– Репой полонян и дружину кормим. Да еще рыба да хлеб спасает. Соль кончается. Мука на исходе.

– Мы с собой привезли. И соль, и мука есть, и репа тоже. Помню, в одном схроне сало хранится, и бочки с боровыми ягодами на случай засухи и голода – открой его для полонян, иначе испортятся. Киевлян лесными ягодами угощайте, пироги из грибов пеките.

Дед укоризненно произнес:

– Ты все о брашне да о брашне.

– Для того чтобы подольше жили, вникали в беду, – чем дольше пробудут, тем пользы больше. Так князь наказал: гостей голодом не морить, пусть гостят столько, сколько пожелают, пока все расходы не посчитают на то, что не сделано. Просит тебя кормить их, печь топить, в баню водить, к рыбалке привлечь. Волк пусть своими заботами занимается, ты – гостями, как сказал князь, Волк тоже не местный. Не подведи меня. Медовухи не жалей. Кваса. Рыбы в старице на всех хватит. Корми их тем, чем богаты. Это слова князя, не мои.

– Коли князь просил, постараемся с угощениями. Ты мне лепше расскажи, что и как. Небось скучаешь, вернуться хочешь?

– Нет, деда. Не вернусь. По тебе скучаю. Теде стала ученая, своим веком буду жить. В Киеве. За меня не беспокойся.

– Не чаял увидеть, – дед опять перевел разговор на внучку, – сама объявилась на пороге. – Про себя же отметил: по-взрослому распорядительная и рассудительная девица.

Тут солнечные лучи пробились в окно и легли на лицо внучки, засветив на щеках румянцем.

– Как ты там – в Киеве?

– Как ты, дед?

– Потихоньку привыкаю к тому, что есть. Полоняне отвлекают от тяжелых дум. То один, то другой. Вроде не из княжеских хором, прежде все сами делали и за собой следили. До сих пор не отошли – за всякой мелочью и всяким страхом ко мне.

– Для нас мелочь, дед, – назидательно произнесла Ольга, – для них испытание. Они будто с того света вернулись, заживо погребенные. Ромейское рабство сродни загробному миру.

– Я о том же, внучка. Хотя многое позади. Моя душа не только о них, о тебе болит: как ты в Киеве, там же к князю за всякой мелочью не пойдешь.

– У меня, дед, все хорошо. Счет знаю, сама читаю. У князя буду служить.

– Я же сам в Киев отправил, чего простить себе не могу, не переживу, еси плохо.

Ольга снова обняла деда.

– Меня не подгоняют, сама не тороплю. Князь мне сказал: присматривайся к новой жизни, будто к омуту, чтобы не удариться об корягу. Сначала ступнями дно сама прощупай, не слушай тех, кто в него до тебя нырял – может, и не нырял, на тебе омут проверяют.

– По Прави с тобой князь говорит, – одобрил Калина.

– Мне еще многое надо постичь, жизнь в Киеве другая, глубже, чем наши с тобой омуты.

– Как к тебе князь относится?

– У него со мной хватает мороки. Худого слова от него не слышала.

– Где живешь, внучка?

– В княжеском тереме.

– В княжеском тереме! – изумился Калина.

– В княжеском тереме. Палат в нем много. Одна моя палата больше твоей избы. По соседству с его сродственниками. Они заняты в управе, поначалу подходили ко мне за советом, будто посмеяться; последнее время редко обращаются и лишь кивают головами. Не знаю, на что подумать, не спрашиваю, одобряют или не одобряют, посмотрю, как дальше пойдет. Но ты же всегда меня примешь?

– О том не беспокойся.

– Пошутила. В Киеве не как в лесу, не потеряюсь. Учения не на все хватает, его продолжаю.

– Киев какой?

– Киев? С нашим селом не сравнить. Большой. Грязи аще много. Степных кибиток. Даже землянок и полуземлянок. Есть такие тайные места, где живых людей в долговых ямах держат за то, что им нечем долг оплатит. Весь Киев не видела. Больше по разговорам. Там, где живу, дома на камне стоят, им же умощены улицы и площади. Соломенных крыш как у нас нет. Князь взял заботу очистить Киев от грязи, все заботы расставил по очереди.

После приезда в родное село Ольга окунулась в его заботы, сопровождая вместе с работниками управы прибывших общинников и давая свои пояснения. Ее, конечно, узнавали, изумлялись платью, сшитому по княжескому заказу. Не только село изменилось – она изменилась, подражая своим сверстницам из княжеского терема.

Доброе отношение к Ольге невольно передавалось всей делегации. Однажды при беседе с полонянами к ней подошел ее тайный воздыхатель:

– Слава Перуну, ты вернулась!

– Что? – переспросила Ольга.

– Люба мне, буду просить благословения у твоего деда!

Ольга поняла, что перед ней полонянин, о котором дед говорил.

– Я тебе сама отвечу, статный молодец, – не женихаться приехала, помочь таким, как ты, обустроиться в селе.

– Помогай. Одно другому не мешает. Благословение все равно попрошу.

– Два да два сколько будет?

– Что-о? – на этот раз переспросил полонянин. – Бондарь я.

– Бондарей уважаю. И дед их уважает и ценит. Куда ты со своими кадками без учения? Вот ты пойдешь к деду – спросит тебя про учение, тебе в ответ и сказать нечего. Какой ты жених без учения?! Горе луковое! – Ольга ткнула рукой в нагрудный доспех на Бондаре и отошла от незадачливого жениха, с недоумением проводившего ее взглядом.

Бондарь сначала решительно направился в сторону подворья старейшины, не дойдя до него, с не меньшей решительностью свернул к постоялому двору, где с дружиной разместился посадский Волк.

Еще во время сечи Волк заприметил Бондаря. Он первым из полонян выбрался из мордовки, перехватил летевшее копье и примкнул к дружинникам. Его примеру последовали другие, отшатнули степняков из замыкающего отряда, внесли в их ряды сумятицу, что способствовало исходу сражения. Проводив князя в Киев, Волк нашел Бондаря, позвал в дружину, объяснил:

– На косе тебя приметил. Ты же полон поднял и отвлек внимание наемников. Они не знали, как поступить: то ли полон стеречь, то ли на помощь идти, в панике кинулись к выходу. В десятские после занятий поставлю. Пойдешь в дружину?

Бондарь пожал плечами:

– Я же бондарь.

– Мы тут все бондари, кузнецы да шорники, охотники. Все сами делаем, война и походы случаются редко, готовимся к ней каждый светлый день.

– Зовешь – пойду. Из меня бондарь справный. Все предки бондарями были.

– Ежели бондарь справный, то в дружинники тебе самое время идти, князь молодую дружину набирает. Кость у тебя крепкая. Молодец статный и сильный. Лепше не пожелаешь. Как же ты, такой славный и справный, от басурман не отбился?

– Ходил на озерину, ивовых прутьев набрать, чтобы морды вязать, – объяснил Бондарь. – Из кустов сначала накинули аркан, тут же навалились оравой. Видать, следили за мной, выждали, когда за речку пойду. И дождались. Из нашего села за последние годы десятерых заарканили, устраивают засады, бросают, как мешки, на лошадей – и след простыл. Никто не знает, где люди. Одно объяснение – медведь задрал. Воры почище медведя справляются: одни ловчие как охотники, вторые собирают и охраняют, третьи подкармливают, чтобы не сдохли, и гонят к ромеям.

– Зло ты испытал – сам оттого будешь злее. И печенеги, и хазары не раз попробуют тебя или твоего соседа на галеры продать. Но теперь у тебя будет меч, доспехи и боевые товарищи рядом. Имя у тебя есть?

– Бондарь.

– Это не имя – занятие твое. Величали от рождения каким именем?

– Некрас.

– Что за имя?

– Чтобы не изурочили плохие люди.

– У меня у самого такое имя: Угрюм. Волком меня при всех князь назвал: «Угрюм, что волк, у него волчья хватка». С того времени Волком кличут. Дружинник с врагом меряется не одной силой, несколькими: умением, верой и мечом. Тебя всему обучим, как придем в Киев.

– Нас, бондарей, в селе только бондарями и звали: старый Бондарь, криворукий Бондарь, длиннорукий Бондарь, черный Бондарь.

– Тебя-то как звали?

– Молодой Бондарь. Из-за моего отца – старого Бондаря.

Таким был их первый разговор, после которого Волк назначил его десятским над новым пополнением из полонян вместо Чертана.

На этот раз Бондарь отправился к Волку под впечатлением встречи с Ольгой. Посадский встретил Бондаря доброжелательной улыбкой: