Паук страшно запереживал, побрёл в лес, нашёл мухомор и напился его дурманящего сока. Потеряв разум, он полз, заплетаясь всеми своими колченогими лапами, и бубнил:
– Он недостоин меня! Нашёл с кем дружить! С какой-то суетливой козявкой-пчёлкой… И зачем этот хорёк постоянно крутится возле него?! Не к полыни же он приходит!.. А уж увлечься болваном-тетеревом! Да он только на жарко́е и годится!.. А эти ненормальные девчонки, которые каждый день бегают пялиться на цветок! Свет им, видите ли, полюбился… «Солнышко ты моё», – передразнил Паук девочек, скорчив гримасу. – Тьфу, дуры непроходимые!..
И правда – девочки приходили к Анфиру. И та девочка, которая когда-то пыталась вырвать его из земли, часто теперь прибегала посмотреть на необычный цветок. Она видела, как он расцветал, менялся, порой даже светился, и поняла, что родители были правы. У неё в комнате Анфир так дивно не расцвел бы…
И, главное, поняла девочка, не всё то, что кажется добром, добром и является!
Паук, шатаясь, подполз к Анфиру и попробовал взобраться по длинному стеблю. Но, с трудом добравшись до первого листочка, зацепился за него и рухнул на землю.
– Ты всё равно будешь моим, – бормотал Паук, лёжа на спине и беспомощно перебирая лапками. – Я попрошу… попрошу солнце, чтобы оно опалило твои прозрачные лепестки, и тогда ты сам попросишь меня сплести вокруг тебя паутину!
Пробегавший мимо хорёк с насмешкой посмотрел на Паука и испустил в его сторону такое зловоние, что Анфир, не выдержав, отвернулся.
«Я такой же цветок, как сотни других, – размышлял Анфир. – Почему же именно я всегда оказываюсь в центре событий? Почему вокруг меня и во мне самом кипят такие страсти? Наверное, я считаю себя лучше других: раз выше всех, значит, усерднее всех тянусь к солнцу. Но ведь солнце светит для всех одинаково, как же я могу быть лучше других?»
И ещё понял Анфир, что если он кому-то и светит, то лишь потому, что является проводником солнечного света. Надо стараться, независимо от внешних обстоятельств и внутренних переживаний, быть всегда в контакте с солнцем. И не мешать солнцу светить через нас другим.
Окружающие тянулись к нему, потому что чувствовали этот солнечный свет.
И каждый, кто тянулся к высокому необычному цветку, что-то приобретал и изменялся к лучшему.
А издалека казалось, что на краю поля просто растёт яркий высокий цветок.
Сверчок
Жил на свете Сверчок.
У него была маленькая ореховая скрипка, которая висела над его кроватью. Время от времени он брал её в руки, начинал что-то наигрывать, но быстро прекращал, поскольку считал себя неспособным. Он очень любил музыку – особенно ту, которая неведомым образом порой начинала звучать в его сверчковой душе.
Когда он был маленьким, его, как и всех других сверчков, учили скрипичной премудрости. Но, в отличие от собратьев, он никогда не мог повторить того, что от него требовали учителя. Это их сначала удивляло, ведь все сверчки – скрипачи от природы, потом стало раздражать. Юный Сверчок иногда пытался изобразить что-то своё, но из-за неумения играть у него ничего не получалось. В конце концов преподаватели отказались от занятий с ним.
Так и остался Сверчок неучем.
Повесил скрипочку над кроватью и стал заниматься домашними делами.
Не всем же на скрипках играть!
Он колол дрова и топил печку, носил воду и разгребал перед домом снег. Это устраивало всех, потому что домочадцы были заняты своими серьёзными делами. Отец играл на скрипке в оркестре и возвращался вечером домой усталый. Мать сновала по магазинам, обеспечивая семью пропитанием и всем необходимым. Бабушка в основном сидела дома, но тоже не теряла активности. Она с неувядающим интересом обсуждала по телефону с подругами-пенсионерками музыкальные новости: где какие прошли концерты, кто как сыграл и кто что об этом думает. Сестра ходила в школу и обучалась музыке. Пока что у неё получалось…
Иногда наш Сверчок грустил оттого, что не умеет играть на скрипке, но утешался тем, что музыка звучит внутри него. Это случалось в краткие минуты свободы – свободы не только от дел, но и от всех попечений, которые постоянно заполняли его сознание. В такие минуты музыка звучала внутри него так настойчиво, что он в порыве самозабвенной радости брал свою ореховую скрипочку и начинал играть.
Первые аккорды были точны и красивы, скрипка исторгала музыку, звучащую в душе Сверчка…
– Получается, – восклицала бабушка. – Как красиво у тебя получается!..
Но стоило ему самому так подумать: «Получается!» – как скрипка начинала жутко фальшивить. Смычок нервно дёргался, касаясь струн невпопад, инструмент издавал отдельные, не складывающиеся в мелодию звуки.
Ах, эта бабушка! Эта вездесущая бабушка!..
Это она губила музыку.
– Так хорошо у тебя получалось! – вещала не ведавшая о своей роковой роли бабушка. – Если бы ты так всегда играл, то непременно стал бы знаменитостью.
Сверчку не хотелось печалиться о спугнутой музыке, ведь этим её не вернёшь. И на бабушку сердиться не хотелось. Он начинал воображать себя знаменитостью: виртуозная игра на скрипке, рукоплескания переполненных залов, поездки по всему миру…
Но какое отношение всё это имеет к музыке?
Настоящей музыке?!
Сверчку с большими усилиями удавалось вернуть себя к действительности. Он вешал скрипку на место и возвращался к своим делам.
День Сверчка проходил довольно однообразно.
С утра нужно было расчистить от снега дорожки, принести воды, затопить печь. Иногда, если ночью не было сильного снегопада, Сверчок исполнял всё быстро и легко освобождался от дневных забот.
Домочадцы по очереди исчезали из дома. Если и бабушка уходила навестить какую-нибудь больную приятельницу, то ему предстояло сладостное одиночество. Сверчок ждал момента, когда последний раз хлопнет входная дверь и в доме всё утихнет. Ждал этого момента не ради покоя: он надеялся, что в его душе снова зазвучит музыка. Он будет слушать её и наслаждаться!
И, может быть, даже сыграет её на скрипке…
Нет, об этом лучше не думать! Ведь если думать о том, как нужно играть, то сразу лезут мысли и о том, как его будут слушать. И тогда опять в голове – мировая слава, аплодисменты, автографы…
А в душе – пустота.
– Завтрак на столе, – мимоходом замечала мать, нанося перед зеркалом последние штрихи макияжа.
Вскоре слышались удалявшиеся шаги и стук входной двери.
В доме воцарялась тишина.
Сверчок был убеждён, что только в полной тишине может родиться настоящий, не фальшивый звук. И вот – долгожданная тишина!.. «Завтрак на столе», – раздавалось в голове эхо материнских слов. Надо бы позавтракать.
Мысли Сверчка начинали путаться: желание услышать музыку сменялось желанием поесть. Он пытался отогнать мысли о еде, но после недолгой безуспешной борьбы с ними понимал, что никакой музыки ему не дождаться.
Сверчок шёл на кухню, с аппетитом завтракал, мыл посуду, оставшуюся после всех домочадцев, и возвращался к себе за печку.
Ему было тепло и уютно. На душе, как и в доме, царила тишина. Но Сверчок чувствовал, что это совсем не та тишина, среди которой может зародиться музыка. А что поделать?! Сегодня ему удалось не думать о мировой славе и успехе, но победил желудок.
Сверчок думал, что как-нибудь в другой раз он будет более стойким и укротит свой аппетит.
Тогда, может быть, он услышит музыку…
Днём возвращалась из школы сестра. Она обедала, доставала свою скрипку и садилась за пюпитр. Открывала ноты, настраивала инструмент. Скоро ей предстояло сдавать выпускные экзамены, и она не теряла ни минуты. Через два часа однообразного пиликанья сестра откладывала скрипку и делала перерыв.