Конечно, такой поцелуй распаляет обоих, и тебе вновь приходится остановить меня… Вернее, мою ладонь, гуляющую уже вовсю по твоему животу и бёдрам. Дышишь часто, а голубые глаза смотрят чуть ли не умоляюще… Да ладно, не буду: я всё же хочу доехать без происшествий! Рекорд: расстояние от Ломоносовского до Вересаева мы преодолеваем буквально за пятнадцать минут, сбрасываем верхнюю одежду у входной двери квартиры на ходу. Прямо как пять лет назад, когда я впервые вошла в твой дом.

Ты опускаешь меня на диван в гостиной и, нависнув сверху, стягиваешь с ног узкие джинсы, задираешь толстовку. Кажется, в этой жизни может измениться всё, кроме твоего нетерпения! Я вдруг позволяю себе, негромко смеясь, слегка изменить наше положение. Позволь-ка мне занять лидирующую позицию… Теперь ты лежишь на спине, а я устраиваюсь на твоих бёдрах. От мучительной близости низ живота сводит сладкой судорогой. Облизывая пересохшие губы, я быстро расстёгиваю твою рубашку и брюки — ненужная преграда между двумя телами, полыхающими жаром.

А дальше страсть накрывает с головой так, что думать не получается — лишь успевай запоминать меняющиеся со скоростью света локации: после дивана ты прижимаешь меня к стене, затем сажаешь на подоконник… Твои горячие губы и руки, кажется, оставляют ожоги — так горит распалённая кожа. Да, я очень хочу твоих прикосновений, хочу тебя всего, без остатка.

Только под утро мы оказываемся в мягкой постели, и я без сил засыпаю на твоей груди, слушая размеренное биение сердца. Едва улавливаю запах табачного дыма и слабо различаю поглаживания тёплой ладони по волосам. Всегда так… Ведь только ты знаешь, как мне приятно, когда меня гладят по голове. И только я знаю, как реагируешь ты на невесомые прикосновения к твоей шее. И эти секреты мы не выдадим никому и никогда, я уверена…

… Ни за что не забуду эту ночь. Ночь, которая разделила всю мою жизнь на до и после. Я тяжело вздыхаю и крепче стискиваю в дрожащей ладони тест на беременность, сделанный сегодня утром. Выступившие слёзы мерзко щиплют глаза. Не знаю, от чего больше хочется плакать. Я досадую на своё легкомыслие? Впервые чувствую беспомощность? Или боюсь заранее принятого решения?

В случившемся уж точно нет твоей вины, Пчёлкин. Я слишком увлеклась, чтобы вспомнить о своих таблетках. У меня даже не было их с собой. Осознание накрыло с головой аж вечером, когда я решила выпить чай на ночь и обнаружила на кухонном столе упаковку. Всё это время отчаянно молилась: хоть бы пронесло. Увы… Иногда за беспечность приходится платить слишком большую цену.

Я бросаю тест на журнальный столик в комнате для персонала. Тёмно-зелёные глаза Алёны удивлённо расширяются, и мне остаётся только закрыть лицо руками.

— Капец, подруга, — качает головой Щеглова и нервно закуривает. — И какой срок?

— Недель шесть, наверное, — я лишь гулко сглатываю, пожимая плечами. От едкого запаха табака меня мутит, солёные дорожки слёз неприятно щекочут кожу щёк.

Бледная и зарёванная, я наверняка выгляжу жалко. Ничего не поделаешь: сильные девочки тоже плачут. И Алёна — единственная, с кем я могу поделиться своей проблемой. Уверена, она не станет болтать о моём позорном залёте на рабочем месте.

— Что делать будешь? — осторожно интересуется моя собеседница. — Ты ему вообще рассказала?

— А зачем ему рассказывать? Моя вина: надо внимательнее следить было. Он ведь думал, всё безопасно… Грязные пелёнки в его планы точно не входят.

Я снова вздыхаю, потирая гудящие виски. Будто от этого тяжёлые мысли будут бить не так настойчиво… Второй внебрачный ребёнок тебе точно нафиг не сдался, уж я уверена. Качнув головой, стираю следы излишней сентиментальности с лица. Неопределённо смотрю на Щеглову:

— Алён, ты же аборт от Мальцева делала. Дай мне адрес той клиники.

— Слушай, да откуда ты знаешь, что вообще входит в его планы! — звонкий голос срывается. Она промахивается по пепельнице, когда пытается потушить сигарету. — Неужели ты думаешь, что Пчёлкин твой так бы это всё оставил?

— Так, адрес дай и не истери, — спокойно повторяю я, а в груди всё клокочет от гнева. Ещё и эта нервная дрожь на кончиках пальцев… Чёрт, я становлюсь слишком раздражительной, так нельзя.

Щеглова скупо пожимает плечами, но всё же тянется к тумбочке за чистым листом бумаги. Сложив его пополам, выводит слова до противного каллиграфическим почерком. Пока пишет, бросает на меня короткие взгляды из под ресниц, мол, ты точно решила?

— Там шлагбаум… И по двору пешком метров пятьдесят, — голос Алёны дрожит, но она протягивает мне листок с судьбоносной информацией. — Подумай хорошо, Элиз. Дело твоё, но…

— Спасибо, — тихо благодарю я, едва удерживаясь от того, чтобы не скомкать бумагу в кулаке.

— Ты, кстати, до сих пор не в курсе? — лицо подруги вдруг приобретает странное выражение, и она бесцельно описывает круг по комнате.

— Не в курсе чего? — спрашиваю отстранённо.

Она останавливается у зеркала, где обычно наводят марафет наши крали. Интересно, что я уже такого пропустила? Конечно, новость с беременностью совсем выбила из привычной колеи. В последнюю очередь меня волновали мелкие интриги «Метелицы» — куда важнее были безудержный аппетит, жуткая сонливость и устремившееся к нулю либидо. А вслед за ними — дурацкая задержка, подтвердившая мои худшие подозрения.

— У офиса на Солянке массовая разборка была, — Алёна, хмурясь, опускается на край стула. — Два ножевых, говорят. Второй день менты шерстят…

Жуткие слова молниеносно врезаются в сознание, а грудь словно сдавливает под бетонной плитой. Боль до того пронзительная, словно это в меня всадили нож. Колени трясутся, пальцы опять подрагивают и коченеют. Витя… Нет, блять, пожалуйста… Я впервые всерьёз представляю бурную московскую жизнь без тебя. По проспекту несутся машины, но среди них нет моего любимого чёрного «Крузера». В «Метлу» заходят посетители, и среди их безликих фигур я не могу найти ту самую — в чёрной рубашке, закатанной по локоть. Потому что ты лежишь на красном снегу, невидящими глазами уставившись в небо.

— Да жив твой Пчёлкин, — явно испугавшись за мою реакцию, спешит продолжить Алёна: — Они с женой Белова давали показания…

И тут слёзы снова начинают катиться из глаз. Сердце колотится, вот-вот проломит мои рёбра и выпрыгнет наружу. Заявление подруги должно было успокоить меня, но накрывшее с головой чувство одиночества не отступает. Напротив, усиливается. Так значит, жена Белова… Ничего больше не разбирая в речи подруги, я лишь хватаю с дивана шубу и сумку, громко хлопаю дверью и что есть силы несусь по лестнице вниз.

Если Белов не пережил эту резню, вам с ней больше ничего не мешает. Как романтично — утешать обездоленную вдову, принять её — вашего — сына. Какое отношение я имею к этому хэппи-энду? Даже не знаю, откуда взялись такие мысли, но интуиция меня не подводит. Ты столько лет сох по ней, что…

Медленно опускаюсь на диванчик в твоём углу: уже больше месяца он пустует. Дрожащей рукой достаю из сумки ручку, с треском вырываю из блокнота листок. «Управляющему клуба «Метелица» Иванову А.С. от Новиковой Е.А. Прошу уволить по собственному желанию»… Так просто.

Горячие капли текут по щекам и падают на бумагу, чернила расплываются почти бесформенной кляксой. Вот и подошли к концу шесть лет моей блестящей карьеры. Целый отрезок жизни… Первое рабочее место, наше с тобой знакомство, мои зажигательные танцы на сцене, сплетни с девчонками, перепалки с Ивановым… Всё закончилось. Только сейчас понимаю, как сильно прикипела к этому заведению. Оно будто стало мне вторым домом. Иногда прощаться нужно, даже если от этого больно. К чёрту всё! Передо мной чистый лист. Я давно хотела работать в салоне красоты — ведь никогда не поздно, а? Может, пришло время осуществить нереализованные мечты? Прости, Артёмка… Найдёшь новую первоклассную стриптизёршу.

Без стука захожу в кабинет менеджера и молча кладу на стол заявление. Даже не жду, когда Иванов подпишет мои каракули. Сил на банальное «Что случилось?» не остаётся. Я как во сне коротко киваю управляющему и закрываю за собой дверь, чтобы никогда не войти в неё снова.