Самолет медленно катился к взлетной полосе. Гул двигателей всё нарастал. Мила кусала губы и молила Бога о скорейшем взлете. Она не замечала пассажиров вокруг себя, стюардессу, снующую по проходу и проверяющую, застегнуты ли ремни безопасности. Женщина в соседнем кресле никак не могла поместить громоздкую сумку под впереди стоящее кресло, чем изрядно надоела сидящим рядом, но для Милы всего этого не существовало. Она была полностью поглощена одной мыслью: «Поскорей бы взлететь, оторваться от земли, исчезнуть из этого города».

Глядя в иллюминатор, Мила боялась увидеть Володю. Сердце холодело, как только она представляла, что он может остановить самолет. А он мог. Она испытывала панический страх перед этим человеком. Он был способен на всё, только бы удержать её, привязать к себе всеми мыслимыми и не мыслимыми способами. Судорожно накручивая прядь волос на палец, Мила на секунду откидывалась на спинку кресла и снова устремляла взор в иллюминатор. Самолет, набрав скорость, поднялся в воздух, и с каждым метром высоты Мила ощущала счастье, похожее на освобождение из плена. «Вот и все. Теперь он не сможет распоряжаться её жизнью. Теперь все останется в прошлом. Она больше никогда его не увидит». Вдруг стало так спокойно, как бывало в детстве. Когда чувствуешь защищенность от самого страшного страха, который прячется в шкафу: он уже не сможет дотянуться до тебя своими лапищами, потому что шкаф наглухо заперт на ключ. Вот уже показались ватные облака. Покачивание самолета расслабляло напряженное тело. Мила глубоко вздохнула и закрыла глаза.

***

Мила хорошо помнила свое детство. Даже когда мама уверяла, что она не может помнить тот или иной эпизод, потому что была ещё совсем маленькой, Мила могла вспомнить все до мельчайших подробностей.

Детство бывает счастливым до определенного возраста. А потом с тебя начинают спрашивать, как со взрослого, хотя, по сути, ты ещё ребёнок. И ты не сразу понимаешь, что детство закончилось. Дух противоречия заставляет тебя неистово бороться с наступающим взрослением и навязыванием тебе канонов взрослой жизни. Но как только тебя настигнет влюбленность, а следом неизбежное разочарование, тогда ты осознаешь, что детство осталось позади. Ведь разбитые коленки можно замазать зелёнкой, а разбитое сердце не излечишь ни одним лекарством в мире. С годами ты надеешься, что заплутавшее во времени детство прячется у тебя в душе. Надо только заглянуть туда и понять, что самое большое счастье – это счастливое детство.

Родители Милы не планировали доводить свой случайный роман до ЗАГСа, но раз уж случилась дочь, пришлось пожениться. Они быстро поняли, что любви-то никакой нет, и брак был ошибкой. Но разводиться по такой глупой причине, в то время было не принято. Опять же – ребёнок.

Белокурая малышка Мила с большими голубыми глазками и курносым носиком походила на ангелочка, но характер у неё был далеко не ангельский. И дело не в капризах и истериках. Наоборот, она была молчаливой и замкнутой. Её невозможно было заставить извиниться за шалости. Как бы мама ни ругала, сколько бы ни ставила в угол, Мила, насупив бровки, молчала, как партизан, и, потеряв всякую надежду вытянуть из неё хоть слово, мама в сердцах бросала:

–Ну и бука же ты!

Но это была лишь видимость, на самом же деле Милочка была сама себе на уме. Уже лет в шесть вместе с подружкой Аллочкой сбегали из садика. Прятались во время прогулки за беседку, дожидались, пока воспитательница загонит всех детей в садик, и ныряли в вырытый неизвестно кем лаз под забором. Лаз был небольшой, две маленькие девочки друг за другом проползали и пускались на поиски приключений. Бродили по окресности, гуляли во дворах соседних домов. С деловым видом заходили в булочную, якобы мама послала за хлебом. Поглазев на ветрины уиопомрачительно пахнущей сдобы, делали вид, что ничего им так и не приглянулось и направлялись обратно к садику. Опять ныряли в заветный лаз и дожидались за беседкой очередной прогулки, во время которой присоединялись к остальным детям, как ни в чем не бывало. Почему их ни разу не хватились нерадивые воспитатели, остается загадкой, но продолжалось это не один день.

Однажды за Аллочкой пришла старшая сестра раньше обычного, и та не обнаружилась на месте. Оказалось, что и Милы тоже нет. После коротких поисков девчонки нашлись за той самой беседкой. Вот же скандал был потом дома! Мама ругалась и кричала, даже ремня дала. Отец сурово смотрел на дочь, пока из её глаз не потекли слезы.

– Ну хватит, – остановил он причитания матери. – Она уже всё поняла.

Плакать Мила тоже не умела как все нормальные дети. Слезы текли по пухлым розовым щёчкам, но при этом Мила не издавала не единого звука. Могла долго стоять в углу, молча роняя прозрачные капли. А встать на табурет и прочитать стишок или спеть песню при всём честном народе, приглашённом родителями в гости, это было не про Милу. На все уговоры девочка лишь демонстративно отворачивалась и, не проронив ни слова, выходила из комнаты, слыша за спиной мамину фразу:

–Не обращайте внимания, она у нас бука.

Вот что на самом деле любила Мила, так это танцевать. Она могла часами кружиться по комнате, отбивая босыми ножками ритм и мурлыча под нос популярную мелодию. Став постарше, Мила просила родителей отдать её на танцы, но они решили иначе. Заметив в дочке музыкальные способности, родители записали её в музыкальную школу. Отучившись ровно год по классу фортепиано, Мила, было, взбунтовалась, но мать с отцом оставались непреклонны.

– Я хочу танцевать, – умоляла она родителей.

– Но что в этом хорошего? Ногами дрыгать сможет каждый, а вот играть на пианино…

– А что хорошего в пианино?

– Вот, придёшь ты к кому-нибудь в гости, а там окажется пианино, и ты сядешь и сыграешь, и все ахнут.

– Но мне не нравиться играть на пианино!

– Все! Это не обсуждается. Закончишь музыкальную школу, а потом делай что хочешь.

И спорить было бесполезно, особенно с мамой. Даже папа в этом вопросе был на маминой стороне.

Отец любил дочь, баловал. Они часто проводили время за беседами, и Мила смотрела на него как на Бога. Смеющиеся карие глаза, густые черные усы, бархатный тембр голоса, запах его любимых сигарет – все это вызывало у Милы трепет и обожание. С папой всегда было интересно и весело. Он учил её готовить свою фирменную картошку с салом, показывал приёмы каратэ для самообороны. Он всегда становился на её защиту, что бы ни случилось, и Мила чувствовала себя рядом с ним, как у Христа за пазухой.

***

Родители работали вместе на большом предприятии, где сотрудников за выслугу лет обеспечивали жильем. Поэтому, получив квартиру, родители перевели двенадцатилетнюю Милу в другую школу рядом с новым домом. В уже сложившемся коллективе Мила пришлась не ко двору. Может, из зависти, потому что родители одевали дочь как куклу, девочки не дружили с Милой. В школах отменили школьную форму, и дети одевались кто во что горазд. В то время мало кто мог позволить себе купить ребёнку дорогую импортную одежду, обувь, ранец, пенал и все необходимое для школы.

С детства Мила имела своё собственное мнение и никогда никому не доказывала, что она не верблюд. Переубедить её в чём-либо было практически невозможно. Видимо, из вредности, как говорила мама, Мила не желала быть на стороне большинства. Ей больше нравилось жить так, как она сама считает нужным. По крайней мере, насколько это было возможно в детстве.

Однажды у Милы с одноклассницами случился конфликт. В тот день она единственная в классе пришла без пионерского галстука. Дело в том, что накануне по телевизору шла трансляция со слёта пионеров в Артеке. Парни и девушки в пионерских галстуках громко ругались и оскорбляли друг друга. В начале девяностых это был нонсенс в подобных детских организациях. Мила была возмущена этой базарной перепалкой, и, отказавшись быть причастной к пионерской организации, она посчитала красный галстук ненужной частью одежды.