– И как ты полагаешь, Амунд, может ли так быть, чтобы вы и хакан-бек докончили мир[12]? – уже под конец решился спросить Ярдар.

Осознав, что произошло, он начал соображать и насчет последствий, грозящих Веденецкой волости. И были они так значительны и неприятны, что не хотелось верить.

– Это не мое дело, – Амунд нахмурился, будто не желая рассуждать по пустому поводу. – У меня и не было торгового мира с хазарами, они от меня слишком далеко. Будет мир восстановлен, не будет – это забота Хельги киевского. Это у него, а не у меня, хазары вероломно убили сына-наследника… но потому-то я и сомневаюсь, что он скоро захочет мириться. У него готовилось докончание с греками, когда мы отправлялись в путь. Если с ними все улажено, то мир с хазарами ему и не нужен больше.

Амунд не хуже тархановцев понимал их нынешние затруднения. Подробно, хотя и без большой охоты отвечая на вопросы, он не просился в гости в город и не предлагал им выпить с ним или разделить еду. Но охотно принял в дар бочонки пива и меда, которые ему послали, когда Ярдар вернулся – это Озора додумалась, сообразив, чего сейчас не хватает русам и чем можно порадовать их, богатых цветным платьем и серебром. В ответ Амунд прислал с Ольрадом, доставившим дары, шелковую шапку для Ярдара и ожерелье из сердоликовых бусин «для госпожи». Поскольку Ярдар вдовел, ожерелье досталось Озоре. Хастен было хотел запретить жене брать подарок от врага хазар… но подобного сражения ему было не выдержать и он потерпел позорное, хоть и тайное поражение.

Озора была пока единственным человеком в Тархан-городце, имевшим причины для радости. Остальные ходили встревоженные и с нетерпением ожидали, чтобы русы поскорее тронулись восвояси. Те и сами не хотели задерживаться: впереди у них еще был путь до Оки, потом волоки на Десну, потом путь вниз по Десне, потом от Киева по западным притокам Днепра до их собственной Бужанской земли… «Если успеем до снега, будет нам счастье», – сказал Хавлот.

Чтобы предотвратить испуг и смятение по всей волости, Ярдар решил отправить с бужанскими русами кое-кого из своих людей. Возглавлять отряд из десятка отроков опять досталось Ольраду.

– Сызнова тебе ехать? – Мирава, узнав об этом, с недовольством всплеснула руками. – Или у нас других людей нет? Или тебе нет дела другого?

– Ярдар сказал, я с ними поладил, мне и ехать, – Ольрад слегка развел руками, чему Мирава не удивилась. – Не Хастена же послать – тому в драку не терпится.

Мирава знала удивительный нрав своего мужа: упрямый, но покладистый. Никакая сила на свете не заставила бы Ольрада делать то, что он считал неправильным, но от дел, которые находил правильными, он никогда не отказывался, не беря в расчет усталость, недосуг и прочие доводы в пользу собственного благополучия.

– Да и далеко ли тут? Доведу их до Оки, дальше не наша печаль.

Мирава стала подавать на стол. В последний вечер она расстаралась: сварила рыбную похлебку из остатков овсяной крупы, кислой капусты и капустного рассола. Круп, хлеба и овоща оставалось совсем мало, репа и морковь совсем вышли. Теперь жили больше рыбой, дичью, лесными травами и ожиданием первых плодов нового урожая.

– Тут еще другая печаль, – не удержалась Мирава, пока Ольрад вытирал вымытые после кузни руки. – Волкиня все бурчит, что приедет осенью Азар-тархан, не похвалит, что дружбу с Амундовыми русами водили… А ты им выйдешь из всех самый лучший друг…

Ольрад нахмурил брови: осторожность боролась в нем с убеждением, что не найдется глупца, способного возвести на него такую напраслину.

– Пусть бы Хастен и ехал, – продолжала Мирава, – на него-то никто не подумает…

В это время вошел старый Хельв: он жил у себя, но кормился, оставшись в доме один, у Ольрада, еще ради дружбы с его отцом.

– Хлеб да соль! – Он поклонился, увидев на столе ложки и горшок с похлебкой рядом с небольшой ковригой, лежавшей, как положено, завернутой в полотенце.

– Где нам хлеб, там и вам хлеб! – пригласила его Мирава.

Пока мужчины садились, готовясь приступить к еде, она все же закончила начатый разговор:

– А когда Азар-тархан приедет…

Оба кузнеца выжидательно посмотрели на нее, и она договорила:

– Пусть бы Ярдар ему сказал, что никаких русов мы здесь и не видели, буртасы их всех перебили! И буртасам честь, и нам покой!

Хельв хрипло захохотал, даже закашлялся. Ольрад тоже усмехнулся, а сам подумал: да уж, лучше бы их и впрямь здесь в глаза не видать!

Желая успеть до жары, Ярдар отправился в путь совсем рано, едва выгнали стадо. Роса только сошла, и когда тропа вдоль реки нырнула в лес, свежие запахи летней зелени накрыли волной. Стук копыт, бьющих по лесной земле, гулко разносился окрест. Если есть поблизости люди, сразу поймут: едет кто-то из Тархан-городца. Весняне пахали на лошадях, но ездили на них мало, и уж точно никто не пустится в разъезды сейчас, когда доканчивают сенокос. Тархановцы тоже занимались делом: кто возил сено со своих покосов, кто, в основном старики и подростки, трудились в огородах, и Ярдар надеялся, что его исчезнвоения никто не заметит.

Пришлые русы со своим исполинским князем вчера наконец пустились в дальнейший путь. Тархановцы уже растащили брошенный ими сушняк, но дружно ворчали: попортили-де луг, ям нарыли, кострища оставили, дряни всякой накидали… Ярдар испытывал облегчение, что отделался от врагов хакан-бека так дешево, но остерегался полностью в это верить, пока Амунд с его войском не покинул пределов Веденецкой волости. Да и когда покинет… Когда все в волости узнают то, что уже знают в Тархан-городце, когда подумают и поймут все то, что здесь уже поняли… Ведь эта битва русов с хазарами – только одна голова многоглавого змея, и даже если она не укусит, то другие жить не дадут.

Но более всего Ярдара занимало иное. Появление здесь Амунда с его людьми было отголоском далеко разразившейся сокрушительной бури. По его словам, из-за Хазарского моря в низовья Итиля вернулось почти пять тысяч человек. Тысячу или больше они потеряли в столкновениях с хазарами на обратном пути, в том числе пал и старший вождь всего войска, сын киевского князя Хельги. Сын и наследник! Киевского князя здесь никогда не видели, но слышали о нем немало. Как и все русы, он пришел откуда-то с севера, из-за Варяжского моря. Каким-то образом сумел вытеснить из Киева тех варяжских князей, что пришли туда на полвека раньше, подчинили полян и древлян и даже лет сорок назад сходили успешным походом на греков. О тех вождях и о том походе в Тархан-городце знали очень хорошо – благодаря собственным дедам, которые в нем участвовали. И хотя пути Ульфаста с его прежними вождями разошлись, дошедшая сюда весть, что в Киеве сел какой-то Хельги из заморья, вызвала возмущение. Хуже того – через несколько лет стало известно, что этот Хельги взял под руку земли радимичей на Десне, до того плативших дань хазарам. Несколько лет ждали, что вот-вот хакан-бек велит собрать войско и сметет наглецов, да еще и сам Киев вновь приберет к рукам. Ждали-ждали, однако не дождались. Каган, хакан-бек и их приближенные в Итиле служили одному богу, разнородное население Хазарии – другим, между ними не было ни мира, ни согласия, и хакан-бек не решился послать свих железных всадников на самую окраину известного мира, когда они нужны были гораздо ближе. Постепенно все поверили, что в Итиле смирились с потерей радимичей… а вот теперь стало ясно, что это не так!

– Хазары обид не прощают! – со злорадным удовлетворением говорил Хастен. – Хельг этот мнил себе, что Перуна за бороду схватил, что хакан-бекам он соперник, что может у Хазарии данников отнимать и жить припеваючи! Как бы не так! Не ему с хазарами тягаться! Им такие удальцы на один зуб! Выбрали час, налетели – в пыль втоптали всех этих, киевских! Сына он лишился, без наследника остался! Вот как! Дорого ему дань от радимичей обошлась, распятнай его в бок!