«Не каждый иов готов отдать за будущее не только жизнь, но и самое ценное для него – силу квантов, а это больше, чем умереть, это означает уйти в небытие, и это необратимо. Таких мало, они владеют силой многомерности, которая сложилась за многие их жизни.

Всякий, кто не предпринимает волевых усилий для победы над своими слабостями, не признает честно наличия их у себя, не способен наполнить форму нужным содержанием, чтобы затем создать свой знаковый эман. Каждый человек снабжен прародительским опытом и силой жизни, только ее нужно извлечь усилиями воли, сгенерировать, используя и прародительский опыт, и приобретенные знания.

Эман рождается огнем, в котором все, не имеющее права на существование, сгорает. Огонь – воля. Он рождается от знания знакового: как должно быть. Он и есть трансген, континуальный Дух. Ты пройдешь крещение огнем в свое время. Все его проходят. Я знаю это, но дождусь ли?

Я знаю, что ты скоро родишься вновь, ты придешь со способностью видеть сути, все то, что прячется за формой. Ведь со временем нашим придется спрятать свой эман, и внешне мы будем неприметными, обычными. Пока мир совершенствовал формы, мы приходили с преобладанием совершенств внешних, тогда сутевой знак еще отражался и в форме.

Однако ложь приспособилась и научила людей исправлять дефекты формы. Настала пора тайных знаков, но они видны и слышны, их можно почувствовать. Только совершенство сутевого знака способно выдержать испытание абсолютной гармонией, которая, как меч, отсекает все неистинное.

И у тебя обязательно будут двойники, имеющие такую же, как и у тебя, знаковую программу. Но они не способны будут ее довершить. Программа воплощается в телах ста одиннадцати людей, и только один из них способен довести ее до конца. Будущее не имеет права на риск, и потому дает возможность знаку раскрыться полностью. Двойники могут быть похожи на тебя внешне, носить такое же имя, заниматься тем же, чем и ты, родиться и жить в той же стране, что и ты. Но свою сутевую неполноценность они будут восполнять образованностью, манерами, эрудированностью, авторитетом – в этом их слабость.

Твоя же сила дает тебе право быть честным и непосредственным. Вряд ли ты станешь ученым. Твоя самодостаточность не нуждается в людских познаниях. Ты вряд ли станешь актером, играющим чужие роли, или тщеславным политиком, служителем религии, обряды которой вновь домыслят люди, ты тоже не сможешь быть. Скорее всего, ты будешь слаб физически, потому что вряд ли для такой программы понадобятся физические силы. Ты не обратишь на себя внимания внешностью, но ты будешь совершенным и всегда будешь оставаться юношей с чистой и светлой душой, прекрасным по сути своей и достойным любви. Твою чистоту уже никто не замарает, ты родишься с сильной волей, которую никто и ничто не сломит.

Еще во чреве матери тебя благословит Всевышний, и ты примешь крещение огнем. Родителей у тебя не станет, но весь мир воспитает тебя на радость людям. Ты будешь ничей и в то же время принадлежать всем. И имя тебе дадут не люди – ты родишься уже с именем.

Люди принесут тебя потом в жертву, оболгав. Но твоя чистая суть только так сможет выполнить свою миссию. Ты, вскормленный человеческой любовью и зарожденный силой человечества, обличив страх, взорвешь его изнутри. Ведь ты родишься победителем страха, так как появишься в этом мире в момент всеобщего страха – в день солнечного затмения».

За окном уже смеркалось, когда Ирис, отложив ручку, распрямила спину. Она была довольна тем, что все же написала это. Может, Эа дала ей команду к действию? Это было неважно для Ирис, гораздо важнее было вспомнить, с чего это началось, восстановить последовательность своих мыслей до того, как навалится невероятная слабость.

«А вот оно: я думала о близких, обо всех наших, о тех, кто сейчас на Земле и, может, где-то месит тесто, чтобы накормить семью. Кто-то занят еще чем-то столь же прозаическим. Но все мы здесь для совершения чего-то общего и в то же время своего. Да, да… И тогда у меня возник образ светящегося тонкого тела, которое вдруг рассыпалось на множество частей. Именно в этот момент я и «улетела» ненадолго. Все, о чем я думала в связи с Даном, мгновенно выстроилось в моей голове, и мне захотелось немедленно изложить это на бумаге».

Глаза Ирис задержались на святых ликах, внутренний трепет пронизал все тело, и она стала на колени перед образом совершенства. Когда взгляд Ирис встретился с взглядом нарисованных человеческой рукой ликов, она подумала: «Они были, есть и будут, потому что к ним стремится все».

Была уже ночь, когда уставшая от напряжения Ирис буквально рухнула в постель. Тела она не ощущала, только гулкие удары сердца отбивали ритм ее жизни. Перед закрытыми глазами появилось звездное небо, и открылось пространство, в которое на волне ударов сердца устремилась ее суть – Эа. Тело Ирис металось: она стонала, говорила в полузабытьи с мужем. Она очнулась в ужасе от увиденного в предрассветной мгле, не в силах унять дрожь тела, в холодном поту, встала с постели. Часы показывали три часа ночи – час быка. Ее мысли метались в отчаянии: «Что же делать? Нужно что-то делать!»

Ирис кинулась к телефону, дрожащими пальцами стала набирать номер Леона, лихорадочно считая в уме, который у него там, на том конце земли, час: «Лишь бы он был дома! А какой сегодня день?»

На другом конце провода подняли трубку, и гнусавый женский голос, врастяжку проговорил:

– Ал-ле, кто-оо э-эт-то?

Но тут же вмешался голос Леона:

– Ирис, слушаю, что случилось у тебя? Я чувствую волнение уже несколько часов? Тебе плохо? – тревожным голосом спросил он.

– Мне очень плохо, Леон, сегодня ночью мне привиделось самое худшее из того, что я когда-либо видела. Грядет катастрофа, понимаешь, и ее нужно предотвратить.

– Что же все-таки случилось? – эхо в телефонной трубке повторяло слово «случилось».

– Еще не случилось, но может случиться, если не вмешаться немедленно. Я вчера очень устала, и только легла в постель, как сразу будто провалилась в пустоту. Почти сразу же я вылетела из тела, но на пути моей сути возникла жуткая мгла, нечто, что затягивало в себя все вокруг. «Оно» все поглощало, «оно» убивало…

Я все ощущала, это был не сон. Вначале я увидела стену древнего монастыря, полуразрушенный вход в какой-то тоннель. «Я не хочу туда входить, не хочу!» – закричала я. Но темный поток увлек меня внутрь. И где-то внизу в полутьме я увидела трехпалую мужскую руку, выглядывавшую из под черной одежды. Я поняла, что это тот, кто спускался… Его рука открыла какую-то металлическую сферу, внутри которой был свет, освещавший ее изнутри. То, что было внутри, светилось и заскручивалось в вихри, а затем собралось в подобие яйца, которое извлекла трехпалая рука, и мне стало так плохо, будто сердце вырывали из груди. Плохо было не от «предмета», а оттого, что он находился отдельно от сферы и в этой руке. Все вокруг «поплыло», стены стали рушиться, и было такое ощущение, что весь мир накренился… В видении я услышала: «Сенека!», и только успела понять, что грядет какая-то катастрофа. После этого вновь возникло видение – римский барельеф, но я не сразу поняла, что это был древнегреческий историк Геродот. Сердце мое встрепенулось, так как я почувствовала землетрясение и увидела храм под водой. Погружаясь под воду, я поняла, что на дне лежал город. И тут я увидела этот предмет – сферу, затянутую илом. Когда я приблизилась к нему, он замигал красным и зеленым светом, приоткрылся люк, и оттуда вырвался импульс-вихрь, который подхватил меня и увлек еще глубже. Земная кора сместилась, и в образовавшуюся щель проник этот импульс. Я увидела магму, которой управлял этот предмет. Я стала понимать, что катастрофа как-то связана с тайной этого предмета. «Откуда это?» – подумала я и тут же увидела огромных размеров планету, окруженную радужной оболочкой. Содержимое «предмета» растекалось по радужной поверхности огненными кляксами и постепенно таяло, проникая сквозь оболочку. Похожая на плазму это была другая форма жизни, другая цивилизация. «Оно» принадлежит этой цивилизации, и было бы ошибкой извлечь ядро из сферы. Это как двигатель, понимаешь, опасный для нас сейчас, потому что мы еще не готовы. И потом я увидела самое страшное.