– Били. Для очистки совести.

– Чьей?

– Моей. Всегда легче подчиниться, когда на тебя оказывают физическое давление. Хотя бы чисто символическое.

– Это в довесок к заложникам?

– Что-то вроде этого.

– И какие были условия?

– Мне дали револьвер с тремя пулями и восемь часов времени. Я едва успел.

– Первая попытка провалилась.

– Оскар знал, что в «Белой розе» был разыгран спектакль. У него запись телефонного разговора, где мы обсуждали это.

– Откуда у него запись?

– Понятия не имею.

– Что потом?

– У меня оставался один патрон и час времени.

Я смял окурок в пепельнице. Вздохнул.

– Тогда я очень устал. Болела голова. Даже больше, чем сейчас. Я ничего не смог придумать. Поэтому просто решил повторить спектакль по тому же сценарию. И поднять вокруг этого как можно больше шума. Позвонил знакомому журналисту.

Шенки взглянул на газету, усмехнулся.

– Придется парню теперь писать, что я был убит не до конца.

– Вот и вся история. Мне она не очень понравилась. Особенно финал.

– С тобой хорошо обращались, – с упреком заметил следователь.

– Просто не люблю, когда меня запирают. Разве я не говорил, что временами со мной случаются приступы клаустрофобии?

– Ты забыл поставить нас в известность. Но на будущее учтем.

– Теперь я могу его забрать? – спросил шеф.

– Сделайте одолжение.

Там, за стенами, светило солнце. Розовое вечернее солнце. Мягкие дымчатые тени скользили по тротуарам.

Я вдохнул прохладный воздух, но не почувствовал никакого трепета. Видимо, я еще не успел должным образом возненавидеть тюрьму, чтобы в полной мере насладиться свободой.

– Джей…

– Да, сэр?

– Ты сказал там, что считаешь меня виновным в том, что тебе искалечили руку. Это правда?

– Да, сэр. Это правда. Я так считаю.

– Это хорошо. Значит, еще можешь огрызаться.

Господин Шенки направился от серых стен к неподвижно застывшей черной машине. Я двинулся следом за ним.

– Можешь отдохнуть месяц, – проговорил шеф,– потом я найду для тебя работу.

– Какую? – осторожно спросил я. – Где-нибудь в архиве с бумажками?

– Что ты имеешь против архивов?

– Слишком пыльно и душно.

– Проветришь.

– Там подвал!

– Там есть вентиляция.

– Сэр!

– В чем дело?

– Я хочу работать как прежде.

– Как же твоя рука?

– Через месяц я и не вспомню об этой чертовой повязке.

– Ты с ней неплохо смотришься. Не торопись.

Желтый кленовый лист, медленно кружась, упал к нашим ногам. Шенки поддел его носком ботинка.

– Хорошо, – наконец сказал он,– если за время отпуска не передумаешь, все будет как прежде.

– Вряд ли я передумаю.

– В таком случае жду через месяц. Сегодня тридцать первое августа. Значит первого октября, в девять утра в моем кабинете.

– Да, шеф!

Шенки мягко улыбнулся, сел в машину и захлопнул дверь. Заурчал мотор, и машина плавно тронулась с места, оставив после себя маленький вихрь из опавших листьев.

Тридцать первое августа. Последний день лета. Впереди нас ждет осень.

Светлая осень.

Золотая осень.

Я поправил перевязь, на которой висела рука, и не спеша отправился искать ближайшую станцию метро.

Март знал, что дождь будет. С обеда ветер был насыщен влагой. Ближе к вечеру на горизонте начали громоздиться тучи, утопив солнце в багровом и темно-синем.

Уже тогда нужно было искать приют на ночь. И он подумал, что успеет до дождя добраться до придорожного трактира с забавным названием «Мерлин смотрит на тебя». Да и пусть смотрит, лишь бы крыша над головой была.

Первые крупные капли начали падать с небес, когда он был близко. В сполохах молний можно было различить крышу и забор. Март пришпорил Ветерка, но все равно не успел. Когда до спасительного крова оставалось буквально несколько шагов, дождь хлынул стеной, мгновенно до костей промочив и всадника и коня. Ветерок возмущенно заржал и сделал мощный рывок вперед, едва не скинув всадника.

У порога их уже поджидал конюх. Отдав ему коня, Март поспешил в укрытие.

Вытирая лицо рукой, он оглядел полутемный зал. Народа собралось совсем немного. Кучка местных крестьян, которые из-за грозы застряли здесь. Почтенная старуха в углу с мальчиком. Пара случайных путников, которым повезло оказаться здесь до дождя. И все.

Ну и хорошо.

Камин, разумеется, не горел, какой камин в конце мая. Тепла от кухни было более чем достаточно. Но как теперь сушить одежду? Хотя не сахарный, не растает.

Март взял на ужин бараньи ребра с луком, чесноком и зеленью, лепешку с сыром и подогретое вино. Не то чтобы он замерз, но и блюдо из пряной баранины не располагало к холодным напиткам.

Он не стал задерживаться в зале. Быстро съел свой ужин и поднялся в комнату. Она оказалась совсем маленькой, вмещала только узкую кровать, стол и табурет. Зато было еще окно, закрытое щелястыми ставнями, сквозь которые пробивались капли дождя и всполохи молний.

Он с удовольствием заснул под дробный перестук капель и громовые раскаты. И честно, от всего сердца пожалел тех, кому в эту ночь не удалось найти приют.

***

Утро было серым и влажным.

Март без вдохновения доедал хлеб и вареную говядину, когда появилась старуха. Она оглянулась и направилась прямо к его столу. Одежда ее и накидка были из дорогой ткани, сухие запястья украшали серебряные браслеты.

– Здравствуй, – сказала она.

Март поставил на стол кубок с вином и взглянул на незваную гостью.

– Мы встречались раньше, госпожа?

– Встречались, – бледные губы слегка улыбнулись, – одиннадцать лет назад.

Одиннадцать лет назад Марту было семнадцать. И он совершенно не помнил, где он мог видеть эту, тогда еще не настолько старую женщину.

– Я Этель Форис.

– Этель Форис, – усмехнулся Март, – сейчас всего…

– Двадцать семь лет.

– Именно.

– Мне двадцать семь.

Март долго смотрел на женщину. Допустим, она не сумасшедшая. Допустим, она не потешается над ним.

У Этель были волосы цвета спелой пшеницы. У этой совершенно седые.

У Этель были ярко-голубые глаза. У этой блеклые, будто подернутые дымкой.

У Этель была кожа, как белый шелк. У этой как мятый пергамент.

Но эта шея и поворот головы, движение кисти и разворот плеч. И еще родинка на левой скуле. Он не видел ее одиннадцать лет, но некоторые вещи невозможно забыть.

– Этель?

– Ты все-таки узнал.

– Что с тобой случилось?

– На мне проклятье. Я скоро умру от старости и немощи. Хорошо, что мы встретились сейчас, и мне не пришлось ехать к твоему замку.

– Ты направлялась ко мне?

– Да. С последней просьбой. Прошу, позаботься о сыне.

– Твоем сыне?

– Твоем сыне.

– Моем?

– Так уж случилось.

– Почему я узнаю об этом только сейчас?

– А зачем тебе было знать об этом раньше?

– Разве меня это не касается?

– Я не хотела портить тебе жизнь.

– А твоя жизнь, Этель?

– А моя жизнь была неплоха. Даже лучше, чем можно было надеяться. Когда мой грех стал заметен, братья отослали меня к тетке, с глаз долой. Она вдова, жила одна, сама себе госпожа. Приняла меня. Учила стрелять из лука и охотиться с собаками. Родился Арман…

– Так его зовут Арман?

– Да. И все было хорошо, если бы не та лисица.

Март допил вино, со стуком поставил кружку на стол. На знакомый звук тут же отреагировал хозяин «Мерлина».

– Желаете еще вина?

– Да, желаю. И кружку для леди.

– Один момент!

– Какая лиса? – вернулся Март к разговору.

– Обычная, рыжая. Белая грудка и кончик хвоста. Кто ж знал, что это сестра Агидели.

– Это еще кто?