Не хватает разве только дымящихся благовоний, нервно подумал Клифф Хэнгер. Он не ожидал, что, просто сев в чужое авто, окажется как будто посреди чужой страны, где он А) не имеет прав, и Б) где на его профессиональный опыт и заслуги плюют со столпов эпох.

– Детектив, – кивнул он и стал перебирать карманы сложенного на коленях пальто. – Но не из агентства. Частный детектив.

Он протянул ей удостоверение. Мадам Кападия и глазом не повела на протянутый документ. Тогда Хэнгер раскрыл ксиву и выудил оттуда одну из визиток. Её женщина уже взяла в руки, быстро оглядела и, немного порывшись, засунула себе куда-то в клатч.

Привычка и род деятельности требовали от Хэнгера задавать вопросы, но их у него пока не имелось. Редко когда свидетели или подозреваемые сами приглашают его в авто, когда он ещё даже не знает имена жертв. Тем более, что эту женщину буквально только что вместе со всеми мурыжили несколько часов в зале для танцев. Если там и прозвучало что-нибудь важное для расследования, то, скорее всего, Веласкес ему завтра об этом расскажет в участке.

– Почему вы так поздно отъехали от пансиона, мадам Кападия? – спросил он, решив дать бой давящей тишине. – Проблемы с автомобилем? – в этот момент на его затылок угрюмо глянул в зеркало заднего вида водитель, но Хэнгер это, естественно, не заметил.

– У моего мужа случился сердечный приступ, когда ему сообщили про Риту, – вместо ответа на вопрос сказала она.

Риту упоминали ребята с крыши, вспомнил Хэнгер. Они сказали, что она должна была пойти в политику по стопам родителей.

– Он сейчас в больнице, в Вашингтоне. И врачи сказали мне готовиться к худшему, – продолжала она, и её глаза стали как будто тяжелеть, оттягивая лицо вниз, и наливаться кровью при этом, становясь одного оттенка с точкой на лбу. – Сначала наши дети, теперь внучка…

Хэнгер сам не понимал, почему со всей его социофобией он так и не отказался от профессии, где он постоянно обязан общаться с людьми. В том числе с людьми, чьих близких только что убили, или похитили, или изнасиловали. Вот и сейчас его сердцебиение участилось, и даже с физической болью, а по лбу скатилась тяжёлая капля пота. Хотя он также никак не мог перестать называть про себя эту женщину ведьмой – очень уж хотелось ему сбежать сейчас из машины, прочь от этих её трёх красных глаз. Оставалось надеяться, что она не читает мысли. А ещё лучше – чтобы его лицо не выдало ей эти мысли.

– Сначала полиция позвонила мужу, он схватился за сердце и упал. Его увезли на скорой прямо с работы, из посольства. Из больницы уже позвонили мне, и у меня чуть ноги не отнялись, – она постучала тростью себе по ноге. С излишней силой, как показалось Хэнгеру. Как будто в будущем она собирается их использовать только как объекты проклятий. – Скажите! – вскрикнула она, и её губы затряслись. – Вы сами когда-нибудь сталкивались с подобным зверством в вашей стране?! А полиция этого города?!

Хэнгер держался своим взглядом за её, как бы боясь иначе сорваться в пропасть. Не отрывая глаз, он помотал головой.

– Я так и думала, – тихо резюмировала она, уже спокойно, как будто те вопросы задал кто-то другой, запертый в её теле. – Все так и будут называть Сорроувиль тихим и спокойным городком, с красивыми видами… с заснеженными горами. А на мою долю выпало стать исключением, что якобы подтверждают правила.

Минут пять они ехали в тишине, глаза направлены друг на друга, но смотрели в никуда.

– Завтра утром… если не умру во сне… и даже если ноги совсем откажут, я покину этот город. Полечу к мужу. Живому или мёртвому.

Она стукнула тростью по полу и сурово добавила:

– И не вернусь!

Хэнгер развёл руками.

– Ваше право.

– И у вас ко мне нет никаких вопросов… детектив? Пока я ещё в Сорроувиле.

Внутренне Хэнгера стошнило от её слов. Её внучка лежит в полицейском морге с перерезанным горлом, криминалисты пинцетами копаются в разрезе, а она интересуется: “Вы же детектив! Ваша обязанность докучать всем вопросами!”. Нет у него к ней никаких вопросов. Только ко вселенной.

– У меня нет вопросов… к вам, – озвучил он часть своего внутреннего монолога.

Мадам Кападия кивнула, потом, наморщив лоб, попыталась разглядеть, что находится по ту сторону тонированных окон. Затем она крепко сжала ручку трости, и – Хэнгер успел подумать, что она решила на него напасть – ударила ею в стенку, разделявшую салон. Водитель понял сигнал и тут же остановился. Хэнгер старался смотреть прямо и не переводить взгляд на металл трости, что врезалась в перегородку в паре дюймов от его лица.

Дверь, у которой сидел детектив, с щелчком отворилась, и в салон ворвался весёлый шум Торговой площади, на которой всё ещё царило праздничное и фривольное настроение даже неделю спустя после Дня святого Патрика.

– Ваша остановка, сэр, – водитель уже не казался таким дружелюбным, словно буря внутри хозяйки передалась и ему.

Радуясь про себя, что он сказал “сэр”, а не “пёс”, Хэнгер выбрался из машины.

– Молодой человек, – окликнула его старушка. Хэнгер умудрился вступить из салона дипломатического автомобиля прямо в лужу, и не успел ни подойти к опустившемуся с её стороны стеклу, ни даже обернуться. – Вы уж займитесь этим делом. Вам воздастся, – сказала мадам Кападия его спине.

Стекло опустилось и автомобиль медленно отчалил, лениво косолапя по брусчатке, которой так много в центре города.

Сегодня перед ним сначала разом пронесли двенадцать трупов, по сути детей. Потом он видел “комнату отдыха”, в которой раньше делали уроки, играли в настольные игры, целовались и творили всё такое прочее в темноте и по ночам, а теперь там всё залито кровью. Но это его особо не тронуло, нет. Потому он и занимается тем, чем занимается, – потому что чужие смерть и кровь проходят мимо его души, практически не касаясь. Но вот общаться с родными убитых… Он вообще предпочёл бы ни с кем никогда не разговаривать, а такое – вообще выше его сил. И вот в подобные моменты хочется всё бросить. И он бы бросил, но у него больше ничего нет. А что тогда останется такому рациональному человеку как Клифф Хэнгер – младший? Только покончить с собой.

В конце-то концов – почему он детектив? Потому что он им родился.

Зная, что у него куча дел, а утром надо зайти в участок – не слишком рано, но и не слишком поздно, чтобы точно застать Веласкеса, – он всё равно решил дойти из центра до дома пешком. Надо проветрить голову, чтобы в ней осталось только нужное.

Посмотрел нежно на знаменитый пятидесятифутовый памятник Сорроувильской рыси, и отпустил поводья ног.

***

Родненький старомодный трамвай раскраски беж-бирюза привёз Хэнгера по единственному привычному ему маршруту в городе – в полицейский участок на Смит-стрит. Надо бы обменяться информацией с Веласкесом.

Лейтенанту следует привыкать, что молодой частник, не продержавшийся в полиции и пары лет, периодически имеет равновесную информацию, как и целое здание специалистов – от патрульных до детективов. Таковы правила игры: одиночке без формы доверяют часто больше.

Вернувшись накануне вечером домой, детектив обнаружил, что на официальном сайте “Прауд Спэрроу” опубликовали информацию о произошедшей в их стенах трагедии и список убитых. Двенадцать имён, двенадцать фотографий. Теперь они украсят только надгробные камни – на этом их биография на планете Земля завершилась.

После абзаца переданной сухо информации начинались кавычки и следовало официальное обращение директора пансиона Бенджамина Гримма:

“Я с прискорбием и раненым сердцем это вам говорю, – бла-бла-бла – Хэнгер лишь бегло прошёлся глазами по тексту. – Наша школа предоставляет всю возможную помощь сотрудникам полиции, – бла-бла-бла. – Да будут утешены родные и близкие наших прежде времени взлетевших к небесам воробушков, когда виновный будет пойман и наказан – Хэнгер нахмурил лоб. – Aliquando vindicta melius”.

– Опять эта латынь, – пробурчал он и поморщился.