«Вот это мило, вот это я понимаю», — я зло усмехнулся и уже представил, как резко распахну дверь, пропущу мимо себя удар железным прутом и раскрошу подбородок незнакомца на куски. Адреналин тут же выбросился в кровь, как перед ледовой потасовкой, но холодный и расчётливый ум подсказал иной выход: «Умный в драку не пойдёт, умный драку обойдёт». С такой простой и логичной мыслью, я очень тихо сделал несколько шагов назад и потопал в гостиницу обходным более длинным путём, через широкую центральную улицу Мюнхена.

«Вот я дубина! — обругал я себя. — Какой к лешему «Дойче банк»? Да меня в два счёта вычислят за такую махинацию, пропесочат в центральных газетах, затем посадят и сделают навечно невыездным. Ведь на меня похоже открылся сезон охоты. Хотя что-то тут другое! Хотели бы убить или посадить, то убили бы и посадили бы за любую мелочь. Меня лишь на время нужно вывести из игры, чтобы суперсерия с НХЛ прошла без моего участия. Вывод: товар по прилёту скидываем, доллары прячем простым дедовским способом, обвязав вокруг своего могучего торса. И вообще я сейчас до Праги должен быть тише воды и ниже травы. Фарцую без фанатизма джинсы, шмынсы и нейлоновые чулки. И Прагу проигрывать никак нельзя, тогда и Боброва попрут, как не оправдавшего высокого доверия, и меня следом».

Тайник в связке моих множественных изоляционных лент на таможне в аэропорту Шереметьево искали минуты три. Раскромсали ни в чём неповинную изоленту на разные теперь не пригодные кусочки.

— Что там внутри? Атомы или молекулы? — Спросил я донельзя смутившегося таможенника.

— Что-то слишком много магнитофонных кассет с собой везёте, — пробубнил он. — Магнитофон, проигрыватель пластинок и этот…

— Эквалайзер, — подсказал я. — Музыку люблю, мечтаю записать все песни Иосифа Кобзона и Льва Лещенко, — буркнул я, проходя дальше на выход, где меня уже поджидали парни из Горького, которые пригнали разрисованный киноафишами автобус, чтобы взять всё, что наша команда заработала непосильным трудом на «загнивающем западе».

— Что за аппарат? — Кивнул я на «кинотеатр» на колёсах.

— Двигаем культуру в массы, — заулыбался один более бойкий хлопец, который принимал товар, что подносили ему хоккеисты «Торпедо». — С мая по сентябрь поедем крутить кино по деревням и весям. А пока вот, там отвезём, тут подвезём. На запчасти надо, — стал загибать пальцы работник кинопередвижки. — На бензин надо, на обслуживание и прочее, ну чё я буду рассказывать, сам всё понимаешь. Когда новый товар?

— Первого апреля играем в Стокгольме, второго — день на то чтобы побегать по магазинам. Встречайте третьего рано утром. Но возможно придётся временно «лавочку прикрыть», — ответил я и обратил внимание как наш легендарный футболист и хоккеист недавнего прошлого, выйдя из здания аэровокзала с полными сумками, резво повернул к нам.

— Здесь принимают иностранные магнитофоны и иностранные плёнки? — Спросил Всеволод Бобров, подойдя к пункту сдачи зарубежного дефицита.

— Михалыч, ты же вроде сам хотел слушать это всё ещё лет двадцать? — Усмехнулся я.

— А я больше пластинки люблю. — Засмеялся хитрый старший тренер. — На них музыка душевней.

— Понимаю, винил, ретро стайл, — пробурчал я.

На следующий день, в пятницу 17 марта, еле-еле ближе к шести часам вечера заставил себя встать. Ведь прилетели только в полдень. Пока местных горьковчан развезли по домашним адресам, пока добрались до базы «Зелёный город», от этих переездов и перелётов лично меня уже мутило. И если бы не Боря Александров, у которого с Алёнкой начался новый виток странных отношений, и ему не жить, не быть захотелось сводить девушку в кино, то я бы проснулся только ночью.

— Иван, ну мы же договорились! — Забежал «Малыш» в мою комнату размахивая газетой «Советский спорт». — Кстати, полюбуйся, пока мы там, в западной Германии, отставили честь страны, ЦСКА нас практически догнал. Сегодня ещё «Локомотив» со СКА вечером сыграет и остается всего ничего. Наши две игры с «Крыльями». Ну и армейцы Москвы в последний день 100% набросают полную авоську аутсайдеру «Локомотиву».

Я посмотрел на таблицу, вяло натягивая на себя брюки:

____________________И_____В____Н____П____РАЗНИЦА____ОЧКИ

Торпедо (Г.)_________30____23____4_____3____154 — 70______50

ЦСКА (М.)___________31____23____3_____5____183 — 109_____49

Динамо (М.)_________32____19____5_____8____126 — 96______43

Спартак (М.)_________32____14____2____16____117 — 121_____30

Крылья Советов (М.)__30____13____2____15____104 — 119_____28

Трактор (Чел.)_______32_____11____5____16____112 — 135_____27

Химик (Вск.)_________32_____12____0____20_____98 — 119_____24

СКА (Лен.)___________31_____9____2____20_____87 — 129_____20

Локомотив (М.)_______30_____4_____1____25____65 — 151______9

— Что сказать? — Промычал я. — Завтра как-нибудь день простоять, два очка заработать, да потом на праздновании золота чемпионата ночь продержаться и в Москву. В последней ничего не решающей игре пусть Ковин с Доброхотовым попотеют.

— В смысле в Москву? — Боря присел на мой заваленный одеждой стул. — А Алёнка?

— Я же говорил уже, что нам трехкомнатную квартиру дают, правда, на троих. Если у вас всё серьезно, то она сама приедет. А если как у меня с Варей, то не приедет.

«Малыш» тяжело задышал, медленно соображая, приедет его ненаглядная или нет, а я привёл себя в боле-менее сносный порядок и накинул поверх футболки легкий японский пуховик, так как в марте в Горьком значительно прохладнее, чем в далёком и тёплом Мюнхене, где мы гуляли в одних пиджаках.

— Поехали, таксист готов, — усмехнулся я. — Сначала за цветами, а потом на каток за Алёнкой. Дальше вы уже сами, а я, кстати, и сам кое-куда загляну.

Чтобы заглянуть кое-куда, а именно в редакцию «Горьковского рабочего» я купил шикарный букет из пяти красных роз. Денег за них отдал просто жуть. Мне сразу пришла в голову аналогия из хоккея, где старший тренер снимает вратаря и выпускает на лёд шестого полевого игрока, либо достигнуть каким-то чудом нужный результат, либо проиграться вдрызг. И сейчас я был именно в такой ситуации. На вахте меня встретили две воинственные бабульки. Почему две, когда по штатному расписанию должна быть одна? Потому что одна зашла на пять минут что-то сказать, но забыв что, засиделась на несколько часов.

— Куда вы, товарищ Тафгаев, идёте? — Спросила маленькая, сухонька и курносая бабушка.

— Вас пускать не велено, — захихикала вторая, тоже маленькая, но полненькая и нос картошкой.

Я разглядел на столе двух пожилых вахтёрш журнал «Крокодил», где меня «любовно» изобразили с сигареткой во рту и с котомками, из которых торчали выпивон и закусон.

— И с каких это пор «рупор рабочего класса» закрыт для простого трудового человека? — Огрызнулся я и «попёр буром», давя главным образом на сознательность. — Если на меня нарисовали гадкую и ругательную карикатур имею я право требовать опровержения хотя бы здесь на страницах местной прессы? Молчите? Как всегда безмолвствует народ? Отворяй ворота, хоть рубль, хоть пятак, не уйдём из дома так!

— Вот лешак, да открой ему Трофимовна. — Махнула рукой бабушка, у которой нос картошкой.

— Пущай топает, — пропустила меня курносая. — Это он котяра к Варьке побежал «маслиться». Она тебе всё равно даст от ворот поворот. У неё таких ухажёров тыща! — Донеслось до меня, когда я уже поднимался по лестнице на второй этаж.

«Первый защитный заслон пройден», — отметил я про себя, заглядывая уже в большую общую комнату редакции, где, как правило, сидело человек шесть, и каждый щёлкал на пишущей машинке что-то свое, личное. Сегодня, под конец рабочего дня кроме Варвары, был ещё один журналист, который вместо того чтобы заниматься производственными обязанностями пялился на мою девушку. Поэтому я решительным шагом вошёл внутрь и сел на край стола так, чтобы журналист пялился исключительно на мою поясницу.