И я, как автор этих произведений дотошно и настойчиво пытаюсь осмыслить наше современное, зачастую такое скороспелое и бездумное освоение здешнего жизненного пространства не только диких и таких древних существ – здешних бурых медведей, но и я стараюсь показать всю недопустимость не учета и в чем-то игнорирование интересов всех северных народов здесь на Камчатском полуострове, живущих здесь своей особой, размеренной жизнью, часто отличной от той нашей столичной жизни и, отличающейся от той жизни, подросшего бомонда, где есть буквально всё и он этот бомонд не знает чем себя уже там, в столице еще и занять.
– Но, ведь часто сама душа человека, там, в столице и в столицах так часто по сути своей мельчает, от всех современных удобств, от благ и от естественных страхов, льющихся на нас с голубых уже плазменных экранов телевизора и с динамиков сотовых телефонов или экранов современных айпадов и ноутбуков, легко в последние годы, завоевавших буквально всё наше сознание и одновременно, сузив наше же мировоззрение до того особого туннельного видения окружающего мира, когда мы не видим и не знаем, как живет и чем о волнуется наш сосед за тонкой стенкой этой очередной высотной многоэтажки.
И, показав внимательному читателю, как способна развиться полностью свободная личность в любом месте, автор исподволь, наблюдая за ней, нисколько нас и никого не назидает, а только тонкими штришками прорисовывает, что в каждом человеке скрыто часто так глубоко его творческое начало, как-то и было у Килпалина Кирилла Васильевича (05.10.1930-06.12.1991 гг.), который здесь на своей хаилинской Тополевке страстно в одиночестве и в уединении творил и, создавал свои неповторимые корякские шедевры, которые не дано создать и даже тем столичным маститым не один год, выученным и академическим художникам, которые ведь не способны ясно видеть здешнюю жизнь во всей её камчатской непередаваемой красе. Они не могут видеть так, как все это видят здешние народы и коряки с чукчами, и нымыланы, и лауроветланы, и все олюторы (алюторы).
И, в чем-то этот зоркий орлиный взгляд автора, и индивидуальное видение окружающего их мира героев повести и их взгляд на саму нашу жизнь, взгляд их на всё окружение, на своё предназначение выражается только в том емком вопросе: а что же после всех нас? Как и в тех пророческих словах Мономаха к Олегу за пять веков до нас: «а мы, что люди грешные – ныне живы, а завтра – мертвы; нынъ въ славъ, а завтра – въ гробъ и без памятія…».
Понятно, что хоть сам автор и был участником многих, описанных им в его повестях быстротечных камчатских событий, но понятно ни один его герой не имеет реальных прототипов ни живых, ни давно ушедших в небытие, даже если имена их совпадают или случайно совпадут только высветив чьи-то древние камчатские фамилии.
И естественно, автор не хотел бы этими совпадениями и аналогиями, чтобы еще задеть чьи-либо сыновьи или отцовские чувства.
Я как автор также надеялся, что тонкие штрихи, прорисованной мною Камчатской здешней жизни будут кому-то интересны, будут для вас внове и может быть побудят поискать именно в себе, то особое им самим Богом данное творческое начало, которое и делает всех нас здесь человеками.
– И тогда, и сбережение нашего окружения, и не только материального, но и духовного и, прежде всего его, будет у нас всех на первом месте, и даже в чем-то приоритетным, будет так значимо, будет преобладающим и сами земные пути нашего развития будут более предсказуемыми.
– Хотя будущее, автор в этом убежден и его мнением подтверждает аналогичное утверждение физика теоретика Андрея Сахарова, и будущее наше является категорией абсолютно неопределенной, хотя оно и зиждется на фундаменте всего настоящего. А мы помним, как об этом давно и однозначно сказал знаменитый физик-атомщик, естественно академик АН СССР и понятно Человек с большое буквы – Дмитрий Сахаров, так как кто, как не он укротивший водородный взрыв всё это понимал, видя каждый день наше Солнце и ясно, понимая какие там процессы идут и настолько они непрогнозируемые даже на день или на месяц вперед, не говоря уж о коротких годах и о длинных столетиях.
– А, как же мне, как мне страстному увлеченному автору всего этого и еще земному человеку сегодня и сейчас жить без ощущения того завтрашнего и как мне самому жить без всего нашего нисколько не прогнозируемого будущего?
– Так как будущее оно, естественно и это, как мне кажется, всё-таки верно начинается буквально с сегодня и с того первого нашего класса, и с нашей первой влюбленности и естественного нашего разочарования и даже от нашего сегодняшнего огорчения.
– А как же ему человечку земном сердечному жить без надежды на него, на то для кого-то светлое будущее его, или пусть уже не светлое, но более радостное, чем сегодняшняя безнадега – это будущее наше. Даже, чтобы построить просторный и без особых изысков, и даже архитектурных наворотов дом, сначала надо упорно поработать, собрать сначала немного нужно деньжат, прикупить нужное количество самых необходимых стройматериалов, обдумать и выбрать по деньгам и по вкусу своему еще как основу проект твоего дома, а уж только затем начать неспешно возводить и сам фундамент его, как базовую основу всего и всей будущей надстройки, и затем возводя стены его, не говоря уж о цвете самой кладки и качестве того кирпича или о шторах с рюшечками на окнах, и обо всех дверях его – дома твоего.
– А еще в тот дом требуется и душу нашу надо бы, затем привнести, и настоящее счастье в нём поселить, и по обычаю кота или кошечку в путь дорожку с порога с рук своих пустить, чтобы и местечко потеплее, да поуютнее он или она выбрал для Вас самих и для кроватки вашей скрипучей, как в Китае говорят по их феншую расставить всё.
– Наше будущее также и это естественно оно не отделимо от нашего вчера и всего нашего прошлого, как изначального базиса и той фундаментальной основы, как и всё это настоящее, неотделимо от вчера, и даже от нашего позавчера, когда может мы только учились ходить и осваивать все эти безграничные просторы, и даже веси все камчатские далекие.
– А всё в мире этом так взаимосвязано и так еще тесно переплетено, и оно абсолютно едино, и довольно таки при этом цельно!
– И, если мы не живем будущим буквально сегодня, и если мы не планируем свои действия на сколько-нибудь продолжительный период или не планируем свои поступки, сами же не прогнозируем их хоть на один день или на час вперед, а еще и на ближайшую перспективу, чтобы вырастить деток своих, то и жить ведь, как бы тогда нам и не зачем? И, затем, разочаровываться не надо, что чего-то Вы не сделали, или Вы еще чего-то не достигли в этой жизни и в дороге этой Вашей длинной-предлинной.
И не спрашиваю я Вас:
– А делали ли Вы те каждодневные и все те маленькие шаги и шажки по достижению задуманного Вами?
Если же мы не делаем никаких усилий, чтобы дождаться внуков своих, чтобы увидеть улыбку их и саму радость их земному бытию, то вновь и вновь задаю себе один и тот же вопрос:
– А зачем же тогда еще и жить мне?
И, видя, как у внука моего не держат его еще слабые ножки, понимаю, что будет и у него настоящее будущее, и будет с годами сила в ногах его, и затем еще быстрее меня ведь он побежит по землице этой. И, именно это так душу мою радует, и так меня одухотворяет, и тогда то, и та может быть философская, и та математически невозможная будущая сахаровская завтрашняя наша неопределенность все же после научения и долгого роста, и упорного преодоления, становится настоящей явью всей силы мышц его, явью плача сегодняшнего его, когда он только на этот свет родился, как бы всех и вся, по-философски отрицая, как бы всех нас и вся, но уж наверняка только не отрицая вот меня и не мою особую по-дедовски особую родную трудно, описуемую любовь только мою именно к нему внуку моему единственному…
И вот, желаемое то моё, замышленное когда-то в молитве моей это завтрашнее будущее становится явью, так как она молитва та странная услышана была Господом Богом нашим Иисусом Христом и всё, что загадал ты, стоя в так за века намоленном не одним поколением россиян в Даниловом монастыре в центре Москвы и, затем в величественном, и неповторимом Сергиев Посаде в ближайшем Подмосковье, и в далеком отсюда Задонске на Липецкой землице, и внове в Москве в столичном граде в отстроенном Храме Христа Спасителя нашего, оно так легко становится явственно ощутимо и так становится для тебя одного осязаемо, и ты, от молитвы своей, как-то какими-то особыми лучами сам, озаряясь, понимаешь, что сами мысли твои и не только твои, и молитва твоя имеют одно единственное свойство – со временем, все-таки каким-то образом становиться настоящей земною явью, но еще и они могут здесь на землице этой материализоваться, даже как бы уже мимо твоей воли, обретая те осязаемые тобою же земные очертания в виде дома твоего и моего, или той же новой атомной электростанции, которую я или ты сначала, как и я, книгу, и не одну замыслил, а уж затем я за кульманом когда-то её спроектировал. Или твоя мысль и твоя мечта, и даже, знающего конструктора его мысль воплотилась там, в Воронеже в обтекаемый фюзеляж невероятно красивого ИЛ-96, который я, как человек пытливый сначала в детской мечте замыслил, затем уж выучился в авиа институте и за кульманом спроектировал, а затем и даже где-то там, в Воронеже на обновленном авиационном заводе построил из невероятно прочного дюралюминия или титана, который отливали и добывали из глинозема, который еще долго везли ранее по Транссибу. А тот современный металл и алюминий только одна единственная составляющая тысяч его самолета того компонентов и всех заклепок его.
