Да, это странное и приятное ощущение осознавать, что там, где ты сейчас живешь, совсем недавно жил кто-то, кто, возможно, очень велик, но и сам еще не знает об этом. Однажды художник умрет, а картины его будут жить еще века, может быть, тысячелетия даже, а на месте, где он когда-то творил, может быть, откроют музей, а может, и нет - не в этом суть. Гораздо важнее всех этих музеев и самых обычных картин сама атмосфера искусства.
Однажды я была в мастерской художника, точнее, мастерской служила комната в двухкомнатной квартире на окраине города, где по соседству жили мы до того, как родители смогли купить свой дом.
Я прослышала, что недалеко от нас живет самая настоящая писательница, у которой самое настоящее издательство издало несколько книг. Мне хотелось посмотреть на небожительницу вблизи, поговорить с ней, но надо же было найти какой-то более или менее уважительный предлог, чтобы вот так взять и заявиться без приглашения, и я не придумала ничего лучшего, кроме как собрать свои первые рукописи в папку и, собственно, отправиться в гости. Зовут писательницу Марианна Рэйн.
- Что я ей скажу? - судорожно размышляла я, нажимая кнопку звонка.
Дверь мне открыла невысокая женщина с большими голубыми глазами и медно-русыми естественными локонами до плеч.
Пухлые губы, чуть вздернутый нос... У нее было серьезное выражение лица, но во всем ее облике чувствовалось что-то озорное, и от этого неуловимого моментально ушло все мое напряжение, и я простыми словами сказала ей, что хочу писать романы и пробую сочинять и что хотелось бы, чтобы она посмотрела мои рассказы и сказки и сказала, стоит ли мне вообще сочинять.
Последнее было, конечно, лукавством. Даже если бы она сказала "ни в коем случае", я бы, погоревав немного, все равно взялась за свое.
- Стоит ли сочинять, - чуть тронула губы женщины озорная улыбка, - на этот вопрос может дать ответ только сам сочинитель. Но если вам интересно мое мнение, я посмотрю.
Она пригласила меня войти.
Осторожно, как хищное животное породы кошачьих, я проникла на ее пространство. Именно так мне хочется назвать ее квартиру, которая даже на первый взгляд не была обычной двушкой.
Отовсюду, как в джунглях, в ней торчали какие-то коряги, сползали лианы, на полках со старинными книгами и новинками затаились кедровые шишки, монеты разных стран, букетик лаванды, каштаны, ракушки, кусочек метеорита, фигурки морского коня, папирус, разбитый кокос, бивень мамонта - у каждой из этих вещиц была, конечно же, своя история. Я готова была их слушать часами.
- У вас не комната, а целый музей...
Определение "музей" было не совсем верно, правильнее было бы сказать "страна" или "мир", но это прозвучало бы слишком патетично, хотя я и впрямь чувствовала себя в комнате писательницы, как Алиса в Стране Чудес.
Хозяйка, видимо, заметила, что я пытаюсь урезонить свой восторг, и улыбка ее стала не просто озорной, а какой-то заговорщицкой даже.
- Все самое интересное - там, - показала в сторону комнаты сына. - Он никому не показывает свои картины, но я чувствую, они великолепны! Признаюсь, мне бы очень хотелось их увидеть, но... раз художник не разрешает, значит...
- Но почему не разрешает? - мне страшно хотелось пробраться в запретную комнату, служившую художнику мастерской. - Картины для того и нужны, чтобы ими любоваться.
- Полностью согласна, но если бы я и хотела войти в эту дверь, она все равно закрыта. Он говорит, картины еще не дописаны, - вздохнула женщина и бессильно подергала ручку двери.
Неожиданно дверь поддалась.
- Надо же, - удивилась женщина. - Забыл закрыть...
Она осторожно крадущейся походкой прошла внутрь, и моя шея почти непроизвольно вытянулась в сторону дверного проема, откуда доносились восхищенные возгласы.
- Только посмотри!
В ту же секунду я стояла рядом среди картин. Они были наполнены таким счастьем и такой грустью, что на какое-то время я совершенно забыла, что обступивший меня пронзительно-волшебный мир - только краски и холсты.
- Это не просто картины. Разве можно прятать такое? Нет, я вечером скажу художнику, что это безобразие - скрывать такие картины, - женщина называла сына исключительно художником.
- Разве они не закончены? - удивлялась я.
- По-моему, куда уже законченней, но он постоянно что-то в них переписывает. Наверное, хочет, чтобы птицы запели на его картинах...
- Мне кажется, она вот-вот запоет, - я остановилась у картины, на которой была изображена какая-то невиданная птица, похожая на нашу дикую уточку, но с флейтой вместо клюва, и это почему-то было совершенно естественно, так, что хотелось услышать, какие звуки она издает этим изумительным клювом.
Я совершенно забыла, для чего пришла.
Птица высиживала в чаще леса золотые яйца.
Другие картины я толком рассмотреть не успела, потому что на лестнице послышались шаги, и, быстро пятясь, хозяйка покинула комнату. Я на цыпочках последовала за ней.
Мы спрятались в комнате хозяйки за закрытыми дверями. Она устроилась в плетеном кресле-качалке, предложила мне сесть на диванчик, покрытый мягким белым искусственным мехом. Включила настольную лампу, потому что уже темнело, и принялась вполголоса читать мои рассказы.
- По-моему, - она перевела взгляд с моих рукописей на меня, - и романы у вас получатся превосходно.
Ее слова, ставшие неслыханным ободрением для тогда еще не слишком уверенной в себе старшеклассницы, для меня некая мантра. И кто бы мне что не говорил, при всем моем уважении к критике, у меня есть невидимый для других ярко сверкающий щит, который всегда помогает мне двигаться дальше туда, куда я стремлюсь.
