя на шутливый тон.