Добрую часть своей жизни Аманда ищет силы и тогда, когда та наконец-то оказывается сосредоточена в её руках, не собирается сдаваться.

«У тебя глаза абсолютно ненормальные, и будь у тебя больше возможностей и власти, ты бы и мне фору дала», — проходит почти десять лет, а она ещё помнит эти слова. Становится ли она хуже, чем увлеченный своими шедеврами из людей Ларри Роудс? Возможно. Делает ли она больше, чем он со своими «картинами»? Ему никогда уже и не приснится, сколько человек погибает от её руки. Быстро, легко и безо всякого сожаления. В отличие от него, у неё нет желания показать миру себя.

Её преследует лишь желание избавить общество от новых его последователей. От пустых и бесполезных элементов, от пятен на полотне общества. Аманда понимает, что она сама — точно такое же пятно. У неё язык не повернётся назвать себя хорошим человеком. Иногда она не может назвать себя даже просто человеком.

Она врёт самой себе. Это — всего лишь желание исполнить чужую мечту.

Она запускает руки в волосы и до боли стискивает пальцы, впиваясь длинными ногтями в кожу головы. Боль отрезвляет. Как это выглядит со стороны? Она закрывает глаза и пытается не думать об этом. На её коже остаются длинные, красные царапины.

Аманда чувствует, как к горлу подступает ком и пытается выровнять дыхание. Не понимает, почему именно сегодня, почему именно сейчас на неё волной накатывает такая тяжелая, гнетущая тоска. Сотни и тысячи эмоций, запертые и подавленные где-то глубоко внутри, пытаются вырваться наружу и разрушить её идеальный образ сильного, устойчивого человека.

«Ты ведь понимаешь, что ты нестабильна и у тебя не может быть перспектив», — одна из любимых фраз отца всплывает в голове сама по себе, когда Аманда смотрит на свои подрагивающие руки.

Всю жизнь она считает, что создаёт себя сама, и всю же жизнь понимает, что в этих словах нет ни капли правды. Её создаёт серийный убийца, поставивший крест на жизни той Аманды, что существует до её тринадцатилетия; её создаёт отец, которому никогда не бывает до неё дела, который считает её своей личной неудачей — настоящим пятном на репутации его семьи; её создаёт Теру, забравшийся так глубоко в её сердце, что ей до сих пор периодически становится страшно. Она гадает, есть ли в ней хоть что-то от себя самой.

Аманда чувствует себя почти так же, как в свои шестнадцать, когда сидит на полу просторной ванной в своей квартире и прислоняется спиной к холодному кафелю. Где-то на её запястьях ещё можно найти шрамы, если присмотреться. Она дышит всё глубже и глубже, стараясь отогнать неприятное наваждение. Она не оставляет себе права на слабость.

Она ощущает противный солёный привкус на губах. Растрепанные волосы липнут к лицу, а остатки туши превращаются в длинные темные полосы на её щеках. Аманда ненавидит моменты, когда не может контролировать свои эмоции — она привыкает считать их ошибкой, она привыкает прятать их так глубоко, что и сама с трудом может найти.

«Ты можешь не прятать свой взгляд. Не думай, что я его не вижу», — и эти слова она помнит тоже. Теру оказывается первым человеком, который сталкивается с этой её частью; первым, кого она не пугает и первым, кто её принимает. Аманда понимает, почему.

Они знакомы так долго, что она изучает его едва ли не лучше, чем саму себя. Они так похожи, — оба до последнего прячутся за выстроенными для общества масками — но выбирают такие разные пути. Она отталкивает от себя людей и выбирает быть ядовитой и жестокой, в то время как он просто не позволяет людям приблизиться к себе и выбирает оставаться безразличным и холодным. Ей кажется, что Теру намного сильнее неё самой.

Ей кажется, что он заслуживает человека лучшего. Аманда знает, что ни за что его не отпустит, несмотря на это ощущение. Будет держаться за него до последнего, потому что он — единственный, кто позволяет ей быть собой. Единственный, с кем она чувствует себя человеком. И знает, что он сам не выпустит её из своих когтей.

Их чувства друг к другу напоминают пару намертво сцепившихся хвостами крыс. Такие животные никогда уже не расстаются. Даже после смерти.

Вдоль позвоночника пробегает дрожь, когда она думает о том, что однажды он может поставить одну свою одержимость над другой. Аманда знает, что окажется на втором месте. Теру никогда не поставит её выше мечты, к которой стремится всю свою жизнь.

И она сама даёт ему инструмент для исполнения этой мечты.

***

Сегодня он открывает дверь её квартиры своими ключами. Время давно уже переваливает за полночь, но здесь до сих пор тихо и нигде не горит свет — по крайней мере, он его не замечает. Ему кажется странным, что он возвращается сюда раньше неё самой. Рабочий день Аманды никогда не заканчивается вовремя, но и Теру не помнит, когда в последний раз уходит с работы вовремя. Скорее всего, никогда.

Когда он вешает свой плащ среди десятков её пиджаков, ему даже кажется, что тому там самое место. Он не помнит, когда у него появляется это ощущение и привычка появляться в её квартире едва ли не чаще, чем в своей собственной. Помнит лишь, когда появляются ключи — неделю назад Аманда молча оставляет их у него в кармане. Он понимает, зачем, но не понимает, почему она, способная заговорить кого угодно, так и не может найти в себе силы говорить о своих чувствах.

В гостиной и зале так же темно, лишь одиноко поблескивает в льющемся из высокого окна свете ночных огней рояль. Теру знает, что Аманда умеет играть, но за все эти годы так ни разу её и не слышит. Жаль.

Свет в кабинете он включает сам, но и там нет никаких следов — только хаотичный беспорядок из множества папок и бумаг на её рабочем столе. Он почти закатывает глаза, не в силах смотреть на это варварство, когда обращает внимание на несколько фотографий на пробковой доске. Их всего две и их почти не видно под множеством стикеров и прикрепленных к доске документов.

Изображенных на первой фотографии женщину с ребенком он не узнаёт, только смутно догадывается, что ребенком может быть сама Аманда, — их черты лица смутно похожи, пусть у девочки на фотографии и темные волосы — а женщиной — её мать. Узнать самого себя на второй фотографии, такой же изрядно потрепанной и явно не единожды переезжающей с одного места на другое, как и первая, ему труда не составляет. Он даже помнит, когда и при каких обстоятельствах та сделана.

Улыбка проступает на лице против его воли. Теру гасит свет. Странное, щемящее ощущение где-то на задворках сознания не даёт ему покоя. Ему кажется, что что-то не так — и вовсе не потому, что сегодня он приходит сюда поговорить с Амандой о её прошлом. Не только.

В самой глубине квартиры всё-таки горит свет. Её туфли на непозволительно высоком каблуке небрежно брошены у кровати в спальне, а за закрытыми дверями ванной слышится шум воды. Значит, она всё-таки дома. Он тянется к ручке двери и так и замирает, её не коснувшись. Опаздывает.

Аманда открывает дверь раньше, чем это делает он. Смотрит на него из-под нетипично растрепанных светлых волос — он видит как расширяются в удивлении её слегка покрасневшие глаза, замечает следы от недавно размазанной туши. Наверное, он впервые видит её такой открытой и по-настоящему беззащитной. Он видит её такой, какой она зачастую не желает показываться даже себе.

— Прости, Теру, — Аманда явно старается держаться и её голос звучит практически ровно. Скрывшись за маской напускного спокойствия, она пытается провернуть с ним тот же фокус, какой он проворачивает с окружающими ежедневно. У неё не получится. — Уверена, что не это ты рассчитывал увидеть.

Он молча притягивает её к себе, стискивая в объятиях с такой силой, что при должном усердии может заставить треснуть пару ребер. Ему хочется запомнить каждую искру эмоций, что плещутся в её серых глазах. Настоящих эмоций, а не тех, что она любит демонстрировать людям.

Ему хочется, чтобы она наконец-то дала себе волю, как он просит её ещё несколько лет назад.

— Не это, — он соглашается, потому что не любит врать. Теру считает себя честным человеком. Почти. — Но я же говорил, что тебе нет смысла прятаться. Я всё равно увижу.