– Вон один святой идёт.

Вася-мордвин держал курс на косу – чуял знатную халяву. Из дырявого пакета сыпался комбикорм.

– Вася, а ты что не на работе?

– Да трактор… поршень! Завтра буду готов, – бесхитростно врал Вася и добродушно при этом улыбался – мордва!

– А хочешь быть готов уже сегодня? – На косе его, конечно, напоят.

– Сегодня не успеть, – не понял африканского каламбура Вася, – завтра.

– Да ладно тебе, завтра… давай сегодня, – Африка уже отвинчивал фляжку. Вася, ничуть не удивившись такому везенью, отхлебнул изрядно, утёрся рукавом и, как зомби, продолжил свой путь на косу.

– Святой!..

Поехали. По дороге вереницей возвращались прикомандированные, и Африка то наддавал, то притормаживал – около девчонок, не знакомые ли?

Флягу уже много лет брали на молокозаводе. В первый раз Африка, которого отрядили с посадки загрузить в Луховицах пустые фляги, сопроводить до молзавода и там разгрузить, одну втихаря по дороге сбросил, потом, правда, в кустах еле нашёл, за оставшуюся неделю успели брагу поставить и выпить, флягу хотели припрятать, но лучшего места, чем на том же молзаводе, не нашли.

– Фляга не нужна?

– Как же не нужна?

– А нам целую зиму без надобности. Весной приедем, на пару неделек заберём.

Весной приехали, угостили тёток-молочниц спиртиком, в обед попели им песен, так им ещё в ту флягу ведро молока налили.

Над брагой обычно колдовал Африка, не допуская к своей магии даже Виночерпия. В бланкет[7] кроме дрожжей и сахара, в зависимости от сезона, он добавлял горох, картошку, изюм, томатную пасту, яблоки, свёклу, вишню и даже халву. А в тот год, когда из презентованного ведра молока выпили только половину, поставили и на молоке, уже прокисшем, не выливать же, бражка вышла замечательная, особенно восхищался Аркадий, цитировал из дважды уже перечитанной «Бхараты»: «Соки сомы, смешанные с кислым молоком, силой вдохновения овладели молитвами», а заодно и животами. Летом, когда жили на косе, флягу ставили на солнышко, на ночь укрывали, если выходило ехать поздней осенью – к батарее. Два дня непрерывного помешивания, день спокойного брожения-отстоя, и молодая брага, «сома» по Аркадию, природный напиток вольноотпущенных физиков, уже готова к употреблению, что очень бывало кстати: спирт, сколько его ни бери, кончается за два дня, деньги – за третий. А тут и бражечка-голубушка. То есть, от бланкета до банкета – три дня. Но и фляга кончалась в несколько дней, ставить по второму разу воли не было, и последние из двухнедельного десанта дни проходили в сухих муках. Правда, в этом, 3-м, юбилейном году антиалкогольной кампании решили жить иначе.

Молзавод гудел, в смысле работал. В смене были незнакомые девчонки. Не узнавали.

– Девоньки, крепким молочком не угостите?

– Самих бы кто угостил… крепким.

На это и был расчёт.

– Так вот же мы!

Мгновенно – нержавеющая фляжка, не такая, как у Виночерпия, поменьше, девчонки захихикали и, переглянувшись, отказались. Выпили сами, раз уж достали. Пришла начальница.

– А, артисты! Дрожжи у вас свои или опять доставать?

– Мы теперь без дрожжей.

– И без фляги?

– Нет, фляга как раз нужна.

– Поделись рецептиком – брагу без дрожжей!

– Полведра молока… – начал было Семён.

– Вера, плесни ребятам во флягу с полведёрка…

Сто пятьдесят взаимно плеснули начальнице в мерный стакан – когда он есть, не жалко.

Женька знал, что сейчас придётся заехать ещё в одно место – дединовский краеведческий музей. Музей – сказано сильно, комнатка в клубе. И что Семён нашёл в музейщице? Ладненькая, конечно, но не так чтобы и высока, не так чтобы и красива, что-то было, но до этого что-то нужно было ещё доскребтись, а зачем?.. А ведь уже какой год – первым делом к Катеньке, мёдом намазано… Такие девки в ГИГХСе!

Катенька была на месте. Обрадовалась.

– Приехали!..

Семён, как дурачок, умилялся, ручку целовал, а Катенька, словно мать сынка (вот соплячка!) в это время другой рукой трепала его белобрысую шевелюру.

– Всё белеешь?

Волосы у Семёна были настолько светлыми, что лишь капелькой живой желтизны отличались от беспигментных седых, отчего с детства клички у него были в одно русло: «белый» да «седой», до тех пор, пока не попался на проходной с литром спирта в авоське – такую простоту даже знакомый охранник не мог не оценить, воскликнув: «Семён Семёныч!». И это перебило всех «седых» и «белых», прилипло намертво – Семён.

– Приехали… – ещё раз с каким-то непонятным Африке удовлетворением повторила музейная мышь. – Когда?

– Да только что, вот за флягой и успели заскочить.

– На косу? На косу-у… – опять как бы не спрашивала, а только убеждалась в уже известном ей.

– Поедем?

– Работаю.

– В праздник?

– Какой из…

– День рождения у меня, – хоть как-то решил встрять Африка, – но только двадцатого февраля.

Катенька вскинула брови, обожгла.

– Правда? И у меня двадцатого февраля.

Женька смешался: то ли она шутит навстречу, то ли на самом деле такое совпадение, посмотрел девушке в глаза, пытаясь отгадать, поискать что-то февральское – соловьёв или черёмуху… нет, не шутит.

– Фазовые ровесники, – и, электрик, пропел, продолжая дурачиться: – Майскими короткими ночами… – Споткнулся, взгляд девушки как будто заострился, Африка, только что собравшийся что-нибудь брякнуть о её, в сравнении с ним, молодости, вдруг сам почувствовал себя недорослем, и брякнул, чего не собирался: – А у меня тоже дочь Катя, маленькая ещё, котёнок…

– От третьего брака, – вставил Семён.

– Не завидуй, – и опять к Кате, – а ты знаешь, какой 20-го февраля праздник?

Катя посмотрела вопросительно на него, на Семёна, пожала плечиками: – Да никаких… разве что Льва Толстого от церкви в этот день отлучили, так это не праздник, – немного помолчала и прибавила: – 20-го Толстого от церкви, 18-го дворян от службы, 19-го крестьян, правда через сто лет, от крепости. Не задумывалась раньше, а деньки то какие… освободительные!

Семён украдкой транслировал Африке восклицательные знаки: мол, какова, всё знает! А тот отмахнулся.

– Ерунда всё это! 20 февраля – туристский Новый год!

– Не слышала.

– Конечно, это же мы учредили.

Уже несколько лет Капитан таскал команду в конце февраля в многодневные лыжные походы по местам боевой славы – партком давал зелёный свет, профком деньги, что ж с пользой не покататься… Пьянствовали каждый день, но особенно 20-го февраля, в Женькин день рождения, а поскольку в году это было первое походное дело, то так и приурочили: туристский Новый год.

– Ну-ну-ну… – замахал руками Семён, – фазовые, разовые, базовые, джазовые… остановитесь! Праздник – это мы приехали…

– В Дединове праздник через неделю, только никого же не раскачаешь, – вздохнула.

– Не переживай, отметим! – опять влез Женька. – Но через неделю – это долго. Сегодня-то никаких нет?

Теперь и Семён посмотрел на Катю, как минутой назад она на него.

«Чего-то они темнят!» – подумал Женька.

– 13 мая это же не 20 февраля, – сказала Катенька многозначительно, – это день в году осевой, на него много чего нанизано.