И тут, зачарованно глядя в медь щита полированную, ему мысленно представилось женской головы в ней отражение, с глазами закрытыми в ореоле шевелящихся змей. Чувство невыносимого липкого страха и омерзения вызывал вид зловеще копошащихся змей.

Сердце Персея сжалось и закололо, словно в него вонзилась игла, когда он подумал, что будет, если Медуса-Горгона вдруг проснется и устремит на него свой ужасающий взор, враждебный всему живому. Герой помотал головой и тихо стал шептать сам себе, подлетая неслышно к жилищу Горгоне:

– В камень превращается не то, на что чудовище обращает свой взгляд, ведь тогда все живое на земле превратилось бы в камень, на что Медуса посмотрит. Каменеют лишь те живые существа, что встречаются с ней взглядом, те, кто завороженно смотрит ей прямо в глаза. Поэтому главное для меня не то, чтобы не разбудить Медусу-Горгону, а не посмотреть ей в прямо глаза, если она проснется и устремит свой взор на меня.

Над мрачными скалами, поросшими страшным лесом, в котором каменные изваянья людей и самых разных животных стояли, Персей пролетел и осторожно опустился у дома Горгон, похожего на пещеру под высокой скалой. Возле железной двери не росли в изобилии травы. На мерзлой, каменистой земле дом убогий стоял. Вокруг не было даже скудных трав и чахлых кустарников – лишь нескончаемые камни и седой лед, а в далеке островерхие скалы, покрытые серыми снегами и льдами.

Персей осторожно взялся за ржавую железную ручку двери, беззвучно шевеля побелевшими от страха губами:

– Только бы эта дверь громкий скрип не издавала б, на давно не смазанных проржавевших петлях вращаясь. Хорошо, что хоть сторожа никакого нет у порога, а то бы поднял он тревогу и ужасных сестер разбудил бы. Как бы я с ними сражался с троими, если глядеть мне можно только в щит этот медный…

Войдя в огромное помещение, освещенное тремя факелами, Персей увидел под ними три освещенных каменных ложа, напоминавших по форме кровати, на которых были распростерты на спинах три женщины в сонном томлении.

Две Горгоны были очень похожи своим ужасающим видом. Их седые волосы были взъерошены, в глазницы покрытые веками глаза провалились, страшные лица были без единой кровинки, как и тела покрыты крупной чешуей, как у драконов. Покоились на тощих грудях костлявые руки с когтями огромными, словно кинжалы, такие же изо рта торчали клыки. По бокам у двух страшных Горгон торчали сложенные кожистые крылья, как у больших летучих мышей. Эти сестры были ликом и телом ужасны, кровавы, грозны, но сестра их была не такой.

На центральной кровати Персей в меди щита увидел отражение красивой обнаженной женщины, тоже спящей на спине. Юноше вдруг нестерпимо захотелось увидеть Медусу не в щите, и он не удержался и на несколько мгновений посмотрел на лежавшую перед ним женщину. Красота женщины поражала и как-то странно, неудержимо притягивала к себе. Обнаженное смуглое тело с высокой округлой грудью и стройными бедрами было исполнено непередаваемой словами женской прелести, но что-то в нем было такое, что вызывало совсем не любовное чувство. Лицо дышало какой-то неземной, но и не божественной, а какой-то иной – таинственно – грозной красотой, которую могла передать лишь гармония вечного космоса. Как завороженный Персей шёл к Медусе с высоко поднятым серповидным мечом, но он, ошеломленный космической красотой смертной Горгоны, забыл зачем поднял меч.

Персей еще не научился хорошо ни летать, ни ходить на крылатых подошвах. Поэтому, когда он был уже совсем близко от Медусы, которая даже сонная заворожила его ужасной своей красотой, он, волнуясь, нечаянно, но сильно задел, как ударил, щитом спящую рядом ее далеко прыгающую сестру Эвриалу. Чудовище с громким визгом на кожистых крыльях взвилось к самому потолку пещеры и разбудило сестер. Прыгунья, еще не вполне проснувшись, недоуменно уставилась на героя, не понимая кто это такой и как он в пещере их оказался, или он ей только снится.

Персей быстро перевел взгляд в щит и увидел в нем отраженье: Медуса-Властительница открыла свои прекрасные властные очи. Она осознавала власть своей красоты и потому всегда приказывала всем смотреть только на нее, в ее глаза. Ее лицо сияло зловещей красотой, на которую нестерпимо хотелось смотреть и смотреть, даже, понимая, что этого нельзя делать. В ее не мигающих огромных глазах виделись одновременно и все безобразие, и вся прекрасная гармония мира.

Сын Зевса и Данаи понимал, что он тут же превратится в камень, если только взглянет в эти манящие, притягивающие к себе магические глаза, но противиться могучему желанию было не в его силах, это не смог бы даже бог, насельник Олимпа.

Не известно, что было бы дальше. Скорее всего, юный герой взглянул бы в глаза красавицы Медусы и превратился бы в камень. Если же Персей не посмотрел бы в глаза смертной Горгоне, то проснувшиеся две чудовищных ее сестры – могучие титаниды растерзали бы его своими когтями-кинжалами или разорвали бы такими же острыми и крепкими клыками.

Однако по воле вещей Ткачихи мудрая Афина, стоявшая на облаке, опираясь на свое копье, все время наблюдала за юным героем. Она видела, что Персей, хоть с поднятым для удара мечом, медленно идет к Медусе, но передвигается так неуклюже, что находится не в себе, словно завороженный. Паллада не могла ему ничего крикнуть, чтобы не разбудить Горгон. Теперь же, когда он сам всех разбудил скрываться ему было не зачем.

Богиня направила поднятую для удара руку героя так, что он, сам того не осознавая, с силой мечом серповидным ударил по шее и в мгновение ока отсек пока еще прекрасную голову смертной Горгоны. Очень бессмертному богу легко в мужа силу иль смелость вдохнуть, даже когда б и великое их разделяло пространство.

Из шеи Медусы бурно хлынула кровь, и тело ее развалилась надвое. Сфено и Эвриала с душераздирающими криками бросились на Персея, чтобы разорвать его на части острыми медными когтями, но между ними оказались крылатый конь и огромный ребенок с мечом золотым в обоих руках, вывалившиеся из тела Медусы.

Поэт и рапсод Гесиод поет, что после того, как Медузу-Горгону могучий Персей обезглавил, крылатый конь появился Пегас (бурное течение) из нее и Хрисаор (золотой меч) великий. Имя Пегас – оттого, что рожден у крайних ключей Океана. Землю, кормилицу стад, покинул Пегас и вознесся к вечным богам. Обитает теперь он в палатах у Зевса.

Пегаса называли и Быстрокрыльцем, и Исчадьем Медусы и Посейдона. Однажды Геликон так услаждался пением Муз и танцами Харит, что всем стало казаться, будто он непрестанно растет вверх и вырос бы до неба, но по приказу Посейдона (или по просьбе Музы Эвтерпы) Пегас ударил копытом в его вершину и остановил дальнейший рост. С тех пор на горе Геликон забил не иссякающий источник Гиппокрена (Ключ коня), из которого поэты и поныне черпают вдохновенье, как дивную влагу, и люди говорят, что они «оседлали Пегаса». Пегас помогал не только поэтам, но и героям, особенно много он помог своему брату – сыну Посейдона и Эвриномы Беллерофонту. Верхом на Пегасе Беллерофонт убил чудовищную Химеру, а когда герой стал дерзко рваться к небесам, Быстрокрылец сбросил на землю зарвавшегося героя. После убийства Гераклом орла Эфона, пожиравшего печень титана – бунтаря Прометея, Пегас доставлял по воздушной дороге на Олимп из кузницы на Сицилийской Этне перуны и молнии – страшное оружие Зевса.

Хрисаор знаменит тем, что родил трехголового Гериона, соединившись в любви с Океанидой Каллироей. Гериона того умертвила Гераклова сила возле ленивых коров на омытой водой Эрифее. Некоторые, однако, уверяют, что родителем чудовищного трехголового великана Гериона был не Хрисаор, рожденный с мечом золотым, а сам Посейдон, который любил и с невестками сочетаться, ведь только от него Каллироя могла родить такого великана, как Герион.