– Александр Юрьевич? Вы – к Бобо Константиновичу? Минутку… – Высокий, элегантный молодой человек с пучком смоляных волос, собранных на затылке, приподнялся из-за перегородки, приветливо посмотрел на меня, жестом приглашая присесть на диванчик без спинки, вдруг по-английски заговорил в микрофон, нацепленный на ухо: – Минутку, да, вас ждут, включаю конференцию, по договорённости, записывается… Простите, – обратился снова ко мне, – партнёры вышли на связь совсем неожиданно, я только успел собрать членов правления… Агриппина, займись нашим акционером.

Подошла китаянка со странным для неё именем Агриппина, притронулась к локтю, мило улыбаясь, повела в бар, что располагался справа от приёмной начальника с табличкой: «Председатель совета директоров Б. К. Доброволин». Я попросил чашку кофе, достал телефон, стал звонить отцу. Почувствовав по голосу, что он в панике, сказал:

– Ну что ты раскис, пап! Да у меня бабуля сто раз улетала, делали укол, а то и два, и она возвращалась… Это период обострения, всё пройдёт… Как увозят?! В онкоцентр? Отец, это окончательное решение? Езжай туда! Я щас же приеду… – Он что-то пытался говорить об экзаменах, но я сказал, что всё остальное – ничто сейчас, надо вытаскивать бабулю.

К моему столику подошёл Бобо. Он постарел… Нет, так нельзя говорить о восточном человеке: он возмужал, заматерел настолько, что стал похож на типичного абрека с картин классиков живописи. Обнял меня, прислонился небритой щекой к лицу, сказал:

– Спасибо, что ты приехал… Мы вылетаем к ночи. В Мурманске умер председатель совета директоров нашей крупной компании. Саша, совету я предложил твою кандидатуру, на замещение, ибо уверен в тебе как в самом себе.

– А баба Таня? Я звонил отцу, скорая отправляет её в онкоцентр…

– Минутку, потерпи… Агриппина, найди Чеснокова, – сказал он девушке, продолжавшей стоять на некотором расстоянии от нас. – Сколько Татьяне Васильевне? Семьдесят четыре? Мы всё сделаем для неё, – говорил он, протягивая руку к телефону. – Володя, ты можешь в свою клинику принять бабушку нашего акционера? Да, ей семьдесят четыре… Было обострение, пока непонятное для медиков. Она на скорой сейчас, собираются в онкоцентр её везти… Твои службы перехватят и всё сделают? Хорошо, спасибо, брат, твой должник. Обнимаю… – Он вернул телефон, посмотрел на меня. – Ты хороший внук, Саша. Вот только с дедом Колей мы промахнулись, не смогли уберечь его сердечко… Об экзаменах – не волнуйся, сколько тебе осталось? Два? Вот и сдашь позже, с основным потоком. Или ты в следственном комитете собрался работать? Шучу, не обижайся.

– Бобо, я что-то не врубаюсь… – довольно резко перебил я собеседника. – Какой Север, какой совет директоров? Ты же знаешь, что с бабой Таней я живу все эти годы… Она не переживёт мой отъезд.

– Ты – внук, любящий и любимый, – Бобо тоже заговорил довольно жёстко, – это хорошо. Но у неё есть сын, твой отец, он должен быть с матерью, или она должна быть с ним. Все эти годы он жил за счёт нашей компании, Александр, и это нормально, дед Николай подумал и о нём. Но сейчас наступил такой час, что тебе надо строить свою жизнь, закреплять себя в роли хозяина, думать о будущем нашей компании. Там, в Арктике, непростая ситуация: мы вышли на разработку шельфа, в гонке должны победить мы, а не соседи. Мы уже имеем первые результаты, гигантские. И это только в прибрежной части океана…

– Ты же говорил о крупной медиакомпании? – спросил я напрямик Бобо. – А тут речь о разработках шельфа, о нефти, газе…

Он улыбался, морщинки сбежались к его глазам, молчал, раздумывая, что мне ответить. Сказал:

– Оборот металлургического гиганта в Липецке – десятки миллиардов долларов, так? «Стинол» – холодильники, которые они выпускают, называются у них продукцией ширпотреба. Вот и наша медиакомпания – продукция ширпотреба… ха-ха-ха-хёх, – каким-то лающим голосом засмеялся Бобо, – надо чем-то себя подстраховывать, а? Я лечу с тобой, Саша, чартером, два часа с лишним в пути, успеем обо всём поговорить… Допивай кофе и заходи в мой кабинет, там руководители холдинга, коротко обсудим процедуру твоего назначения…

Наверное, я многого не понял из разговоров в кабинете Бобо, узнал лишь точно: совет директоров арктической компании надо удержать за холдингом. Меня сначала представят как исполняющего обязанности руководителя совета, чтобы со временем утвердить на общем собрании акционеров председателем. В принципе, от меня не так много и требуется на этом посту: есть правление компании по разведке шельфа северных морей, его председатель, несколько заместителей. Главное, что дошло до меня, заключалось в следующем: всем партнёрам и заинтересованным лицам мы должны на собрании просто и ясно объяснить, что пришло время назвать истинного хозяина компании, у которого сейчас сосредоточено в руках более пятидесяти процентов акций. Всё. И вот этот молодой человек, господа хорошие, живой хозяин – Александр Юрьевич…

* * *

Я даже не знал, что в лесопосадке на окраине столицы есть такой медицинский центр, который обслуживается академией. Приехал я туда примерно через пару часов, как бабу Таню и отца привезли на скорой. Её осмотрели специалисты, затем помыли, переодели, сделали уколы, и она уснула. Отец разместился в гостевом блоке рядом с палатой своей мамы. Когда я открыл дверь, он лежал на кровати поверх одеяла и плакал. Неприятная картина, мне было страшно жалко его, но я не стал успокаивать, прижимать рано поседевшую голову отца к груди, а довольно твёрдо сказал:

– Пап, успокойся. Я не звонил тебе, не тревожил и не вызывал по ночам, когда у бабы Тани были обострения и жуткие боли. Искал выход, иногда мне помогал Бобо Константинович, присылал медика из частной клиники, бабушке вводили обезболивающие, и мы продолжали тихо-мирно жить… Ты же знаешь: чему быть, того не миновать. Но лечащий врач мне сказал, что болезнь может уснуть, только не надо провоцировать её, люди в старости десяток и больше лет живут в таком состоянии. Я знаю, что Бобо определил её в лучшую клинику, деньги на лечение есть, это я тебе гарантирую. А мне сегодня ночью надо лететь в Арк-тику, принимать компанию по разведке полезных ископаемых, там скончался председатель совета директоров… Сотни людей, буровые суда, вспомогательный флот, базы по всему побережью океана… И вот контрольный пакет акций – теперь у меня. Понимаешь, пап? Это наше будущее, моя жизнь, которую завещал дедушка Коля.

– Боже мой, боже… – забормотал отец. – Что я буду без тебя делать, сын?

– Жить, пап, вдвоём с твоей мамой, в знакомой квартире, помогать ей, ухаживать… Да полно, если встанет на ноги, а бабуля всё сделает, чтобы это случилось, то ещё будет за тобой ухаживать. Дашку притащи сюда, пусть в мою школу переведётся, лучшая языковая, не хило закончить такую, а? И будет всем вам счастье. – Я улыбался, чего нельзя было сказать об отце.

Мне был неприятен разговор в подобном тоне, но я специально допустил такую фамильярность. «Так раскисать, струсить перед болезнью, – думал я, обвиняя отца в безволии, правда, злости на него не было, я знал, как он любит свою маму, – и в то же время за последний год они вдвоём с моей матерью только раз зашли к бабе Тане, через два дня после её дня рождения». Я перестал с ними разговаривать, повод для молчания был хорошим: готовлюсь к экзаменам, не до бирюлек. Думаю, отец понял причину такого охлаждения к нему, мучился, но боялся заговорить первым, объясниться. Да и что он мог сказать? Что у него кончаются деньги, которые мы когда-то, после разговора с Бобо Константиновичем, поделили поровну? Что ему скоро не на что будет жить, кормить-учить Дашку, обслуживать нашу маму с её закидонами? Что надо, наконец, принимать мужские решения? Я говорил ему о немецком банке, в который компания определила мою половину денег, только с процентов по вкладу мне с бабушкой хватало на приличную жизнь. Он никого не хотел слушать… Но это – его проблемы, взрослого человека, отца семейства.