Летом Марина уехала в другой город, не попрощавшись с ней. Она тогда сердилась на брата, который увёз её к бабушке в деревню, тогда как Алёнка могла запросто влюбить в себя его друга. Но сейчас об этом забылось. Она помогла подружке раздеться, подула на пушистую шапку из чернобурки, прежде чем положить её на полку, разгладила воротник пальто – какой красивый… А Алёнка засмущалась, чувствуя себя виноватой из-за того, что у Марины нет такого.

– Ой, ты поправилась! – воскликнула девушка, а её мать, подошедшая к двери, осуждающе взглянула на неё.

– Я теперь буду толстеть как на дрожжах, – проговорила Алёнка, поправляя свободный свитерок.

Но Марина, не понявшая взгляда матери, озабоченно переспросила:

– Что с тобой?

– Глупая, дай я тебе обниму, – с этими словами она прижалась к подружке, и та почувствовала плотный холмик её живота.

– Кажется, я начинаю понимать, в чём дело, – она отстранила Алёнку от себя, внимательно разглядывая её. – Замуж вышла?

– Давай об этом потом… Как вы поживаете? – обратилась она к матери подруги. – Есть ли новости от Игоря?

– Нет, доченька. – Улыбка сошла с лица женщины. – Никакой весточки от него… Всеми ночами Бога молю, чтобы уберёг его… – Слёзы, готовые пролиться, ещё дрожали в глазах.

– Мама, прекрати оплакивать его заранее. Всё хорошо с нашим Игорем, с ним всё будет хорошо. Правда, Таня? – обратилась она к вышедшей из зала девушке.

– Правда, – ответила та, но тоже заплакала.

– Ой, я совсем забыла, – отвлекла их Алёнка, чуть сам ударившаяся в рыдания, – я же торт принесла. – Она достала из целлофанового пакета коробку. – Кажется, не помяла…

– А и правда, давайте чай пить, – сказала тётя Надя. – Дочь, поставь чайник, а я отца подниму.

Таня вышла в кухню с Мариной.

Алёнке хватило одной минуты разглядеть на столе среди нескольких десятков снимков фотографию Саши. Зная, что это нехорошо, она всё-таки спрятала её под свитер и весь вечер проверяла, не выскользнула ли та из-за пояса юбки.

Вернувшись, Марина сгребла в коробку из-тод туфель все фотографии и расстелила скатерть.

– Заходи к ним почаще, Алён, к то они совсем есть перестали.

Словно в доказательство её слов, из спальни, застёгивая на ходу рубашку, вышел отец. Алёнка бы не узнала его, встреться с ним на улице: до того тот исхудал.

– Здравствуйте, дядя Коля.

– Здравствуй, Алёнка. Ты молодец, не побоялась чужих языков, зато у парня продолжение будет.

Татьяна опустила глаза, ведь им не расскажешь, что она тоже Игоря упрашивала на малыша, только он наотрез отказался. Зато Алёнка впервые услышала искренние слова одобрения от постороннего человека и, обняв его за шею, захлюпала носом.

– Всемирный потоп, – заключила Марина, ставя чайник на стол. – Ой, киевский – мой любимый, – восхитилась она, сняв крышку и облизывая палец.

И вновь разговор закрутился вокруг войны в Афганистане: негромкий, все пытались понять, зачем там наши войска, кому они помогают и кто там убивает их детей и любимых.

Алёнка ушла в девятом часу вечера. Она отказалась от того, чтобы её проводили, но когда спускалась по лестнице, навстречу ей шёл мужчина, наверное, раза в два старше Саши и очень похожий на него. Нет, глаза у него были другого цвета и ростом пониже, но всё равно… вот похожий чем-то…

Смотрел он так же, словно фотографировал, хотя и задержался на ней взглядом на несколько секунд. Она спустилась на один пролёт и оглянулась – он шёл к Кузнецовым.

Постояв, Алёнка побрела домой. Вдруг вспомнив, расстегнула пальто, подняла свитер и, найдя фотографию, остановилась под фонарём.

Он улыбался ей. Девушка прикоснулась губами к лицу, которое врезалось в её память. Господи! Она комсомолка, но обязательно будет верить в Бога, если он оставит Саньку в живых. Это несправедливо, если он даже не узнает, что у него будет ребёнок. Ей не надо алиментов, она вырастит… они вырастят: все, начиная от бабушки и заканчивая ворчливым папкой, ждут появления малыша. Мама вяжет носочки и шапочки, отец заказал детскую коляску и одежду в разных концах страны, куда едут его знакомые. Ей ничего от него не нужно, только немножко любви.

Алёнка знает, что за её спиной перешёптываются, но никто ни разу не сказал вслух о том, какая она глупая. А бабушкины подруги обязательно остановят и расспросят о самочувствии. Софочка молодец, она не умеет ни шить, ни вязать, но с ней интересно, как с подружкой. Она выпытывала у Алёнки, хороший ли Санька любовник, а девушка, краснея, ответила правду:

– Не знаю, я была с ним только один раз, а других у меня не было.

– Потому-то и залетела, что глупая, – Софочка сочувственно гладила её плечи и руки, когда Алёнку в очередной раз стошнило.

Они ходили с мамой к врачу – тот велел ей быть осторожной, потому что резус крови отрицательный, и если Алёнка не доносит этого младенца, то рождение второго может и не состояться.

Опасность патологий у ребёнка возрастает. Поэтому она, несмотря на то, что поправилась совсем немного, ходит медленно и нисколько не злится из-за тошноты.

«Больше положительных эмоций» – это указание в семье выполняют все, кроме Саши. Хоть бы узнать, что он жив и здоров и… и чуть-чуть любит её.

После ухода Алёнки в квартире Кузнецовых воцарилась тишина, которую, кашлянув, прервала мать:

– Что же ты, Марина, так неуклюже с подругой-то?

– Я что-то не поняла – Витька что, в армию ушёл? – спросила девушка, слизывая крем с оставшегося кусочка торта.

– Да не от Виктора она ребёнка ждёт, а от какого-то другого парня, который в Афганистан уехал воевать.

– И давно Алёнка беременна? – Марина внимательно глядела на мать, начиная догадываться о чём-то, но в дверь вновь позвонили, и она побежала открывать. – Вам кого? – не очень любезно спросила она у незнакомого мужчины.

– Кузнецовы здесь живут?

Мать, хватаясь за стены, побежала к выходу, а отец изменился в лице и вскочил, уронив стул.

– Это от Игоря? – выдохнул он. – Что с ним?

– Всё в порядке, – раздался по-военному чёткий голос, – я с весточкой от него.

Но матери стало плохо, она никак не могла вздохнуть. Её усадили, Марина накапала «Корвалола», видя, что и отец бледный, дала выпить и ему.

– Полканов Павел Егорович, – представился мужчина. – Меня тут в Союз командировали, и я решил к вам заехать, сказать, что с вашим сыном всё в порядке. У меня час времени – вы письмо ему соорудите.

– Сейчас-сейчас! – воскликнули обе девушки, Таня и Марина. – Вы садитесь. Чаю попейте, у нас и торт есть.

– Может, чего покрепче? – спросил отец.

– Спасибо, крепкого я уже выпил, а от чаю не откажусь.

Девушки, слушая тихое повествование о том, что жизнь у Игоря похожа на курорт, писали ему письма. Они не знали, что Полкан умеет владеть собой и его интеллигентная внешность – такой же камуфляж, как и гражданская одежда.

Полкану поручили набрать и подготовить ещё одну группу бойцов. Оставив вместо себя Саньку, он проехал по училищам. Советовался с начальниками и, выбирая добровольцев, понял, что подсознательно ищет детдомовских.

Почему? Он бы не мог ответить. И совсем не потому, что их некому оплакать. Может быть, потому, что сам он был послевоенным сиротой? А может, глядя на Саньку, понял, что они самой жизнью запрограммированы на выживание.

Идя по улицам города, он чувствовал себя здесь чужим. В голове не укладывалось, как люди могут веселиться, влюбляться, ходить в кино, когда там война… Павел понимал, что, не дай бог, будь война в Советском Союзе, люди бы так не относились к ней. Значит, эта война неправильная, под каким соусом её ни подавай.

Только родители тех, кто носит погоны, сейчас умирают от страха за своих детей. Взять отца Игоря – мужик прикурить не мог, так дрожали руки в ожидании плохой вести. Слава богу, набожным он стал за последние годы. Слава богу, он к ним не с похоронкой. Но кто знает, что случится завтра…