Теперь я знаю, что куда бы я ни пошел и что бы ни случилось, она всегда во мне. Она существует в тех местах, куда не осмеливался заглянуть ни один человек. Внутри ребер, в венах, окружающих мое сердце.

Когда ее руки опускаются к моей груди, ее ладони толкают меня назад к холодному полу, это частично из-за дымки ее запаха, который делает меня таким податливым. Это все, на что я могу свалить вину, когда позволяю ей ползти вверх по моей талии.

Нож стучит о деревянный пол, звеня в моих ушах. Мои ладони лежат позади меня, поддерживая меня в вертикальном положении, пока она устраивается у меня на коленях и ее рот движется вдоль хребта моего горла, покусывая кожу.

Она неистова в своих движениях, неистова в своей потребности чувствовать меня. Мои глаза стекленеют от вожделения, когда я смотрю на нее. Длинные, подпрыгивающие локоны, которые останавливаются чуть выше ее бледной груди.

Мили гладкой кожи и тепла на моей талии. Проворные, звериные пальцы тянутся к моему ремню, расстегивая его и работая над пуговицей и молнией.

Мой член напрягается, пульсирует, когда моя грудь вздымается. Никто не был так близко, никто не заходил так далеко. Я никогда не хотел этого так сильно, никогда не нуждался в этом так сильно.

Она превратила меня в свирепого зверя. Обратилась к базовому мужскому инстинкту. И только мысль о нежных пальцах, обхвативших мой ствол, и вид ее киски, капающей от моего кончающего члена.

Секс всегда был тем иллюзорным понятием, которым все восторгались и ради которого вели себя как гормональные кролики. Для меня не было ничего привлекательного в том, чтобы кто-то находился так близко к моему телу.

Я сдерживаю стон, когда ее теплые пальцы трутся об основание моего члена, нежно обхватывая и накачивая меня в своей руке, и по позвоночнику пробегают электрические разряды, голова кружится.

Всю свою жизнь я был развращен прикосновениями, как из-за моих собственных действий, так и из-за воспитания моего отца. Я так долго обходился без них, что мое тело не знало, насколько я изголодался, пока Лира не начала прикасаться ко мне.

Лишенный контакта, связи, которую вы создаете через физическое прикосновение. Окситоцина не хватало всю мою жизнь, так долго, что я сомневаюсь, что меня вообще держали на руках в младенчестве.

Но теперь я был голодным человеком.

Я попробовал, и вдруг мое тело вспомнило, насколько оно было развратным.

Что-то мокрое стекает по головке моего члена. Когда я опускаю взгляд, то вижу, что рука Лиры вымазана в красной жидкости, которую она смахнула со своего бедра. Медленными, нервными движениями она красит меня.

Вверх и вниз по моему стволу, скользкая кровь помогает ей двигаться быстрее и я впиваюсь зубами в нижнюю губу, наблюдая, как она наносит на меня метки.

Обхватываю ее рукой за талию, держа одну за спиной на полу, чтобы сохранить равновесие, и чуть приподнимаю бедра, чтобы у ее руки не было выбора, кроме как двигаться, и мой член упирается в ее трусики.

— Детка, — мурлычу я, проводя губами по ее губам, — дай мне посмотреть на твою краску, покажи мне, какая мокрая эта маленькая грустная киска. Покажи мне, чтобы я мог заставить ее плакать по мне.

Темная, злая похоть плавает в ее глазах. В этот момент она так далеко зашел, что знаю, что она будет склоняться и прогибаться под каждый мой приказ. Сила, какой я никогда не чувствовал раньше, бурлит в моих венах, когда я понимаю, что вся она принадлежит мне.

Пальцы Лиры оттягивают материал ее трусов в сторону, выставляя ее розовую киску на обозрение только мне. Мой член течет, когда я вжимаюсь в нее, жидкое тепло, вытекающее из ее ног, поглощает меня.

Держа ее за талию, я раскачиваю ее бедра в такт своим, мой ствол легко скользит по ее складкам, смесь крови и ее похоти помогает мне.

Все в ней кажется таким маленьким в моих руках. Я знаю, что если я насажу ее пизду на свой член, он может разделить ее на две части, что мои руки могут поставить ей синяки, не прилагая особых усилий. И она примет все до последней капли.

Хныканье вырывается из ее рта, ее бедра скрежещут по мне в беспорядочных ударах.

— Еще, Тэтчер. Я хочу больше, хочу всего тебя.

Мой член дергается при мысли о том, чтобы зарыться в ее стены и никогда не выходить обратно. Но мой самоконтроль, он все еще там, цепляюсь за последние клочья здравомыслия.

Она никогда не отпустит меня, если я сделаю это. Она будет в опасности до тех пор, пока я буду целью, и ей будет все равно.

Если я сделаю это, она будет моей. Только моей. Независимо от моей способности заботиться или любить, она никогда не будет принадлежать другому мужчине или женщине. Я буду владеть ее разумом, телом и душой.

И я не могу так поступить с ней, не могу сделать это с собой.

Но, Боже, я хочу.

Мне нужно.

Мне больше ничего не нужно.

Моя рука крепко прижимает ее к себе, и я меняю положение, укладывая ее на пол так, чтобы мое тело лежало поверх ее. Моя широкая рама заставляет ее бедра раскрыться, и я использую свою руку, чтобы направить свой член обратно между скользкими теплыми губками ее киски.

— Не будь жадной шлюхой, Скарлетт. — Я покачиваю бедрами, потирая головку члена о ее набухший клитор, — Будь хорошей девочкой, будь очень хорошей дэля меня и кончи. Ты сможешь это сделать, детка?

Называть ее по имени — это мое право, я единственный человек в мире, который знает об этом и может использовать его, когда захочу. Оно наше, и только наше.

Она поднимается с земли, чтобы двигаться вместе со мной, в погоне за ослепительным оргазмом, который находится совсем рядом. Моя челюсть сжата, зная, что если я продвинусь хоть на дюйм к югу, то смогу почувствовать всю ее, обнаруженную и незащищенную.

Я сжимаю ее мягкую талию, сильнее, чем нужно, отчаянно пытаясь удержать свою волю, хоть раз сделать что-то хорошее. Заставить себя не погубить ни ее, ни себя.

— Блядь, — шиплю я, она слишком хороша, слишком соблазнительна.

— Тэтч, я сейчас кончу. — Она задыхается, обхватывает руками мою талию и притягивает меня ближе. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...

Я продолжаю в том же темпе, многократно поглаживая ее клитор. Но каждый раз, когда я отстраняюсь, я чувствую, как ее бедра поднимаются выше, и становится все труднее избегать этой тугой дырочки, которую я на грани уничтожения.

— Лира, не надо. — Я предупреждаю, скрежеща зубами, когда мое тело, впервые проснувшееся и живое, умоляет меня сдаться. — Мы не можем.

Она вдавливает руки в мою поясницу, обхватывает за талию и тянет меня вперед. Я жалко сопротивляюсь, борясь с собственными инстинктами. С собственными побуждениями.

— Пожалуйста, Тэтчер, я так близко, — умоляет она, стона в ее горле достаточно, чтобы короли упали на колени.

Мои яйца напряжены, мой оргазм близок, пока мы продолжаем двигаться друг против друга. Я совершаю ошибку, глядя вниз, на место соприкосновения наших тел, и глубокий гул разрывает мою грудь.

И снова, когда я втягиваю бедра перед тем, как направить их вперед, чтобы войти в нее, ее тело выгибается дугой, на этот раз я чувствую, как кончик члена ловит ее отверстие.

Вены на моей шее пульсируют, моя хватка на ее талии становится жестокой.

— Лира, детка, не заставляй меня...

Но уже слишком поздно, Лира кончает с криком, мучительным звуком, в котором сквозит наслаждение и страдание. Весь мой ствол находится внутри нее. Он вошел в ее стенки в тот момент, когда она упала за край и достигла блаженной кульминации, каждый дюйм окутан ее влажным жаром.

— Черт побери, — стону я, зарываясь головой в ее плечо, мой член пульсирует, когда ее стенки сжимаются вокруг меня после оргазма, — Ты не должна была этого делать.

Я вдыхаю ее, в углубление между шеей и плечом, она пахнет вишней и ночным воздухом. Освежающий, успокаивающий, и все, что я любил в темноте.

Мы — смесь черного и белого, серого вещества, соединенного катастрофической тягой, которую никто из нас не пытается отрицать в этом шкафу. Я уже давно пробрался в ее голову, и теперь я был глубоко в ее теле.