Хотел найти Рахима, чтобы поговорить, но, двигаясь к его комнате, заметил приоткрытую дверь в спальне Ириды. Медленно оттолкнув скрипучую дверцу, я вошёл. Помещение скорее было похоже на детскую для семилетки, а не на комнату девушки-подростка. Плюшевые игрушки остались сложенными на кровати, яркая одежда висела на стуле: все в розовых тонах. А некогда белые стены остались расписаны радужными узорами с мифическими единорогами. Ирида в моих снах стала совершенно другой: взрослой и смелой, не такой, как я её запомнил играющей в этой спальне.

Вернулась скорбь. Я неожиданно понял, что если начну верить в свои сны, то совсем потеряюсь в реальности. Ириды больше нет, и это следовало принять. Но я не мог себя заставить. Никак. Для меня она оставалась живее всех живых даже после найденного в лесу истерзанного тела. Скорбь смешалась с гневом. Мне захотелось не просто найти убийцу, но и увидеть возмездие, если не совершить его самому.

Выйдя из комнаты Ириды, я плотно закрыл за собой дверь, не хотел, чтобы кто-то заходил туда, словно это вовсе не детская, а гробница для безвременно ушедшего. Рахим жил в соседней спальне, такой же крошечной, как и моя. Я постучал кулаком в дверь.

– Чего надо? – раздалось раздражённое ворчание.

– Надо поговорить! Открывай! – для пущей убедительности я ещё раз ударил кулаком по двери.

Послышался скрип засова, Рахим открыл дверь и встал на пороге. Он никому не позволял входить в свою «обитель», подкрепляя этот «бзик» не только раздражительностью, но и истерическими криками в случае нарушения границ. Рахим в нашей «семье» для сумасшедших выделялся арабской внешностью: круглое лицо без выраженных скул, прямой нос, бронзовая кожа. От него отказались родители в первые годы, как и от меня когда-то, и если верить словам Марты, то документы о его рождении были давно потеряны в органах опеки.

– Ну? – процедил Рахим, почесывая пятернёй затылок коротких чёрных волос.

– Ты же видел, как Ирида зашла в кукурузное поле. Почему не сказал? – я силился говорить спокойно, скрывая отголоски разрушавшейся стены гнева, что тлела в груди настоящим пожаром.

– Что? – он сощурился.

– Ты позвал её к полю. Что было потом?

– Как ты узнал? – его лицо слегка вытянулось от удивления.

– Вспомнил, что видел, – я чётко выговаривал каждое слово, чтобы то, что я узнал от Ириды, звучало правдиво.

– Ты не мог видеть, – Рахим облокотился о дверной проём и не сводил пристального взгляда. – Как минимум, потому что стоял спиной к воротам.

– Да какая разница, как я узнал! – я не выдержал и слегка повысил голос, но так, чтобы нас не услышали остальные. – Я тебя не обвиняю, но мне нужно знать, что произошло.

Рахим выглянул в коридор и воровато посмотрел по сторонам.

– Заходи, – он прошёл вглубь комнаты, а я – за ним.

Парень указал рукой на одинокий стул, стоящий возле письменного стола, и я присел. Рахим медленно закрыл дверь и запер на щеколду. В комнате стоял затхлый запах пота и залежавшихся остатков еды. Моё лицо невольно сморщилось от отвращения, когда взгляд упал на тарелку с половинкой одинокого заплесневелого хлеба.

Рахим присел на кровать, а я пододвинул стул, чтобы сесть напротив парня.

– Так что произошло? – я продолжал натиск, твердо решив, что не выйду без ответов.

– Ты сказал полицейским? – Рахим опустил взгляд тёмных глаз в пол, и я заметил в этом жесте отголоски скорби и разочарования.

– Нет. Я решил сперва спросить напрямую у тебя. Почему ты не сказал, что видел ее?

– Испугался, – он потер подбородок костяшками пальцев, – я всего-то хотел пошутить.

– Как именно? – гнев неумолимо разрастался, что прослеживалось в моей интонации.

– Когда ты начал считать, я тихо позвал Ириду через приоткрытые ворота. Она хотела спрятаться за этой пристройкой, – он указал пальцем в мутное от застывшей грязи окно на то место, где все происходило.

– Что ты ей сказал?

– Хм, – лицо парня на миг напряглось, но он вспомнил: – Я сказал: «Ирида, хочешь покажу кое-что весёлое?». И знаешь, она сразу забыла, что играла с тобой в эти чёртовы прятки. Я отвел её к тропинке в кукурузном поле. Мы прошли всего метра два вглубь, могу показать это место, если тебе так важно.

– И что ты ей показал?

– Змею, – «братец» распрямил плечи. – Я прибил к земле ножом змею, и она весело извивалась, – послышался тихий смех сумасшедшего.

– И как Ирида отреагировала на твою змею?

– Испугалась и убежала вглубь. Я подумал, что она перебесится и вернется. А потом ты пошёл её искать, и я был уверен, что найдёшь, – в голосе Рахима слышалось неприкрытое разочарование.

– Покажи мне это место, – я демонстративно встал со стула.

– Что, прямо сейчас?

– Да, Рахим, прямо сейчас, если не хочешь, чтобы я передал наш разговор полицейским!

Угроза подействовала молниеносно: Рахим обулся, изображая крайнее недовольство, и мы вышли из комнаты.

Близнецы сидели внизу – в гостиной возле выключенного телевизора. Они даже не повели взглядом, застывшим в какой-то книге, которую они читали одновременно, перелистывая страницы по очереди. Опекунов дома не оказалось.

Мы спешно вышли из двора. Я хотел как можно быстрее увидеть место, откуда все началось, пока тьма окончательно не спустилась на землю. Ночью обещают очередной ливень, и тогда точно все следы смоет.

Рахим молча отвел меня к ближайшей тропе, и через несколько шагов откинул высокорастущие кукурузные стебли. «Здесь» – указал он. Я прошёл через отодвинутые растения, и в крошечном пространстве между стеблей увидел торчащий в земле нож. Он намертво приковал маленького ужа, длиной не больше полуметра. Мне стало жаль рептилию, умершею здесь в муках.

– В какую сторону она побежала? – спросил я, не сводя взгляда с трупа змеи.

– Туда, – Рахим указал в сторону леса. – Теперь ты доволен? Я пошёл?

– Иди на все четыре стороны, – огрызнулся я.

Я заперся в своей комнате. Выпил ещё три таблетки снотворного. Из головы не выходили мысли об убийце Ириды. Это точно не Рахим. Хоть парень и получал некое удовольствие от мучений других, глупым он не был, и чётко понимал, что если нападёт на человека, то больше никогда не увидит свободы. В школе у него часто возникает возможность причинить физическую боль другим, которой он не пользуется. Взять хотя бы уроки физкультуры с популярной игрой в «вышибалу», где Рахим всегда кидает мяч по ногам противника. Пока все его пакости сводились к убийству мелких полевых животных, и я не хотел бы знать, во что это перерастет лет через десять.

Мои веки открылись, и перед глазами застыл матово-чёрный потолок с неровными выступами камня. Я лежал в том же месте длинной прихожей, откуда и исчез. Поднялся, слегка пошатываясь, будто вывалился из тяжкого бытия на свободу.

В доме не было окон. Я медленно миновал узкий коридор, пол которого застилал старый серый ковёр и вышел к обеденному помещению, какое в современных планировках объединяется с кухней, как и в доме, где я жил. Со стен смотрели многочисленные мрачные портреты, некоторые из которых висели под углом. Я узнал в тонах серых и тёмных масляных красок родственников Ириды, их всех объединяли глубокие изумрудно-зелёные глаза и нос с горбинкой.

За большим овальным столом, застеленным чёрной, ажурной скатертью, сидело пять человек. И все – женщины, хотя на портретах встречались и мужчины преклонного возраста. На меня посмотрели десятки глаз, и молча проводили взглядом, пока я не сел на лавку возле Ириды.

– А ночь уже закончилась? – шёпотом поинтересовался у неё, чтобы разрушить тишину, нависшую, как стена между нами.

Девушка наклонилась ко мне и тихо ответила:

– Ещё нет. Я рассказала всем про тебя.

Женщина, напротив, закашляла, прочищая горло, после чего выдала таким тоном, словно хочет заживо меня сварить:

– Кто ты такой?

– Меня зовут Морфей, и мы очень признательны вам за пристанище… – начал я, но старуха не дала договорить.