– Любимая моя, я вновь с тобою, здравствуй! Мне каждый час за письменным столом короче кажется минут, что были мы с тобой.
– Мой почтальон опять мне весточку принёс, и сердце радостно трепещет. Когда же я увижу вновь тебя, любимый мой, единственный.
– Уже весна, и хоть не видно зелени пока, но воздух стал плотнее. Люди оживляются в предчувствии великих перемен, которые несёт с собой грядущая весна.
– Мы утопаем в зелени, долина зацвела. И аромат такой, что голова кружится как летним вечером, когда впервые ты меня поцеловал.
– Читаю эти строки, перечитываю вновь и вновь, пытаюсь вспомнить взгляд твой нежный, и дом такой гостеприимный…
– Не гость ты в нём, – хозяин! И ключ к нему ты прячешь в сердце, которое я отдала тебе, мой дорогой.
– Что может быть дороже дара твоего! Твои прикосновенья к моему израненному сердцу.
– Спасибо, мой любимый, мой родной, мой северный орёл, мой снежный барс тянь-шаньский.
– Тигрёнком ласковым хотел бы лечь, где коврик был – там буду я.
– От меха твоего моим ступням щекотно станет. Уж лучше гребнем расчешу его и умащу восточным ароматом.
– Мне блеск твоих волос перекрывает солнце, когда я вижу как во сне тебя с улыбкой лёгкой на устах, мой свет в оконце.
– Лучинушка моя, мне свет не мил, цветы не радуют, вино не веселит. И даже близкие друзья не помогают, – они бессильны. Один лишь ты развеять можешь грусть мою, печаль. Я жду, я жду, я ночи провожу в беспамятстве. Моя советчица-подружка тихо плачет. Клянёт тебя, – что с глупой взять!
– Прости её, и может Бог твой нас простит за то, что мы пренебрегли мгновеньем, принимая важное для нас решенье. Я был глупцом, я должен был забрать тебя с собою. Быть может, ты приедешь? Мама будет рада. А про меня и говорить не стоит.
– Ну почему ж не говорить! Уж говорить-то я горазда. Помнишь, милый?
– Ещё бы мне не помнить, радость, мне ль не знать.
– Мне б голос твой услышать, милый. Но боюсь, что разрыдаюсь как девчонка. И так уж прорыдала все платки, – не успевают сохнуть. А тут ещё одна беда…
– Что случилось?!…
– Я не хотела говорить, Амир мне не советовал.
– Я требую, – скажи.
– Потеря за потерей, – Баха умер. Скоропостижно, – рак.
– О Боже мой!… А сыновья?
– Что сыновья! Их люди не оставят. Да и родни у них довольно. А вот жена его… Молю ко Господу, чтоб не пришлось такое пережить! Быть мертвецом среди живых… нет горше доли.
– Родная, милая жена моя, ну что со мной случится! Керим-ака сказал, что на роду мне предстоит в глубокой старости кончину встретить, в покое и любви.
– Дай Бог, дай Бог, я буду верить. Я верю. Правда! Я даже улыбаться начала. Какой ты умный у меня, любимый. Пойду Амирке фруктов подарю… Хотя какие фрукты! Только лишь варенье с джемом.
– Амир наш обойдётся, пусть его подружки кормят.
– Ой, подружка… Я в шоке. Ну почти что в шоке. Сестричка Лейлы, Герда.
– Что ты говоришь! Не может быть! Он старше раза в два.
– А вот, – судьба. Влюбилась с первой встречи. А он совсем уж голову сложил. Ну прям как ты. Но рада я, хоть и годится в дочки. Он будет на руках её носить и не обидит никогда.
– Да, правда, верю. Уж как бы не ругал его, но уваженья моего он не растратил.
– Играют свадьбу через две недели.
– Как же так, дождаться бы могли, когда приеду.
– Не ругайся, милый, так им лучше. Не всем же тосковать в разлуке, не каждый выдержит такое.
– Права, любовь моя, погорячился, больше не сорвусь.
– Ты поругал бы хоть меня.
– Зачем?… за что?
– Я буду думать, как суров мой муж, но справедлив.
– Наверно к старости суровым буду. Сейчас я не могу, я не имею права. Мне мама помогает своим участием и пониманьем. А ты одна, и поделиться не с кем.
– С тобой делюсь, и сердце тает мягким воском, которым лепишь ты.
– Я сделал твой портрет. Кто видел – в восхищеньи. Стоит на полочке, где рядом Спас Нерукотворный, любимая икона мамы.
– Ты привезёшь мне показать?
– Хочу, чтоб ты приехала сама. Недолго уж осталось. Две недели. И мы с тобой. Навек. Лишь смерть нас разлучит, любовь моя. Я твой. Антон
На краю
Мне бы услышать однажды:
«Милый, – свежие фрукты
и вино для утоления жажды».
– Здравствуй, Амир.
– Здравствуй. Садись, пора ехать.
– …Марат.
– Антон… Амир, поговорим?
– Не здесь… не сейчас.
– Как скажешь.
– Вещи оставь в машине… Подожди… выпей вина.
– Зачем?
– Легче будет.
– Может и будет…
– …Вот здесь у входа стоял КамАЗ с работающим двигателем. Соня вышла из подъезда, и, чтобы не рисковать понапрасну, стала обходить его сзади… Водитель в это время садился в кабину с другой стороны, видеть её не мог…
– Дальше.
– Прости… Она… почти прошла… там осталось-то – полтора шага… В это время он резко дёрнулся и поехал назад. От удара… Соня потеряла сознание и упала… Потом… началось страшное… Сначала наехал на ноги, потом на тело, а потом… голова. Я не знаю, что она чувствовала, и чувствовала ли… никто ничего не слышал… Пока не вышла соседка и не начала кричать на весь квартал.
– …Господи… Господи… Господи… за что… за что… неужели я хуже всех… ну почему её, Господи, это же я во всём виноват!… Возьми меня, Господи…
– Антон… Ты не виноват. Никто не виноват. Это судьба.
– Да зачем такая судьба! Мою судьбу похоронили в закрытом гробу!…
– Антон, всё кончилось…
– Она сдержала слово… Она любила меня до самой смерти… Боже мой… Водитель?…
– Ищем.
– Кто он?
– Русский.
– Ищи, Амир, найдите мне его… прошу… ради Сони…
– Найдём, даю слово… Антон, вот ключи, поднимись в её… в вашу квартиру, – все там.
– Кто?
– Моя жена с сестрой, её мама, Регина Анатольевна, и Керим–ака. Иди. Вечером заеду с вещами.
– Я не смогу там оставаться.
– Значит, будешь жить у меня.
– А Герда?
– Видно будет. Сейчас не время для условностей. Решим на месте… Иди, тебя ждут.
– Это я.
– Регина Анатольевна.
– …Лейла.
– Что вы хотите! Чтобы я вас утешил? Или вы меня утешать собрались? Зачем всё это?!…
– Антон…
– Керим–ака, не помогайте мне терять к вам уважение.
– Речь не об этом…
– Назовите причину, по которой я должен с вами говорить… Вы стоите передо мной живые и здоровые, а Сони нет! Я больше никогда её не увижу. Вы это понимаете?!…
– Антон, прошу…
– Что прошу?
– Мы пришли в ваш дом…
– Ах в наш! В мой, значит!… Прекрасно. Вон отсюда! Все! Сейчас!…
– …Остановись, брат, ты пожалеешь потом о своих словах.
– Лейла… Лейла?… ты сказала, – брат?!…
– Оставьте нас, и не сердитесь. Нам нужно поговорить наедине.
– Сядь и успокойся. Я буду молчать, пока сам не начнёшь со мной разговаривать.
– Я так до самой смерти могу просидеть… ох… Господи…
– Поплачь, братик, поплачь, легче станет. Поверь, – я тоже наплакалась вволю.
– А ты-то что?
– Сонечка была мне самой близкой подругой. Да и мама моя… мне было десять лет, когда её убили.
– Ты говоришь, – убили? А разве не оползень?!
– Официальная версия. Мы никому не рассказываем, что случилось на самом деле. Даже Герда не знает.
– А кто это мы, в таком случае!
– Я, Керим–ака. Теперь ты.
– …Ты приходила ко мне в сновидениях… маленькой девочкой.
– Правда?… когда?
– В прошлом году. До того, как мы с Соней… прости… я… не могу в это поверить… Умом всё понимаю, а… Боже…
– У нас много времени.
– И что?
– Вставай, пойдём на кладбище.
– Я не могу.
– Пойдёшь. Лучше сразу…
– Ты поверил, что я тебе сестра?
