И сегодня, я убежден и уверен я не одно поколение, если мы будем бережно хранить его наследие, будут радовать его так выстраданные работы, его вымоленные, на далекой Тополевке, им картины, его им же написанные и придуманные им сказки, его воспоминания о былом и даже о настоящем.

А еще, его тогдашнее из 1930 года громкое и только его уникальное уведомление нас долго затем как эхо от стоящих далеко скал катилось по раскатистой и коричневой, заснеженной и первородной его тундре:

– «У!» «И-а!» «И-у!».

– «У!» «И-а!» «И-у!».

– А еще ведь как кричат новорожденные?

– Как же кричат новорожденные в тундре, кожи которых не касалась ни рука акушерки, ни рука врача акушер-гинеколога? Как же кричат новорожденные, которому суждено было стать сыном своего древнего корякского народа? Новорожденные, слегка морщинистую попу которых, как у Рембрандта «Старуха», аккуратно всегда после их родов здесь по традиции растирают белоснежным снегом, чтобы он быстрее вдохнул этот, дающий жизнь обжигающий первым морозом чистый воздух. Как же кричит новорожденный, которого затем завернут в теплую, также дающую жизнь корякскому народу шкуру оленя и который затем, встав на свои пусть еще и довольно тоненькие ножки, пойдет по коричневой тундре и протопчет свою широкую тропу жизни, и не только от Хаилино до самой ведь по-настоящему никому и неизвестной Тополевки, а побывает много раз и в Ульяновске, и во Владивостоке, и в Москве, и в Калуге, и в Петропавловске-Камчатском, и в Палане, и в Тиличиках, и снова в родном Ветвей и затем еще много где…

И эта его слегка морщинистая округлая попа, после белоснежного октябрьского Камчатского снега, на наших глазах превращается в ту удивительную краснощекую «Данаю» того же Рембрандта…, который в нашем сознании сам удивляется как такое преображение может здесь и сейчас же произойти.

– А сегодня это Аня, дочь его родная, его кровиночка, им выстраданная, им деланная, им сотворенная.

– А Дарья?

– Дарья Ивановна, его жена ведь так ему тогда помогала, Дарья Ивановна ведь так оберегала их очаг. И глядя на Аню, рожденную 29 августа 1978 года, фотографируя её сегодня, я вижу его, завороженный радостный и одновременно пронзительно-вопросительный взгляд: как же она теперь пройдет по своему времени?

– Удастся ли ей продолжить его трудное дело и сможет ли она, как и мать его родить, родить тот корякский неповторимый бриллиант, который вырастет в настоящего творца и в настоящего художника?

– Мог ли он знать тогда на это ответ? – вновь спрашиваю я.

– Конечно нет! – уверен в этом я.

– Не знаем ответа и мы его сегодня, так как внуку еще только 14 лет и ему еще расти и расти. Как его ученику Этьенна Павлу Николаевичу, и тому же его племяннику Киму…..

Им всем нужно и много еще страдать, и нужно долго карабкаться на свою вершину, на свой никем еще нехоженый Камчатский высоченный и такой неприступный вулкан. И с высоты которого, стоя на самом краю его огненного жерла можно только и увидеть берега как восточного, так и западного побережья Камчатского полуострова, далекие от Хаилино берега штормового Охотского и ледяного Берингова морей, а также самим увидеть первым на этой земле восход из их морской холодной пучины Солнца и возрадоваться за его такие желтые, дающие тепло и жизнь лучи, пробивающиеся из-за свинцовых низко летящих, как всегда на Камчатке облаков и затем стоя у этого полыхающего земным жаром жерла, можно только тогда познать как свою нелегкую жизнь, так и жизнь окружающих тебя, одновременно радуясь и восхищаясь, что благодаря Господу Богу Я ведь живу, Я ощущаю, Я люблю и Я могу еще любить, Я творю, и Я созидаю! …

– И как мы с вами сегодня это делаем вовсе не задумываясь о философии нашей здешней камчатской жизни, садясь в комфортабельное кресло реактивного самолета и внимательно, всматриваясь с заоблачной одиннадцати километровой высоты на такую далекую землю, на её Елизовские громадные вулканы, обрамляющие эту твою взлетную полосу, и с неимоверной скоростью лайнера, меняющего свои пейзажи и ландшафты только осматривая удаляющиеся от тебя камчатский пейзажи и все бескрайние здешние просторы.

– Да, где ведь Кирилл Васильевич только не был за свою 61 летнюю жизнь? Жизнь, которая некоторым кажется короткой, ведь тот же, автор Гимна России Михалков и танцор Исинбаев и за 90 лет прожили, а кому-то, ведь его 60-летняя жизнь теперь кажется длинной, так как его родные и 40 лет не прожили, это ведь его жизнь, которая одновременно и длинная, и вместе с тем такая же короткая. Она длинная потому, что именно им так много сделано, а одновременно и короткая она у него – потому, что многое из задуманного им же и им же не осуществлено, и дай ему Господь Бог еще хоть один год, или даже несколько лет, сколькими бы своими желто-золотыми, излучающими необыкновенное тепло картинами он нас с Вами порадовал бы как вдохновленный и как обрадованный этой земною жизнью художник.

Вот ведь и вся судьба художника, вся его для кого-то длинная, а для другого и такая короткая его тропа, такая короткая тропа его исстрадавшейся и изболевшейся души. Души творца и художника, души отца и влюбленного человека. Души человека, которому ведь не чуждо все земное, будь то ему те его 17 лет, или только те его 37 лет, или умудренные жизненным его опытом все его 57 лет?

В судьбах всех художников на нашей земле за долгие века как-то стало уж традицией, что только после того как он покидает этот божественные земной мир, общество начинает да и само художественное сообщество его начинает признавать и оно же начинает возвеличивать его, зачастую само не осознавая и не понимая, что каждому из нас, живущих на этой планете Земля признание, а вместе с ним и все земные радости важны и нужны при настоящей нашей жизни, а не в нашем том загробном мире, а в его миропонимании в мире у их «верхних людей», который мы уже с вами ведь никогда и не увидим и ничего не узнаем о нём.

И при этом не важно: художник ли ты, или ты учитель, воспитатель в детском саду или ты редактор в районной газете, врач ли ты или ты военнослужащий. Человек всегда, в любом возрасте ждет своего признания, человек ждет своей поддержки в своем таком трудном для него пути. И будет ли это первый шаг на его жизненной тропе, или последний как у Килпалина К.В., когда его в только в 1990 голу, когда он к своему 60-летию, был принят в члены Союза художников СССР и он получил долгожданную пенсию, стипендию и долгожданный членский билет Союза Художников СССР за №291165.

Вот каково его место в ранге творцов и ваятелей № 291165 в череде наших ваятелей СССР. Сто шестьдесят пятый, тысяча сто шестьдесят пятый, нет аж двести девяносто одна тысяча сто шестьдесят пятый, девяносто одна тысяча сто шестьдесят пятый, вот его место в этой тянувшейся и длинной той шеренге на тундряной тропе художественного хождения по Камчатскому полуострову и его неустанного здешнего Тополёвского творчества, вот тот именно его долгожданный рубеж к которому он всю свою нелегкую жизнь стремился за №291165, еще немного и он был бы 300000.

– Нет! И еще раз нет! – громко кричал и тогда в 1990 году я и теперь также громко кричу я.

– Нет!

– Это совсем неправильно нумеровать художников, выстраивать их в ранжир, по росту, по весу и еще по какой-то по значимости!

– Кто же тот великий судья, что это за всех нас решает?

– И кому дано такой ранжир выстраивать в нашей современной жизни, в только его многотрудной жизни?

– Ведь это в корне не верно, ведь это неправильно, это не естественно и это абсолютно абсурдно!

– Никакой он не №291165, – восклицаю теперь я, -а он номер ПЕРВЫЙ, он ПЕРВЫЙ и он ЕДИСТВЕННЫЙ, рожденный здесь на Камчатке, рожденный этой благодатной и богатой на минералы и на таланты людские Камчатской землею, хоженой ранее и самим великим и знаменитым нашим русским Крашенинниковым С.П. и многими другими русскими исследователями и первопроходцами, он фактически ПЕРВЫЙ среди здешних нымылан, среди всех камчатских коряков в бывшем СССР и в нынешней Великой России, он ПЕРВЫЙ такой уникальный народный самородок, такой народный драгоценный слиток и такой сплав таланта, и невероятного мужества, и невероятной настойчивости к жизни и неимоверного упорства в достижении поставленной им же для себя великой цели, и никакой он не №291165, это ведь просто кощунственно, художников, их уникальный и не повторимый талант еще и пронумеровать, и выдавать им эти абстрактные удостоверения и с абстрактными какими то цифрами их номеров, как и те цифры, которыми я пишу этот текст, а ведь это просто информационные нолики и единицы, с которых складывается этот незамысловатый великий текст о нём, о его страданиях и о его уникальной жизни, а ведь затем видим мы и понимаем наш с Вами разговор, Это ведь кощунственно так унижать, так надсмехаться над человеком и одновременно художником, занумеровав его за № 291165, что только на закате его жизни его начали едва признавать, и когда уже сегодня вижу, когда тому же молодому Николаю Баскову в его то 25 лет по воле кого-то влиятельного мужа из Министерства Культуры или их той же Государственной Думы, присваивают сегодня высокое звание Заслуженный артист России, у меня идет настоящая дрожь по всему моему стареющему телу…