Сам Манрид никогда не бывал в Трех Дубах, как и его сообщники, во всяком случае, никто никогда не упоминал о тех краях, но рыжебородый догадывался, что место выбрано не случайно. И он не ошибался: застава, существовавшая обособленно ото всех, в тишине и полной глуши, подходила для тайных встреч, переговоров как нельзя лучше. Жителей можно было по пальцам обеих рук пересчитать – так мало проживало на заставе, и они почти не интересовались тем, кто к ним забрел на огонек – на излишнем любопытстве их нельзя было поймать. В гостеприимстве никому не отказывали никогда (однако не выносили всякого рода отребье, шнырявшее по дорогам и доставляющее доброму люду неприятности и беды, и с ними у обитателей Трех Дубов разговор был короткий), но на этом – все. Докучливых расспросов не учиняли, ведь их не особо интересовало, кто и что, если пришлые не собирались, конечно, навсегда осесть в глухих краях, но и не любили, когда кто-то что-то вынюхивает и расспрашивает о них самих. Молчаливое наблюдение. Да, особым дружелюбием не славились, и их это вполне устраивало.

Остатки шайки из шести человек наконец покинули разваленную ферму, едва передвигая ногами и увязая в снегу. В самом начале своего пути – а выступила банда не из своего убежища – они были при двух лошадях и повозке, но случилась неприятность: животные переломали ноги на крутом склоне и их пришлось добить, а телегу бросить за ненадобностью. Теперь им приходилось использовать собственные силы, которые были на исходе, да и снежные заносы и непрекращающиеся ветра еще больше усложняли дорогу и затрудняли ход. В дорожных мешках звенели бутылки с оставшимся пойлом – единственное, что на имеющийся момент поднимало настроение бандитам, не считая мыслей о будущей прибыли. В головах у всех несколько прояснилось, хоть половина так и не вспомнила, что именно произошло прошлой ночью, но им на это уже было наплевать, ведь не лишились же они, в конце концов, своих жизней, как их приятели.

– Эх, не повезло остальным, зато нам больше достанется, – цинично заметил долговязый, осознав, наконец, что к чему.

– Так мы за них погуляем на славу, на их-то долю! – тут же ответил другой и довольно гоготнул, представив, сколько дней подряд можно гулять на наживу, и сколько еще может остаться денег даже после этого.

– А то, и еще как! Мы-то живы.

– Завалите пасти! – скомандовал Манрид, гневно глянув на болтунов. – А не заткнетесь, так отправитесь вслед за ними, – его злило, что лишился практически лучших своих людей, да, они были отребьем, из того же самого теста, что и сам рыжебородый, но он их ценил и они были незаменимы. Остались лишь те, кого бы Железный Кулак самолично с превеликим удовольствием давно отправил к праотцам, выпустил никчемный дух из их тел или, будь такая возможность, выменял у любых могущественных незримых сил на своих убитых людей. Но его останавливало то, что и не самые лучшие остатки банды еще могут быть полезны, ведь не зря же Манрид когда-то их подобрал и позволил присоединится к его маленькой и уютной компании.

– Да ладно тебе, сейчас всем и без того хреново, пусть треплются, может полегчает, им пока больше ничего не остается, – Костяной Фес оправился и прибавил шагу.

Кто-то из шайки хриплым голосом затянул одну из известных трактирных песен, тех самых, что распевают ветреные девицы, которым подпевают кутилы и пройдохи.

…Э-эй, Сьюзи, красотка,

Станцуй для меня!

С тобой выпьем мёда-а-а

И-и-и…

Будем гулять до утра!

Э-эй, Далия, пышка,

С тобой бы удрал,

Но только такую-ю-ю

Малышку-у-у…

Мой конь бы не удержал!..

Не долго думая, сначала один, потом другой подхватил песню, и вскоре по округе стали разноситься отвратительные вопли и непристойные куплеты, поддерживаемые завыванием ветра, носящимся меж деревьев.

– Дайте мне во-он те ткани и еще коробочку иголок, и самые крепкие нити, что у вас есть.

– Никак шить платье себе собралась?

– Если что останется от полотен. Все говорят, в этом году праздник Последних Звезд самый большой из всех предыдущих, поэтому я не знаю, хватит ли этих тканей даже на украшение тётиной таверны.

– Так и есть, Сафир. Мне уж столько лет, и можешь поверить, такого гулянья еще ни разу не затевалось в городе.

В лавке пряжи и тканей Марты Равии сегодняшним днем было на удивление тихо, учитывая все обстоятельства. Никто не толпился в зале и за дверьми, желая купить все самое лучшее и новенькое, не щебетали беспрерывно девушки, кто какие наряды собирается себе приготовить, не было слышно бесконечных обсуждений женщин постарше, какой цвет лучше подойдет для ярмарочных шатров на главной площади. Тишина. Только легкий шелест всевозможных материй, редкий стук закрывающихся ящиков высоких шкафов и негромкие голоса помощниц старухи Марты. Её магазин, пожалуй, был одним из самых первых, который открылся в Глицием-Терре. Во времена своей молодости, когда она еще являлась подмастерьем какого-то иноземного портного в городке, расположеном неблизко от Глациема, Равия решилась оставить мастера и открыть свое дело. Тогда вечно недовольный и брюзжащий старик долго не хотел отпускать помощницу и постоянно сыпал проклятиями и говорил, что у той ничего не выйдет и все ее затеи прогорят. А если она в случае неудачи вдруг попросится назад, то он ее не примет ни за что, даже на порог не пустит и слушать не станет. Но, к счастью, его предсказания не сбылись, и дело Марты пошло, как по маслу – она не прогадала, когда выбрала Глацием для собственной лавки. Благодаря тому, что через торговую столицу часто проходили заморские суда, магазин женщины ломился от всевозможных диковинных тканей, кружев, нитей и пряжи.

Пожилая торговка была из тех немногих жителей города, кто относился по-доброму и без осуждения к Паланио, предпочитая оставаться в стороне от сплетен. Она, как и прочие, знала печальную и странную историю семьи девушки, и, конечно, в первое время, когда о них только все и говорили, не обошлось без того, чтобы пожилая особа тоже не перекинулась парой слов об этом с домочадцами. Да, у нее был своеобразный характер, жесткий, бывало, любила поучить жизни, часто приводя себя в пример, настаивая на том, что каждый сам себе хозяин и кует собственное счастье. Но с Сафир Паланио дело обстояло иначе: женщина искренне жалела бедняжку, ни разу ни в чем не упрекнула и всегда была рада видеть ее в своей лавке. Помимо старухи Равии, тёти Алты и ее мужа, сиротку не обходил стороной и не чурался и один из местных рыбаков, который знавал отца девушки, и когда-то изредка ходил с тем на промысел. Ничего плохого Сеттер не мог сказать об Ирди, и хоть времени, чтоб узнать того получше, и не хватило, рыбак сразу понял, что за человек перед ним предстал, когда впервые увидел его. Давние приятельские связи сыграли свою роль, и потому-то доброе отношение перешло и к дочери Ирди. И, несмотря на то, что болтуны и разные наговорщики постоянно трепались, что Сафир совсем не похожа на отца – а это было действительно так, – и что Рия понесла и родила от другого мужчины, Сеттер, напротив, видел сходство. А может, просто хотел видеть, отмахиваясь от кухонных пересудов. В конце концов, ему не было дела до чужого грязного белья – не пристало мужику копаться в нем и ворошить прошлое, которое его не касается.

– Сафир, детка, а почему бы тебе не выбрать что-то для себя? – Марта поманила девушку за прилавок, впуская в складские комнаты, похожие на рай для любителей шитья.

– Боюсь, у меня сейчас не хватит денег, а если бы и были лишние, то тётушка Алта вряд ли обрадовалась тому, что я вот так бросаю их на ветер.

– Пусть это будет небольшим подарком от меня. Возражений не принимаю. О, и твоя тётя – добрейшей души человек, не думаю, что она стала бы когда-то сердиться и ругаться из-за такой ерунды, как потраченные мелкие деньги.