- Уж не враги ли вы вашим светлоглазым?
- Нет... Просто они живут по-другому... Они пристрастны свету... Свет льёт в их глаза картинки... Эти картинки для них важнее... важнее жизни... Но пропитание едино для всех. Иного нет... И по-иному его не добудешь. Только за свежую плоть... Платят все... по жребию... Исключая детей...
- Что же, и нам придётся платить? Это несколько... несколько нежелательно. В мире, откуда мы родом, таких обычаев нет.
- Не придётся! - как мне показалось, выкрикнула она. Слова и дальше выпрыгивали, они ускорились и словно взлетали. - Я знаю, как убраться отсюда! Не хочу, чтобы меня как маму, как отца! - Ритм колотился, как сердечко у зайца. - Мы уберёмся все вместе, ведь правда?
Я оторопел, но взял себя в руки и осторожно, как можно более мягко, выдал:
- Расскажи, Сиха... Сихалиута... Расскажи мне, Утенька: что ты знаешь? Какой выход отсюда? Где он?
- Нет, - поджала она губы. явно изображая, как сделала бы, говори не внутрь моей головы, а обычным образом.
- Почему же нет?
- Я скажу, когда мы все вместе... Скажу потом. Ты должен забрать меня и мою семью.
- Ещё и семью? - едва сдержался я, чтобы не присвистнуть. Сдержаться было тем легче, что я не знал, как это, свистеть мысленно.
- Ты же видел! Видел маму! А отец... Он был светлоглазым, но любил её. Он отказался от пристрастия и жил ради нас, а теперь его нет. Он умирал обрубком. То же ждёт и братьев!.. Ты ведь любишь меня? Ты спасёшь нас?
- Да, да, конечно, - быстро сообразил я, что спорить не нужно.
- Ты заберёшь? - Она заглядывала, казалось, на самое дно моей души. Моя душа хотела одного. Быть не здесь, а дома.
- Ты хочешь от меня планов, не говоря ничего толком, - делая вид, что раздражаюсь, проговорил я.
- Но я скажу!
- Потом? А планов хочешь сейчас?
Она замолчала. На некоторое время место ритмов заняли какие-то отдельные приглушённые стуки, из которых я не мог опознать ни слова.
- Так не делается, послушай! Ты начала говорить - и замолкла. Ты, может быть, мне не веришь? - Я нахмурился и попытался отвести её пальцы от своей головы, не слишком, впрочем, настаивая.
- Хорошо, я скажу!.. - От её взгляда мне было так не по себе, что я заморгал и стал протирать глаз, словно бы что-то в него попало. Она продолжала смотреть и говорить: - Оно коснулось грани первым. Провернулось - и грань разомкнулась. Провернёшь его снова - и она снова разомкнётся. Вот оно... - тронула она крест.
- Крест есть ключ... - пробормотал я, кажется уже и вслух. Я понял, а сверх того и с величайшей силой почувствовал, что так и есть. И всё-таки спросил: - Откуда тебе это известно?
- От мамы. Ей приснилось после того, как вы тогда приходили...
- Так это всего лишь сон?
- Ей редко снится, но всегда только правда! - горячо возразила она. Ненадолго она снова замолчала, а потом в мою голову буквально полыхнуло: - Ты любишь меня?
Сказать по чести, это уже и утомляло.
- Послушай, Утенька... Я, право, не думал, что это у вас... практикуется.
- Практикуется?..
- Да. Любовь и все эти... туманные сферы. Я видел обратное. Видел, как согрешают без всякой оглядки, у других на глазах. Не мог я подумать... Да и ваша манера выглядеть, смелая этакая манера... И вот теперь, когда я размышляю над твоими словами...
Я отвёл, на этот раз решительно, её руку от моего виска и поднялся, старательно отряхивая подрясник, хотя он был совершенно чистым.
Я и впрямь размышлял. Что за странное направление мыслей в её красивенькой головушке! Собралась со мной, и в качестве кого? Забрать всю её семью, и куда же? Просто забрать? Но откуда же в нашей сложной жизни такое просто? Не бросишь же её со всем её семейством прямо на дороге, где-нибудь между усадьбой и обителью. Не жениться же мне, в конце концов! Стать притчей во языцех, монахом, соблазнившим дикарку у чёрта на куличках, в кармане у самого Сатаны, и приведшим её, да ещё с семейством, в мир божеских законов, под божье око! Невозможно, совершенно невозможно. Никаких "забрать". Она останется. Хорошо хоть почил её папаша и точно уж не будет бежать за мною с каким-нибудь дикарским копьём, как в дурном романе на смеси чувств и авантюры. Хорошо, не дотянется до меня её безрукая мать. Нечем-с!.. Я усмехнулся своим мыслям, но сразу же поклялся себе замолить все свои прегрешения, всё то циничное, что я делал и думал. Вся моя жизнь станет молитвой, Господь простит, я верю, Он милостив. Ко мне же Он милостив втройне...
- Утенька, душа моя, всё будет хорошо.
Она продолжала сидеть на коленях, опустив плечи и голову. "Ну, перекособочилась", - с неприязнью подумал я и живо вдруг представил, как будет тянуть она ко мне свои тоненькие ручки, чтобы впиться в мой висок и засыпать меня стенаниями о невинности, отданной так задёшево, что... Меня вдруг как молнией осенило. Почему же задёшево?! Ведь она пошла со мною после того, как узнала про ключ, про то, что дверь в наш мир отнюдь не замурована, а только иди и открывай! Пошла со мною, чтобы её и пучеглазых её братишек не калечили, мамашу не добили! Вот она, её любовь, её ласковость, жалкая, такая жалкая, что стало противно. Я резко повернулся и, не оборачиваясь, пошёл прочь.
Уже с час, а не то и больше ищу я Спасибку. Нигде его нет. Подозреваю, что он опять засиделся в той паршивой норе. Ну уж увольте, туда я не пойду. Буду ждать сколько придётся. Не убираться же мне без него. А уж как хочется поскорее убраться!
...Да что же это? Что будет раньше, покину я этот закут или разум покинет мою голову?
