Я была, конечно же, не против.

  - Звуки ханга и голубые меконопсисы это и есть формула счастья, - шепнул мне на ухо Якобс.

  - Ты забыл главный компонент, - подслушала его Ирэна и улыбнулась.

  - Разлюбезнейшая Смотрительница Маяка, как же ты любишь делать открытия из чего-то само собой разумеющегося. Разумеется, не музыка ханга делает остров бескрайним.

  - Позвольте, у островов всегда есть края, на то они и острова, - возразила было я, но Смотрительница Маяка и Якобс, переглянувшись, так безудержно рассмеялась, как будто я только что озвучила что-то в высшей степени нелепое.

  А остров... Он был совершенно не на моей стороне, сговорившись с этими двумя, и с меконопсисами и хангом.

  Пространство стало вдруг музыкой ханга, наполненной вечным цветением. Голубые звезды-меконопсисы превращали туман в Млечный путь, и каждый, кто ступал на него, понимал, это путь без конца и без края.

  Остров стал вдруг воронкой, то сужавшейся до бесконечности, то до бесконечности расширявшейся.

  И я бы, пожалуй, осталась навечно в этом голубом тумане, если бы в нем не раздалось пронзительное "мяу".

  - Я знаю кое-что покрасивее, чем голубые маки. Один прекрасный дом в квартале фонарей. Хочешь побывать в квартале фонарей?

  - Но как? Ведь лодка всего одна...

  Очень странно, как мы с котом могли так хорошо слышать и понимать друг друга, не смотря на расстояние. Впрочем, сами понятия "расстояние" и "время" стали вдруг каким-то абсурдом, упорядоченным грубым сюрреализмом.

  - Иди на свет маяка.

  - Но тогда я вернусь на маяк.

  - Свет маяка приводит не на маяк, а туда, куда надо идти,- наставлял меня кот.

  Как ни странно, он оказался совершенно прав. Коты иногда бывают проницательнее и мудрее людей.

   13

  С нашей крыши, самой высокой в этой части города, открывался великолепный вид на плеяды фонарей, так что окнам ничего не оставалось кроме как отстраненно наблюдать за сверкающей кутерьмой.

  - Послушай, - стал вдруг жалобным голос моего кота-философа. - А может, останешься так, в смысле, кошкой?

  - А как же настоящая кошка, твоя подружка? - обличила я неверного мышелова.

  - Она, наверное, уже привыкла к твоему телу, кошки быстро привыкают к новому дому, если он уютен и красив.

  Надо ли говорить, что после такого комплимента мне еще больше захотелось вернуться в мое старое доброе, в смысле молодое и такое, оказывается, удобное тело.

  - Ты знаешь, - погрустнел вдруг мой кот.

  Обычно после слов "ты знаешь" произносится что-то сокровенное или глупое или глупое и сокровенное одновременно, как в этот раз.

  - Ты знаешь, мне сейчас немного жаль, что я не пришел на свет человеком. Особью мужского пола, - уточнил Кот, и я сразу поняла, куда он клонит, но сделала вид, что не догадалась, потому что, признаться, немного смутилась.

  - Тогда мы бы встретились, полюбили друг друга, и у нас были бы красивые, умные и ловкие дети, - задумчиво продолжал Кот. - Свесив ноги с крыши, мы смотрели бы по ночам на луну и читали друг другу стихи французских поэтов.

  И кот продекламировал отрывок из Мишеля Дега о женщине с прекрасным телом и душой, живущей в гармонии с миром.

  Фонари начали гаснуть один за другим, как будто лопались сверкающие мыльные пузыри.

  - Что случилось? - спросила я.

  - Утро, - ответил кот.

  Электрический свет уступал рассвету его законное место.

  Рядом с нами тихо села птичка (неслыханная дерзость, да). Впрочем, птичка была очень красивая - разноцветная, как весенний павлин, но маленькая, как воробушек.

  Вероятно, она была и невероятно вкусная, но проверить, так ли это, мне не пришлось. Но инстинкт охотницы никто не отменял. Мой хребет невольно изогнулся, и правая лапа приподнялась, а когти вытянулись и даже, кажется, немного заострились.

  - Здесь не принято, - полушепотом промурлыкал Бетховен мне на ушко, и мне показалось, в его голосе и взгляде сквозило какое-то сожаление. Все-таки мы, коты, наполовину телесные сущности, особенно в марте.

  Ощутив безнаказанность в полной мере, красивая, но вредная птичка пододвинулась еще ближе, так что мы с ней уже почти соприкасалась хвостами, и, кажется, нарочно поддразнивала меня. По-моему глубокому убеждению, птицы, даже такие красивые, должны уважать кошек, поэтому я зашипела на нее, как змея.

  Нахалка отпрыгнула в сторону и оттуда, усевшись на край крыши, (совсем уже неслыханная дерзость!) показала мне хвост.

  - Я тебе покажу! Я тебя проучу! - я летела в прыжке, как петарда в новогоднюю ночь, и поняла, что не рассчитала точку приземления, только когда, перемахнув через карниз, неизбежно приближалась к земле, истошно крича "мяу" и погрузилась с непроглядную темноту.

  Мысли мои погасли на какое-то мгновение, как утром фонари, и вдруг одна из них зашевелилась довольно бодро. Это была мысль "кошки приземляются на лапы" и я рефлекторно пошевелила всеми четырьмя лапами сразу. Ощущения были какими-то странными. Мое ловкое и гибкое кошачье тело стало вдруг каким-то неуклюжим. Я открыла глаза и увидела себя со стороны... или я это уже не я, а снова кошка, то есть я это снова я, а кошка это снова кошка, - мысли уже не просто бодро шевелились, а метались, натыкаясь друг на друга.