– Хорошо, если приживётся у нас подлеточка, – произносит Тис. – Только… Орку ли, человеку – честные раны залечить куда легче, чем плохо лечёное выправить.

Коваль понимает, что орк сейчас совсем не о телесных ранах речь ведёт. Утро над Великим озером встаёт во всей славе солнечного огня, обещает день долгий и наверняка хлопотный. Спорить человеку неохота. Но и целиком согласиться в сердце своём сейчас тоже почему-то не радует.

– Эй, костлявые! Это Уортон Пенелопа! Из людского города, сам Вертай привёз! Два врага на счету, до смерти руками забиты!! А… слушай, ты по-правски говорить умеешь или только по-людски? Так, слышьте, Уортон у нас ещё языка не знает, так что балакаем как при нэннэчи Сал – на людском пока!

Пенни хорошо знает, что она куда как сильная и рослая – чересчур рослая, как ей частенько говорили. Но здесь все эти… ребята… ничуть не хлипче. Когда обступают, она готова драться всерьёз. Но чернявый Ёна, видать, очень гордый старшачьим поручением «присмотреть», машет рукой:

– Чего налетели, как люди на базаре! Легче, говорю!

Пенни ненавидит, когда её разглядывают. Сразу остро чувствуешь себя нелепой, нескладной, не такой. Но молодые орки, чьих странных имён и кличек она пока не запомнила, глядят как-то иначе. Глядят так, будто она ничуть не подвела и вообще… интересная.

– Орком пахнешь!

– Двумя! Вертаем тоже!

– А ты взаправду межняк или мордоправы шлифовали?

– Шкурка-то с пеплом, как у меня, тоже кровь от Каменной Орды небось!

– Такое погонялово длинное, как у человечьих царей!

– Да среди людей часто имена богатые, чего там.

– А врагов ты разом уходивши или за два случая?

У Пенни даже кружится голова. Охота разом убежать за тридевять земель и остаться здесь навсегда. Охота выдать каждому ловкий и остроумный ответ – и одновременно язык тупой себе как есть откусить. И весело, и страшно, и невозможно поверить, что вот-вот не начнут издеваться над ней, непонятным чучелом, вечной чужачкой, тупицей, обузой, сволочью. А весь нюх, вся горячая кожа – так и орут: похожие, свои, да свои же!

Тут орочья молодь смолкает разом, только не от напужки, а как-то иначе – Пенни не может разобрать, как именно. Прямо посреди компании как из-под земли взялся ещё один… Невысокий ростом, а видать, постарше этих обормотов. Как и подошёл-то, что ни одно чуткое ухо не слыхало – да ведь не специально же он подкрадывался. Чем-то очень похож на Пенни. Очень похож. Мельком глянуть – ну человечья белобрысая девушка, да и только; посмотреть попристальнее – ох…

И такое в этом белобрысом сквозит – за ясным взглядом, за расслабленной повадкой, за улыбкой зубастой, по-детски радостной – что пробирает Пенелопу Уортон ещё какой жутью.

Явившийся называется Марром, обнимает Пенни крепко и коротко, и держит, отстранясь, за обе руки – поводит носом, жмурится от удовольствия, как будто цветы нюхает.

– Тис-ррхи про тебя сказал! Вертай… Виктор, что тебя привёз – в крепкой силе?

– Ещё в какой, – бормочет Пенни. – Так при встрече меня заломал – думала, руки оторвёт.

Белобрысый смеётся, точно лучше этой новости и не рассчитывал услышать.

– Пойдём. Захочешь – расскажешь, как было. Мы с Хильдой под рассвет на отмелях полную мостину нарыбарили, а кому со мной чистить, если она страсть как рыбьих кишок не любит.

– Эй, а мне сегодня старшаки велели присматривать… – встревает Ёна.

– Так давай с нами, ррхи, быстрее управимся! – говорит Марр. – и так все котейки туда сбежались небось, клык прозакладываю.

Через недолгое время Пенни уже точно может сказать, что никакой приязни к рыбьим кишкам и она тоже не испытывает. Ёна с белобрысым управляются быстро, а она всё первую рыбину терзает. Всё ждёт сердитого окрика: «Ну что ты, криворукая! Простое дело, и то тебе поручить нельзя!» Но орки то ли не обращают внимания, то ли помалкивают на этот счёт из деликатности. Противная требуха и головы летят в траву на угощенье котам и кошкам – вот уж много их тут, интересно, зачем? Пенни немного рассказывает про себя, что не стыдно, и про Дрейка, что запомнилось. Потом набирается духу, складывает слова мучительно – спрашивает Марра:

– Ты такой же, как и я, да? Ну… Типа помесь?

Белобрысый качает головой:

– Нет… Кровный орк. Это меня перекраивали под человека, кроили, кроили – да видишь, не вышло. Смотрю, ты сложно рыбку чистишь! Я такой ухватки не знаю. Мы вот как привыкли: за хвост держишь, и шварк – к голове, шварк – к голове…

Пенни роняет ножик, подбирает его, отвернувшись, стискивает зубы, берёт проклятую рыбину за хвост. Нестерпимо хочется взвыть: «И меня, и меня тоже кроили, ещё как, и тоже не вышло!!!» Но этого нельзя. Нечего распускаться.

День такой длинный и суматошный. У Пенни даже голова кругом идёт от мельтешни, знакомств и больше всего – от раздражающей неуверенности: что вообще происходит? Как нужно себя держать? Каждый из встречных – слабак, или не слабак, или только вид делает? Решительно не понять. Решительно не подстроиться.

Вот например: ну что толку быть страшным и огромным, как злой орк-людоед из кино, да ещё и с кличкой Череп, если при этом тебя ничуть не боятся ни малые дети, ни даже кошки?

Почему победивший в лихой драке тут же протягивает руку упавшему противнику, помогает смыть кровь в прохладной озёрной воде и обнимает за плечо, а другие, наблюдавшие с азартом и подзадоривавшие бойцов, хвалят потом обоих за ловкие удары и увёртки?

Как старшаки типа вообще это разрешают?

Кстати, с какого рожна эти старшаки… ну… тоже занимаются всякой работой, в основном какой-то дурацкой, грязной или тяжёлой, если уж они тут главные? Орк этот, Тис, постоянно попадается Пенни на глаза то по локоть в грязи, то по пояс в детях, причём среди нелюдских ушастых отпрысков мелькает и вполне людская, черномазая, которую страшный Череп зовёт почему-то дочкой. Недолгое время Пенни наблюдает, как Тис рвёт со спиногрызами какую-то резную травичку, рассказывая при этом, видать, что-то смешное. Пенни злится – даже больно смотреть, как орчий вождь занимается такой ерундой, а не… ну, чем там ему положено заниматься. Вообще-то у Пенни нет определённого понятия, как орчьим вождям полагается жить и что делать, но уж точно не это.

Тут появляется ненадолго было отлучившийся Ёна – уши торчком, сообщает, что если Уортон привыкши есть по-человечески, то сейчас можно будет пожрать с ба-буш-ка-ми, и другие люди, наверное, тоже присоединятся.

Белобрысый малорослый орк, тот самый, которого кроили, да не вышло, хлопочет себе возле уличного очажка, наливает густо пахнущую уху по разномастным «сиротским» железным мискам. Чёрная молодая девка с выбитым передним зубом уже пристроилась поблизости, жуёт кусок серой лепёшки, довольно неприглядный на вид. Подходит старая полноватая женщина, одетая по-армейски, явно с чужого плеча. Впрочем, тут многие разный армейский шмот таскают, причём, видно, не первый год. У женщины волосы забраны в опрятную короткую косу, на пальцах – несколько простых колец с чёрными и коричневыми камнями. «Смахивает на училку», – думает Пенни. И как только эта учительница здесь оказалась? В руках пожилой женщины беленькая глубокая тарелка с голубым узором по краю. Наверное, это её собственная вещь.

Конопатый Коваль ведёт под руки такое ветхое существо, по сравнению с которым «училка» сразу кажется Пенни ещё довольно моложавой. Белоглазая старуха – вылитая полоумная ведьма – уж точно ещё мамонтов в своей юности застала, не иначе. Старуха всё посмеивается беззубым ртом, и Пенни замечает, что недокроенный орк ложкой давит в миске разварную гущу.

– Салия! Ты чудесно выглядишь сегодня, – произносит «училка», и Пенни успевает задуматься о том, насколько же кошмарно должна эта развалина выглядеть в остальные дни.

Старуха усаживается на большой брезентовый тюк, который, верно, притащен сюда специально для неё, и шамкает что-то о новой внучке, которая сегодня объявилась.