– Понятно, тогда бы объяснил, думаю, она поняла бы, и не остался на душе осадок. Или бы попросил отца перенести вылет на недельку…
– Представляю реакцию мамы, у неё тоже билеты лежали: ко второй бабушке лететь с Дашкой.
– Поговорил бы с отцом, может, он и понял бы тебя, как мужчина мужчину, придержал бы вылет.
– Да, ты, наверное, прав. Зря я сделал из этой истории слишком большой секрет, с папой даже не поговорил, думаю, он бы меня понял…
– Даже не сомневаюсь, – сказал дед, встал со скамейки, взял меня за руку и направился к большущей моторной лодке «Доре», причалившей ко второму, нижнему ярусу причалов. В ней сидело четверо профессиональных рыбаков, вернувшихся с утренней путины. Всё дно лодки – завалено рыбой: судак, сазан, лещ, несколько гигантских щук… Тут же по рыбе ползали крупные раки, тёмно-коричневые с седыми пятнами-проплешинами на панцире.
Когда возвращались домой, неся на самодельном кукане приличных размеров щуку, а в пакете – пяток гигантских раков, дед сказал, что мои проблемы растают словно дым от костра. Но предупредил, что мстить Артёму не стоит, может, он уже и сам пожалел, что сделал такую подлость. Ещё сказал, что внимание девочки надо заслужить и что она должна в безопасности себя чувствовать с тобой. «Ты в школе первый её защитник, а потом уже – семья и все остальные», – добавил он.
С бабушкиного мобильника, древнего, как Русь, я позвонил Кате по её домашнему номеру телефона. Я ушёл на второй этаж, выбрался на крышу, и мы здорово поговорили. Ей разрешили сдать экзамены в конце августа, экстерном. «Если папу опять не бросят куда-нибудь на край земли, – пошутила она совсем невесело, – то в сентябре увидимся…»
Я сказал:
– Давай в сентябре сядем за один стол, я буду помогать тебе, а ты мне?
– Конечно, я мечтала, что ты скажешь мне эти слова… Звони, а пока – до осени, до встречи за одним столом.
У меня наступило время замечательного настроения. Улыбалась бабушка Таня, большой палец показал дед Коля, а в медном тазу для варенья, куда поместили раков, они, похоже, для меня устроили целое представление: заползали друг другу на спины, пытаясь добраться до высоких краёв, шуршали панцирями и даже щёлкали клешнями. Я предложил:
– А давайте выпустим раков на свободу?
Решили: пусть поживут до утра, всё-таки второй раз идти на реку – далековато. Дед принёс старое корыто, налили из бочки дождевой воды (без хлорки) и выпустили раков в плавание.
А я сказал, один на один, деду:
– Спасибо, дедушка, с тобой очень хорошо и легко жить.
Он, улыбаясь, ответил:
– Цыплят по осени считают, а?
Глава 5
Отец – строгий, но мы с Дашкой любим его, потому что он почти всё время с нами. Он работает дома с ноутбуком, планшетом и мобильником. Дверь в комнату не закрывает, говорит: наши голоса лучше помогают добывать хлеб. Иногда, редко, он срывался, кричал, что ему надоела вся эта чертовщина с «коммуникациями, конъюнктурой и вкусовщиной». И что он сдохнет от этого ремесла, так ничего и не сделав путного. Он доставал из холодильника баночное пиво, потом приезжал друг, они весь вечер курили и спорили «за жизнь». Когда мы уже спали, он вызывал такси и отправлял друга домой. А утром папа нас будил, мыл, кормил, одевал и развозил в садик и школу. И всё время говорил: «Тише, не будите маму, пусть поспит…»
Я уже после первого класса хожу из школы домой один: десять минут, две остановки на маршрутке. Иногда за мной заходит мама, тогда мы отправляемся на набережную, раньше времени забираем Дашку из садика и едим мороженое в кафе. Мама пьёт кофе, не курит, хотя ей, наверное, страшно хочется, но она дала слово папе и держит его. А что с другим её обещанием делать, я пока не знаю. Вот сегодня зашли в кафе, усадила нас за столик, говорит: «Посмотрю, может, маленькие шоколадочки есть…» – и направляется к бару. А бар – это большущий прилавок с фужерами, рюмками и бутылками, тихая музыка, официант, улыбающийся всем. Я вижу, как она опрокидывает в рот рюмку, наверное с водкой. Берёт с прилавка шоколадку, дожидается, пока официант нальёт в пузатый фужер коричневую жидкость, и идёт к нам. Дашка начинает канючить:
– Мамочка, дай и мне попить глоточек!
– Ты уже и пить захотела? – немножко раздражённо спрашивает мама. – А я думала заказать сок, когда съедите мороженое. Потерпи, сейчас я сделаю заказ… – И снова идёт к бару, выпивает ещё одну рюмку водки, говорит громко:
– Вместе с мороженым подайте и сок. – К нам не подходит, направляется в туалетную комнату. «Щас будет курить, – угадываю её желание, – тайком, уже не может без сигареты».
Пока я смотрел на маму, Дашка наклонилась к фужеру, подняла его двумя руками и сделала глоток. «Господи, – подумал я, оборачиваясь к сестре, – что за визг?» Глаза её наполнились крупными слезами, рот открыт, воздух глотает, как рыба, выброшенная на берег. Я отломил кусочек шоколада и сунул ей на язык, подальше, чтобы она не смогла выплюнуть. Замолчала, смотрит на меня дикими глазами, облизывает губы будто шершавым языком.
– Это лекарство такое противное… – объясняю спокойно, и уже более сурово: – Не лезь никуда без спроса, отравиться можешь. И маме не говори, что хлебнула из фужера. Иначе – попадёт, накажет она тебя!
Мама увидела вскрытую шоколадку, разделила её на троих, себе взяла маленький кусочек, положила в рот и запила жидкостью из фужера, наверное коньяком. Заметила, как мы внимательно смотрим на неё, подняла брови, чуть качнула красивой головой с белыми волнистыми волосами, спросила:
– Что-то не так, милые мои?
Я заметил, что у неё слова становятся длиннее, понял, что это опьянение, но пока ещё лёгкое. Тут же сказал, чтобы соседка моя по столу не ляпнула что-нибудь:
– Жарко, мам, пойдём на набережную, к реке…
– Хочу на аттракцион! – выпалила Дашка. – И селфи хочу с собачкой, ну с той, с которой дяденька даёт фотку сделать…
– Мороженое и сок несут, ешьте, не спешите, у нас много свободного времени, – сказала мама и пододвинула к себе вазочку с зелёным шариком из фисташки.
Ели молча, у меня почему-то совсем пропал аппетит, сок я даже не допил. Было очень тревожно за маму, вспомнил, как весной мы еле дошли до дома, хорошо, помог старый папин товарищ с работы. Он уложил маму в постель, дождался отца, они сели в его комнате, а дверь, по привычке, осталась открытой. Папа сказал:
– Её спасает сон, она сейчас проспит почти день. Потом я приведу её в норму: аспирин, кофе, минералка, душ… Но вообще-то – это беда. С ней нередко оказываются дети, их можно потерять…
– Надо её работой занять, реши, наконец, эту проблему, – как-то резко сказал папин друг.
– Она – отличный биолог, с аспирантурой, практически из-за детей и меня потеряла профессию. Ты прав, Жора, спасибо за помощь. Прошу, никому: это навредит и Юльке, и семье.
– Юр, ты меня знаешь не первый год: давай возьму её в науку, в издательстве ни одного специалиста-редактора такого профиля, – сказал папин товарищ.
…Я очнулся от маминого голоса:
– Саша, сходи с сестрой в туалет, вымойте рот, пописайте, а я пока расплачусь с барменом, – сказала мама, не глядя на нас. «Значит, ещё выпьет водки, – подумал я, – а может, и покурит. Так, надо повнимательнее быть», – лихорадочно заработала мысль.
– Саш, а у тебя яички, как у собачки? – спросила Дашка, сидя на унитазе, который я протёр бумажным полотенцем.
– Даш, ты дура, что ли? – отвечаю, кстати, не первый раз. – Не смотри на меня, это писсуар для мужчин…
– А разве ты мужчина уже? – Она вытерла бумагой писулю и пошла мыть руки. Я, как мог, помог ей, но детского умывальника здесь не было.
Маму мы увидели на улице, как обычно, она спросила:
– Руки помыли? Хорошо, молодцы. Идём домой, а по дороге – парк аттракционов…
По длине произнесённых ею слов я понял: мама на пределе. Сказал солидным голосом:
– Домой пора, уроков – море разливанное… Давайте на маршрутку сядем, через пять минут – дома.