Даша так и не решилась окунуться, присела раз-другой в воду, только трусики замочила. Дед не плавал, зашёл в воду по пояс, вымыл лицо, плечи, руки, туловище. А бабушка, будто противореча себе, заплыла довольно далеко, почти до фарватерных буйков. Солнце припекало, обсохли быстро. Мы с дедом сходили на валуны, посмотрели, чем прикармливают и на что после холодов ловят рыбу. Вовсю шло тесто с подсолнечным маслом, опарыши, хотя и на червя брали окуни и плотва. Решили завтра устроить большую рыбалку, встать с восходом солнца.

На гору поднимались долго, серпантин обманывал нас своими изгибами, но так было легче идти, особенно дедушке. Я рассказывал ему о последней игре, появившейся в компьютере, вижу: слушает внимательно, а вот понимает из того, что я говорил, далеко не всё. Ну что тут сказать: его время ушло, техника сильно шагнула вперёд, он со своим стареньким ноутбуком отстал и, похоже, безнадёжно. Бабушка о чём-то разговаривала с Дашей.

Метрах в двух впереди нас из лопухов на довольно широкую дорожку выползла лягушка, которая буквально тащила полуметрового ужа, вцепившегося ей в заднюю левую лапу. Чёрный, с яркими жёлтыми пятнами сзади головы, он извивался, стараясь обхватить лягушку кольцом. Но слишком мал обжора, не рассчитал силы, пожадничал: было видно, что лягушка в пять раз больше его головы. Но добычу он не выпускал, выделывал туловищем потешные кренделя, стараясь удержать в схватке хотя бы равновесие. Не тут-то было: по ноге жертвы бежала кровь, и всё же она упорно тащила ужа к луже.

– Дедушка! – заверещала Дашка. – Что он делает? Кто это напал на бедненькую лягушку? Укусил её до крови…

Она была готова расплакаться от жалости к четвероногой жертве. Бабушка громко сказала:

– Николай, прекрати это безобразие, творящееся на глазах детей!

– Это не безобразие, – ответил дед, а сам улыбается, – это, ребятки, естественный отбор. Так устроено природой: выживает сильнейший. Но здесь явно не рассчитал свои силы уж, придётся помочь лягушке…

Он стукнул палкой по земле, рядом с туловищем ужа, но не захотела змейка отпускать вкусный обед. Тогда дедушка подцепил образованное ужом кольцо и довольно сильно швырнул его на дорогу. Лягушка оказалась на свободе, заметно приволакивая окровавленную ногу, она поползла к луже. А уж проворно скрылся в зарослях лопуха.

– Бедненькая лягушечка, – запричитала Даша, – живи спокойно. Пусть твоя ножка скорее выздоравливает…

– Твои объяснения слишком жестокие и неуместные для детей, – тихо сказала бабушка.

– Они должны знать правду, – ответил дед, – в том числе и о живой природе.

Мы все четверо подошли к луже, увидели, как лягушка сидит в воде, на её лапке уже не было крови. Дедушка сказал:

– Заживёт всё быстро, хладнокровные почти не чувствуют боли. А ящерица вообще полхвоста оставляет в руке человека, если тот вдруг ухватил её за хвост. Но отрастает он заново за несколько дней.

Эти слова успокоили Дашу, и бабушка всю дорогу до дома рассказывала ей про лягушек.

А я спросил деда: мог бы уж заглотать лягушку? Он посмотрел на меня и кивнул, сказав, что мальчишкой видел ужа ещё меньшего размера, заглотавшего в гнезде перепелиное яйцо. «Бедняга, как-то боком-боком, перекатился к ямке и залёг там, надеясь, что скорлупа скоро лопнет и растворится», – дед говорил тихо, чтобы его не слышали Даша и баба Таня.

Я понимал, что дедушка ведёт со мной взрослый разговор, честный, без вранья. Взял его за вторую, свободную от палки, руку, и мы стали догонять наших женщин.

Ужинаю, потом играю на компьютере, читаем вдвоём с дедом, и спать. Я люблю эти часы, когда все вместе. А сейчас едим бабушкины блинчики с творогом, рассуждаем, я говорю:

– Как жалко, что люди умирают. Особенно хорошие люди. Их жальче всего…

– Правильно говорить – жалко… Кого особенно тебе жалко, Саша? – спрашивает бабушка Таня.

– Юрия Гагарина, Пушкина, Ивана…

– Какого Ивана?

– Маминого папу. Но мы его все звали Иваном…

– А бабушку Тамару как вы зовёте?

– Тамара. – Я понимаю, о чём говорит баба Таня, мне самому как-то неудобно вторую бабушку называть просто по имени, но она так захотела… И сделала. Дашке, конечно, пока всё по барабану, а мне совсем нет, особенно на улице, особенно при пацанах. Вот поэтому я стараюсь никак не называть бабушку Тамару.

– А Пушкина можешь почитать? – просит дед, которому захотелось увести наш неприятный разговор.

– Конечно… – И начинаю читать: – Мой дядя самых честных правил…

Читаю минут пять. Мог бы и больше: много чего из «Евгения Онегина» запомнил, когда мне читали его папа, потом мама и даже сам дедушка. Память у меня отличная. Мы с ним на спор читаем книжки постранично: он начинает, замолкает, а я спокойно продолжаю говорить текст почти слово в слово. Дед гордится мной, да и мне приятно.

– Ты рассказывай, а заодно и кушай, блинчики-то остывают, – настаивает бабушка.

– Я к тебе на блины приехал, да? – шучу, бабушка улыбается, но отвечает серьёзно:

– Ты можешь и не только в гости. Можешь оставаться у нас с дедом, хоть навсегда…

– Нет, надо ехать, но когда дождёмся Дашу. – (Она ещё не вернулась от второй бабушки.) – Школа, теннис… А кстати, – спрашиваю, – вы играете в «Монополию»? Мы играем, и довольно часто.

– С кем? – говорит дотошная бабушка.

– Папа, мама, я… А Дашка нам мешает, приходится кой-кому или не играть, или играть вполсилы… Часто мама так делает… Ты готов поиграть со мной? – спрашиваю деда.

– Я всегда – завсегда… – шутит он, но понимает серьёзность вопроса, говорит без смеха: – Конечно, мне трудно будет, но ты, как всегда, поможешь, да?

– Помогу. Но ты отстал, тебя надо накачать по компьютеру. Кстати, баба Таня – быстрее понимает, потому что у неё нет претензий и своих представлений. Я учу – она понимает. А ты вечно с какими-то вопросами. А тут надо просто запоминать…

– Спасибо, очень толково объяснил, – не удержался дед. Я понял, что опять нечаянно обидел его.

Мы пошли к компьютеру, бабушка начала мыть посуду. Я чувствовал, что какой-то осадок остался после моих слов, сказал, типа, с извинением:

– Зря ты обижаешься… Я же не обижаюсь на папу, когда он учит меня на компьютере. А ты – отец моего папы, помнишь его маленьким?

– Представь себе…

– А что представлять-то, вполне понятно… И ты его так же учил, воспитывал и даже ругал?

– Да, но никогда не наказывал, как в мультиках показывают…

– При чём здесь мультики, дедушка… Ты вообще не такой, как все. Ты вообще космический, всех любишь, никого не ненавидишь, ты вообще похож на астероид…

– ???

– Да, точно, все о тебе помнят, и все тебя боятся, на всякий случай. И все тебя уважают. Мало ли что вздумает сказать дед. А ты правда генерал в отставке?

– Нет, я сугубо мирный человек, но работал с премьер-министром той, большой страны…

– И здоровался за руку с президентом?

– Было дело, но давно…

– Мне Димка, ваш сосед, с которым ты ходил на выставку, рассказывал: на ВДНХ к вам за перегородку, где стояли посетители, вместе с охраной перелез премьер-министр и долго с тобой разговаривал, а Димку спросил, как он учится. Тот рассказал об этом в школе, парни балдели…

– Это на что-то может повлиять в наших с тобой отношениях? – усмехнулся дед.

– Не думаю, но просто об этом никто не знает, а жаль. Чаще слышишь: «Зачем расстраивать деда». И вспоминают о твоём больном сердце. Хочешь, я буду приезжать, когда тебе вдруг будет плохо? Просто буду жить у вас, пока тебе не станет хорошо…

– Отлично, будем рыбачить, гулять по лесу, собирать ягоды и грибы, будем вести здоровый образ жизни…

– А что, приемлемо! А вообще-то, дедушка, ты должен знать: я люблю тебя до космоса и выше…

– А что может быть выше космоса?

– Так это я же самый! Который любит тебя выше космоса…

– Поверь, и я люблю тебя выше космоса! – сказал дедушка Коля.

Он вышел с тёплой веранды, думая, что прикрыл за собой дверь, а она осталась приоткрытой. Я услышал, как он сказал бабушке, типа того, что интересное поколение растёт. Очень открытое, не стесняется своих чувств. Но и жёсткое, надо дотягиваться до их уровня развития, до современных технологий, что ли…