Валерий Горелов Колкая малина. Книга вторая Нашим родителям и моим сверстникам, принявшим Христа, посвящается… Часть I. Написано Написано Записка на снегу, расписка на песке, Рисунок на мольберте и брызги на воде. Красками рассвета и музыкой дождя Чуть захмелевший мир пишет сам себя. Мне видение является откуда-то извне, Что Мессия, голову склонив, пишет на песке. И как тонким прутиком на девственном снегу Я сам пишу стихи всего в одну строку. Не оставил нам Мессия на песке расписки, И белый снег не сохранил записки, Там занесли песчаные ветра, А здесь размыла талая вода. На мольберте – краски прожитых страстей И чёрные разводы затасканных идей, Когда наступит время, и семя прорастет, Художник эти пятна пальцами затрёт. Покормлю с ладони белых голубей, А тем, кто устыдится собственных корней, Вьётся из пеньки особая петля, И они её наденут сами на себя. А когда я выплыву на разливы рек, То вёсла будут для меня главный оберег, Чтобы бриз ночной меня не отлучил От родного берега, от родных могил. Время Тех, кто звёздными ночами долго смотрит в небеса, В своё нутро вдыхает дальний космос. Там из пространства и из времени сплетает кружева Никогда не спящий сын Урана – Хронос. Не бывает времени ни нашего, ни «ихнего», Оно нас всех в пространстве развело. В нём не бывает ничего ни общего, ни личного, Ему что человек, что камень – всё одно. На его пути нет ни разъездов и ни стрелок, Ни красных светофоров и ни тупиков, Нет ни подчисток и ни переделок, Как нет ни близких и ни дальних берегов. Не остановится прекрасное мгновенье, И любая жуть обречена. Всё пройдёт: и кротость, и терпение, И перемирием закончится война. Оно не охлаждает и не греет, Ничего не дарит и не отнимает, Ярче не становится, но и не темнеет, Потому и мало тех, кто время замечает. Тень не обозначится без света, Опять заря на небе зацвела. Время не родит третьего Завета, Оно не может различать добра и зла. Помните, что время многое не может, И своей рукою пишется судьба. Оно зёрна от плевел очистить не поможет, А по-другому не родит Матушка-земля. Раздать
Головокружение в утренней росе И в осколках голубого хрусталя. Это незабудки вальсируют в траве Под музыку пришедшего утра. У синего майора бабочка кружится, А на неё косится серый воробей. Мне уже давно волнительно не спится, Хочется в дорогу поскорей. Солнечные зайчики на кустах сирени, От запаха её сердце заискрилось. Я хочу из жизни стереть все светотени И найти пути тому, что заблудилось. Хочу в ручье воды не замутить И голубые незабудки не примять, Хочу от главного себя не отлучить И от собственных желаний себя не потерять. Слишком много было перекрёстков, Где часто зло за благо принимал. Не отличив дерьма от самородков, Душу нараспашку открывал. Одинокий журавель молча пролетает, А ты мечтаешь всё успеть раздать, Точно понимая, что не потеряешь, Коль наступит время умирать. Осень В осенних красках город, надуманный сюжет, А холодный ветер студит и ругает. Между серыми домами раскорячился рассвет, Это тризна по тому, что лето улетает. В бетонной загородке бледненькие астры Крутят головами в поисках тепла, Рядом с ними заяц из белой алебастры, Обрызганный слезинками мелкого дождя. На вымокшей газете подсолнух расклевали, Машина у подъезда чихает и коптит. Мы жили в ней, но никогда не понимали, Когда осень в шутку говорит. Золотой узор кленового листа — Кому-то вдохновение, кому-то совершенство, А желание предсказывать от третьего лица — Всегда попытка оправдать своё же иждивенство. Выстреливает зонт, как пистолет с глушителем, Кто-то извинился и вину загладил. Если ты не жил просто потребителем, Значит, свои руки в деньгах не запоганил. Всё прибудет, что намерено судьбой, Годы жизни прошуршат как листопады, Но осень, как душа, поёт вместе с тобой Со дня рождения до мобильной балюстрады. Отче! В скрижалях заповедей есть одна строка: «Почитай отца и мать свою». Эта заповедь пережила века, Она – ровесница людскому бытию. У всех разные условия рождения, Кому пеленки из батиста, а кому солома, Но это самые прекрасные мгновения, Даже если отнесли под порог детдома. Люди забывают важных королей, Но с дитём, родившимся в хлеву, Связаны все чаянья людей, И обращаются к нему во сне и наяву. Сиротство – это чаша испытаний, Это голод одиночества и слёзы по ночам, И это всегда поиск оправданий Потерявшимся отцам и матерям. А ты придумай их, и красок не жалей: Что с тобою мама с папой, и всё вокруг красиво. В этой жизни не бывает ничего святей, А что придумаешь, то и справедливо. Когда уже глаза не смотрят никуда, И когда совсем не стало мочи, Трижды покрестись на небеса И громко крикни: «АВВА ОТЧЕ»! |
