Девушка в нерешительности потопталась на месте, чувствуя, как ей сейчас неудобно перед хозяйкой магазина. Сафир все чаще и чаще начало казаться, что она будто пользуется ее расположением и совсем не заслуживает подобного участия – слишком много за утекшие годы успела услышать нелицеприятного о себе и своей матери. И это не прошло зря.
– Я только на минутку, поглядеть, тем более меня, должно быть, уже заждались дома. Сегодня еще много дел…
– Вот и не трать время на бесполезные разговоры и оправдания. Ко мне в очередь выстраиваются знатные и богатые люди, чтобы купить то, что большинству не по карману, а тебе в дар предлагают и еще упрашивают, а ты артачишься. Вот, право, сколько зим прожила, но до сих пор не могу понять людей, – Марта развела руками, выражая свое удивление.
Солнце уже клонилось к горизонту, но сумерки еще не успели осесть на стены домов и улочки. Горожане по-прежнему суетились, спеша закончить все до темноты и разойтись по теплым домам к горячему ужину. И хоть метель давно стихла, капризная погода здешних краев и вновь надвигающийся снежный серый полог говорили о том, что можно ждать очередного снегопада. И это подгоняло людей еще больше завершить свои дела и работы поскорее. Сафир торопливо вышагивала по утоптанной снежной дороге, довольно улыбаясь и прижимая к себе два свертка с тканями, один из которых был лично ее. Нет, тётя Алта ее никогда ни в чем не обделяла, давала все, что было нужно, но девушке особенно было приятно, что хоть кто-то не из родни обратил на нее внимание таким образом. Шила, правда, девушка плохо, чего уж скрывать, но иголку держать умела, поэтому надеялась, что сшить платье ей поможет тётушка или же сама Марта. Только бы еще собраться с духом попросить об этом.
Путь Сафир до дома пролегал через главную пристань – ей нравилось смотреть на бескрайние воды своенравного и сурового моря, покрытого ледяными островами. Нравилось вдыхать соленый морозный воздух, которым дышал Конгелат, ведь его ни с чем нельзя было сравнить. Прежде девушке ни разу не доводилось побывать в плавании, она даже не ступала на корабельный борт. Несмотря на то, что отец был мореходцем, он никогда не брал дочь с собой – не положено, пусть это и было бы короткое путешествие. К тому же, Ирди считал, что провонявшее рыбой и сыростью судно, полное грубого мужичья, хоть и знающего свое дело – не место для дитя, особенно для девочки. Сафир, конечно, не грезила о морских странствиях, все это было не по ней, но иногда она думала и представляла, что может быть там, за бесконечными северными просторами коварных вод. Потому-то Паланио не редко ходила через порт, полюбоваться видами. Но это было не единственной причиной. Главным же поводом для подобных прогулок служил Арон Нут – статный восемнадцатилетний парень, сын рыбака Сеттера. Высокий, широкоплечий, черноволосый – мечта многих здешних городских и деревенских девиц. Одиноких фермерских угодий и мелких деревенек хватало в округе, и Арон часто бывал в них по наказу отца, когда возникала нужда продать остатки улова. И чуть ли не каждая вторая незамужняя девушка, уже знавшая и видевшая не раз рыбацкого сына, мечтала о таком завидном женихе. Нут запал в сердца многих красавиц, но в его же сердце не жил никто, он отмахивался от всех этих глупостей и телячьих нежностей. И любил парень лишь одного человека: себя, и ему не могло не льстить то внимание и вздохи со стороны девиц. Многие говорили, что это пройдет, как только встретит ту, которая суждена судьбой, но они все ошибались. В Ароне долгоденствовала и ширилась та самая скверная сущность, которая лелеяла лишь своего хозяина, не оставляя места ни для кого более. Нет, он не был зол или жесток, и ему была знакома даже милость, насколько представлялось возможным, однако благородные порывы его никогда не одолевали, он ценил и думал только о себе, и едва ли когда-то пожертвовал собой ради кого-то. Покойная мать дарила ему свою безусловную любовь до последних дней, он ощущал ее на себе, но сам не был способен на подобное чувство к другим, даже к собственным родителям, к которым питал сдержанное уважение и испытывал ровную благодарность. Порой Сеттер поражался, откуда это взялось в его сыне, но ничего не мог уже с этим поделать.
Сафир петляла между огромными ящиками, гружеными всякой всячиной – начиная с рыбы и заканчивая дорогими и редкими снадобьями, – и высматривала Арона. Повсюду суетились портовые рабочие, корабельщики, ростовщики, которые едва не сбивали с ног неприметную прохожую, совершенно не вписывающую в окружение. Каждый был занят своим делом, время не ждало, да и буран надвигался, и суматоха от того не прекращалась ни на минуту.
– Извините, извините, я сейчас, – Паланио только и успевала уворачиваться, уходя с пути очередного рабочего – сегодня было особенно оживленно в порту. – Неудачный я выбрала день для прогулки, похоже.
Спустя некоторое время у девушки все точно кругом пошло перед глазами, и внезапно ей начало казалось, что она теряется и совсем не понимает, где находится. Все вокруг стало выглядеть каким-то незнакомым и совсем не тем привычным, накрываясь путающим и непроглядным туманом, искажающим лица людей. Сафир мотнула несколько раз головой, пытаясь прогнать пелену, рассеять ее, и вроде на мгновение даже получилось, но стоило ей пройти несколько шагов, как все повторилось, но уже с большей силой. С ней бывали припадки и раньше, и не один раз, но половина из них давно выпали из девичьей памяти или же спрятались и затаились где-то в самых темных и закрытых уголках подсознания. А те, которые сохранились смутными обрывками без ясности, были пустяковыми и проходили довольно быстро, оставляя после себя лишь разбитость и странное ощущение опустошенности. Больше ничего. И Паланио не всегда запоминала, как на нее находило. Однако это нисколько не успокаивало ни Сафир, ни тех, кто заменили ей родных отца и мать, и тётя Алта и Дорей старались сами не вспоминать о непонятных приступах и не напоминали о них лишний раз и девушке. Супруги решили, что ни к чему это, к тому же последний припадок был очень давно, почти год назад, хоть дни никто и не считал.
Едва ступая по запорошенному снегом дощатому настилу, Паланио хоть и с трудом, но все же выбралась на свободную площадку, примыкавшую к плотницким мастерским и портовым счетным конторам, где всегда было тихо и почти безлюдно. Мимо проскочила парочка мальчишек, спешащих куда-то, и все успокоилось. Крики, переговоры, громкий гогот остались позади, в забитых коридорах причала у складов. Сафир неустанно моргала, щурилась и трясла головой, и, прильнув к стене, потихоньку шагала вперед, ища место, куда можно было бы присесть. Очень скоро сознание так помутилось, что она окончательно потерялась в одолевшем ее мороке, что окутал все изнутри и заключил Сафир в свой плен.
– …эй, что с тобой? Тётка знает, что ты тут ходишь одна почти впотьмах? И куда идешь? Слышишь меня, Сафир?.. – то бы голос Арона, который вот уже несколько минут тряс за плечи девушку, что бесцельно и с пустыми глазами бродила по гавани, размахивая руками и бормоча что-то неразборчивое. Наткнулся парень на нее совершенно случайно, и очень удивился, завидев здесь в такое время – на город уже успели опуститься густые сумерки. Арон, как и его отец, не сторонился дочери пропавших, и относился к ней неплохо, на сколько это позволял его внутренний мир, но все же не с такой душевной теплотой, как остальные, и, скорее, по настоянию Сеттера. Но, учитывая то, что это небольшое одолжение не приносило ему неприятностей и нисколько не утруждало, а сама Паланио не докучала, то выполнить отчую просьбу парню не составило особого труда.
Сафир вскрикнула и, что-то промычав, внезапно отшатнулась от Нута, продолжая смотреть то ли на него, то ли сквозь куда-то в пустоту стеклянными глазами.
– Не трогай меня, не надо. Я не хочу, убирайся, сгинь! – она выставила руки вперед, отгораживаясь от Арона, и, завизжав во все горло, принялась колотить парня по груди, отмахиваясь от него при этом. На лице девушки застыл испуг и ужас, глаза округлились, словно увидела нечто кошмарное и чудовищное, способное наслать безумие на любого. – Оставь меня! Умоляю, я ничего не знаю! Ч-то? Нет, нет!
