Литмир - Электронная Библиотека

Ха, алкалоид…

– Гуляешь?

Рука Пенни замирает, не коснувшись хрыковых листочков.

Прямо у неё за спиной стоит орчий старшак.

Пенелопу Уортон обливает потом, точь-в-точь как холодной росой.

Луна плывёт в облачной дымке сточенным с одного боку пятаком высоко над ними. Пенни медленно, как в дурнотном сне, оборачивается. Ни единой мыслишки во всей голове. Одна перед ней гибель, или адская трёпка, ой. Неизвестно ещё, что легче.

– А то давай в самые правские догоняйки до стойбища. Чур я за ловца.

Лицо Штыря скрыто густой тенью от той самой берёзы, возле которой днём, неворотимое время назад, целовались Дэй и Ржавка.

По голосу так и слыхать – улыбается зубасто.

Но это явно не обещает ничего хорошего.

– До костра не возьму – выходит твоя победа, – Штырь делает полшага вперёд. – Ну. Чего стоишь? Поймаю – съем!

Пенни бросается бежать.

* * *

Скоро становится ясно: одной скоростью не спастись.

Пенни пытается петлять.

Но Штырь, кажется, везде.

В след, справа ли, слева, а то даже непостижимым образом впереди – несколько раз Пенни едва опять не налетает на страшного орка, шарахается прочь с придушенным криком.

Она уже напрочь теряет дорогу. Сбивается, не может понять, где озеро, где лагерь, где она сама.

Не может. Больше не может.

Запоздало верит всем жаром сердца в проклятого злого духа. Конечно, злой дух, охраняющий хрыковый куст, существует, и ещё как. Только последняя дура могла не верить в это. Духа зовут Штырь, и убежать от него невозможно.

Бежит уже на одном своём ужасе, и ужас шире неба, острее стального лезвия, ледяней Луны.

Вдруг замечает огонёк лагеря – и не такой уж дальний! Пускай и совсем не с той стороны, с которой чаяла его увидеть.

Враз являются какие-то запасные силы, второе дыхание, надежда, чтобы ещё поднажать…

И вовсе недалеко от спасения запинается обо что-то – поди разбери – ахает бессильно, взмахивает руками, падает прямо в гибель – невозможная сила выхватывает её из падения вверх.

Держит крепко, и осторожно ставит на дрожащие ноги.

И без спешки ведёт, спотыкающуюся, всхлипывающую, к маленькому огню, к кошкам, к спокойному конопатому Ковалю, к бабушке Сал…

– Хорошо бегаешь, – говорит Штырь-старшак. – Почти меня победила.

Пенни судорожно дышит, пытаясь не разреветься.

– От нынешней ночи и в свой черёд теперь тоже будешь над кошками пастырничать.

Пенелопа не может разобрать, наказание это ей такое или что-то совсем другое, да и важно ли это сейчас, когда кажется – её вот-вот своим же сердцем вырвет.

– Ты хоть слышишь ли, как ребята тебя величают, м?

Кажется, старшак ждёт ответа, и Пенни через силу, давясь слезами, выговаривает:

– П-по фамилии…

– Так, да не так, – Тис хмыкает. – Ты слушай-то хоть попристальней. На людской-то слух, может, и невелика разница. Но она есть. Не «Уортон», а «Воартн», «Резак». Я тебя тоже так стану звать.

Тис ведёт Пенни к стойбищу.

К маленькому огню под огромным небом.

Осьмушка - i_004.jpg

Туман

Три дня пути.

Нет, не просто было бы измотать Пенелопу до скулежа.

Уж этого Штырь от неё не дождётся.

Клан идёт к западу, и ясно, что не впервые – при каждой урочной ночёвке Пенни видит на земле очередную прокалённую огнём плешину, старое кострище.

Маленький «дом»-палатку, в котором обычно жили страшненькие Булаты, возводят к закату для старух. Прочие обходятся так, благо погода стоит сухая и тёплая. Ну как тёплая. Пенни под утро мёрзнет, жмётся невольно к чьему-нибудь боку в поисках тепла, раз уж всё равно почти все тут укладываются кучей. На вторую ночь здоровенный Сорах, не особо просыпаясь, сгрёб в охапку – получил крепкий тычок локтем под рёбра. И что? А ничего – ни драки, ни разборки настоящей, поморгал только сонными глазищами, шепнул «извиняй, ррхи», перевернулся на другой бок и сгрёб тем же манером Ржавку. Вскоре послышалось приглушённое хихиканье и тихая возня, а Пенни, сердясь – поспать не дают нормально! – перебралась к кошачьему посту на час-полтора прежде своей очереди.

Пенелопа прёт не только пожитки, которые числит своими, но и довольно объёмный, хотя и сравнительно лёгкий узел с вещами старой Сал. Когда Коваль в первое кочевое утро пристроил ей в заплечник лишний груз, коротко приказав: «Понесёшь», и поудобнее поправил широкие лямки на Пенниных плечах, у неё аж нутро загорелось: «Да он издевается!» Это, впрочем, живо прошло: прочие костлявые Зелёного дома, оказывается, по очереди тащат за спиной саму Сал на подобии широкой плетёной седёлки, и даже переругиваются шутейно за эту честь. Слепая старуха время от времени грозится завести себе хороший ивовый прут, чтобы погонять очередного вызвавшегося в «лошади» и кататься с ветерком.

Озеро по левую руку тянется и тянется. Топкий бережок чередуется со славными, приветливыми на вид местами, и Пенни всё чаще мается вопросом – чего бы не обосноваться где-нибудь здесь? Но клан идёт дальше. В третий день водная блескучая гладь вовсе пропадает из виду, но потом снова показывается – впереди. Штырь говорит, что это – другое озеро.

– Веселей гляди, Резак, скоро уже обживаться будем.

* * *

Удивляясь, почти стыдясь, Пенни обнаруживает в себе два новых, греющих чувства.

Первое – гордость собственной силой. Ведь идёт, без особых поблажек, наравне со всеми, глядите-ка, и к ночёвке не падает от усталости – по кускам себя не собрать. Чернорожая рыбачка Хильда, что ни вечер, валится в траву, где погуще, с протяжной бранью: «О-о-ой, спина-а-а, о-о-ой, уходили, черти, руки-ноги сейчас отвалятся!» И недокроенный Марр тогда бросается разминать ей молодое мясо, воркует лесным голубем, называет царь-женщиной и какими-то орочьими словами, а та знай пищит. Стыдоба, одним словом. Вот Пенни скорее язык себе откусит, чем пожалуется, даже если и впрямь устанет до невозможности. Силу-то свою она и раньше ощущала, но привыкла к тому, что такое свойство – признак чего-то в ней ненормального… теперь – иначе.

Второе – ненависть.

Не такая, которую Пенни знала в себе раньше.

Горячая, глубокая, из самого живота.

Пенни ненавидит Штыря.

С тех самых страшных догоняек.

Ненавидит с непрошенного осознания, что старшак мог бы поймать её гораздо раньше, но дозволил почти спастись, почти поверить в собственную исключительную ловкость и быстроту.

Ненавидит, как цеплялась за Штыря, ковыляя тогда к лагерю, как распустила при нём сопли от пережитого ужаса, а он…

Ненавидит – лучше бы побил, лучше бы наорал, ну хотя бы дал упасть тогда, расшибиться об землю с маху! Тогда хоть было бы ясно, а так… ведь даже не рассердился, как полагается.

Но и не пожалел.

И теперь – не приручает.

Не отталкивает.

Ни одного худого слова от орка Пенни пока так и не дождалась.

Как тут поймёшь?! Как подстроишься?!

Глаза бы на Штыря этого не смотрели, а смотреть надо: где в нём слабина, где зазубрина?

Не видно.

* * *

– Чабха, Резак! Живой ногой вперёд до кострища, – от старшачьего голоса, да с её кличкой, у Пенни даже морозом по спине дерёт.

– Давай заплечник, – говорит Ёна, увидев, что Пенни замешкалась.

Старшаки так высылают вперёд двоих-троих легконогих, разведать, всё ли ладно. Нынче вот и Пенни… удостоилась. От вольного размашистого бега, да без надоевшего рюкзака – радуется тело. Вот спасибо Штырю, что послал в этот раз именно её. За эту свою благодарность Пенни старшака тоже ненавидит особым счётом.

Чабха – один из Булатов, кудрявый, клыкастый, застриженный по-штырь-ковальски: лоб и виски скоблёные, а по затылку – длинно. Про себя Пенни называет его Красавчиком, в отличие от второго Булата, узкоглазого страшилища. Тот вперёд никогда не бегает, он и пешком-то ходит так себе, кривенько. Но при этом сплясать бывает горазд, с тем же Чабхой. Да уж, наверное, и не только сплясать.

7
{"b":"806361","o":1}