Нет, пить сейчас было бы неразумно. Хоть и очень хотелось.

Побег от реальности. Все-таки лучше было застрелиться. По крайней мере, голова бы не так болела. И рука. Может быть.

Закурил.

За пять минут успел выкурить три сигареты. И не почувствовал вкуса.

Наконец они явились. Вернее он, в единственном экземпляре. Случайно оказавшийся поблизости представитель закона.

Я встретил его и провел в комнату, оставив дверь открытой.

Он только мельком взглянул, повернулся ко мне.

– Кто это сделал?

– Я.

– И вы же позвонили в милицию?

– Да.

– Зачем?

– Не все ли равно?

Дверь в прихожей хлопнула, кто-то выругался, и перед нашими светлыми очами возник жизнерадостный очкарик в насквозь промокшем плаще.

– Привет, Тай! – бодро начал он. – Ну и где твоя обещанная сенсация? Давай ее сюда!

– Заходи и бери.

Я слегка посторонился, пропуская его в комнату.

Он издал довольный вопль.

– О «Белой розе» я знаю. Это продолжение, да?

– Это финал.

– Ах, ну да.

– Это еще кто такой? – изумился старший лейтенант, ошарашенный подобной наглостью.

– Пресса.

– А, представитель первой древнейшей…

– Второй, мой дорогой, второй древнейшей.

– Есть ли разница?

Я оставил их препираться и вернулся на кухню. Стакан с виски, полный звезд, все еще ждал меня.

До чего де надоело бороться с самим собой. Я выпил его залпом, но легче не стало.

Потом в комнате собралось слишком много народа. Мне наконец надели наручники и, затолкав в машину, повезли куда-то. Показалось, или я действительно видел аккуратно припаркованную машину господина Оскара. Показалось, скорее всего.

Пока меня обыскивали и снимали отпечатки пальцев, кто-то все же обратил внимание на мою руку. Отвели в медсанчасть.

Горели лампы дневного света, отражаясь на хромированных поверхностях. Все было белым и резало глаза.

Врач поменял повязку. Обработал раны старые и новые. Сделал обезболивающий укол. Сам. Я не просил.

После этого меня отвели в камеру. За спиной захлопнулась дверь, отрезая от внешнего мира. Наконец-то я был один. Добрался до кровати. Она оказалась скрипучей. Жесткой. Самой лучшей на свете.

Мне снились белые падающие здания, и жестокое солнце, восходящее над пустыней.

Утром начался допрос.

Их было двое. Серьезны и сосредоточены.

Вначале все было неплохо. Я назвал свое имя. Вернее, два имени. Первое, полученное мной при рождении, и второе, данное мне господином Шенки, когда я поступил к нему на службу.

Я рассказал с подробностями все, что было, и что могло бы еще быть. Я признал все, в чем меня обвинили. Но интересовали их не факты. Им нужна была причина. Господин Оскар и автобус с заложниками. Как раз то, что я пока не мог им дать.

Мне предложили кофе – напиток такой концентрации, что был лишен не только вкуса, но и запаха. На мозг он действовал как хороший разряд тока. Я осторожно заметил, что данный напиток может легко сойти за жестокое обращение.

Они предложили нанять адвоката.

Я ответил, что пока обойдусь.

Дальше этого разговор не пошел. Они были раздражены. Я тоже.

Меня вернули в камеру.

Когда луч солнца из золотисто-белого стал янтарно-розовым, за мной опять пришли.

На этот раз следователь был один. Как раз тот, что мне меньше понравился. Тот, который угостил кофе. Тот, который желал, во что бы то ни стало докопаться до первопричины. И когда я отказался отвечать – обиделся.

На нем была свежая белая рубашка с короткими рукавами. Едва уловимо пахло туалетной водой, что-то морское и свежее. Его внешний вид раздражал даже больше, чем вопросы.

Было неловко в своей невозможной куртке, с рукой на перевязи, со спутанными волосами, которые неровными прядями падали на глаза. Никогда не думал, что внешний вид до такой степени может подчеркивать неравенство положений.

– Ты так и будешь молчать? – спросил следователь.

– Да.

– И как долго?

– Понятия не имею.

– В твоем молчании есть смысл? Хоть капля смысла?

– Не уверен.

– Тогда какого черта?

– У меня болит голова.

– Что ты хочешь?

– Сегодняшнюю газету.

– Почему бы и нет.

Он перебросил через стол номер «Московского комсомольца».

На первой странице красовалась фотография разгрома в «Белой розе». Рядом фотография из квартиры господина Шенки. Неподвижное тело на светлом ковре. Вокруг головы ореолом расплывалось темное пятно.

Я по диагонали просмотрел статью. Что-то о том, что господин Шенки подозревал о готовившемся покушении. В «Белой розе» он принял меры предосторожности, но никак не ожидал, что его хитрый ход с иллюзией собственной смерти так быстро раскроется, и киллер заявится к нему домой. Тем более что киллер оказался человеком, которому он доверял.

«Зря доверял»,– подумал я, переворачивая страницу.

– Сколько тебе заплатили? – поинтересовался следователь.

– За что мне должны были платить?

– За убийство твоего шефа.

– Мне не платили. Это была личная инициатива.

– Месть?

– Что-то вроде того.

– За что?

– Он подставил меня.

– В самом деле?

Так и было. Как раз тогда мне искалечили руку.

– Я думал, это было вчера.

– Вчера просто добавили.

– И ты решил отомстить?

– Да.

– Понятно. Хочешь кофе?

– Упаси Боже!

– Как хочешь.

Он вышел за дверь. Наверное, за своим кофейником.

Я перевернул страницу газеты в поисках другой информации.

И я нашел ее. Восемнадцать человек среди ночи оставлены на проселочной дороге в лесу, в трех километрах от шоссе. Никто из них не пострадал. Следствие по этому делу находится в тупике, так как совершенно непонятна причина их похищения.

Причина! Причина – это я.

Почему-то мне не стало легче после этой информации. Но, по крайней мере, теперь на моей совести не было жизни других людей. Людей, мне неизвестных, тихо меня ненавидящих. Или громко.

Дверь открылась.

– Добрый день, мой мальчик,– произнес хорошо знакомый голос, – я пришел за тобой.

Я поднял голову. Передо мной стоял господин Шенки. В его светлых глазах светилась ирония.

– Все закончилось,– проговорил шеф,– ты выиграл.

– Какой ценой?

– Ни одна из душ не отправилась на небеса. Тебе этого мало?

Я указал на газету.

– Это правда? Отпустили всех?

– Всех до одного.

Шенки подошел к столу.

– Тебя отпустят,– сказал он, – но взамен ты должен назвать имя. Таков уговор.

– Зачем это нужно?

– Удовлетвори любопытство человека. Он этого более чем заслуживает. Никаких магнитофонных записей. Никаких свидетельских показаний. Мы просто беседуем. Ведь так?

– Да, – следователь с сожалением вынул из магнитофона кассету и бросил ее в ящик стола.

– Оскар Иващеев, – я пожал плечами, потом добавил, – он любит, чтобы его называли господином.

– Он страдает манией величия, – кивнул Шенки, – вы не сможете никаким образом притянуть его к этой истории с автобусом. Никто не видел его. Свидетелей нет.

– За исключением этого, – следователь указал на меня.

– Я же сказал, никаких свидетельских показаний. Вы возьмете только непосредственных исполнителей. Если они заговорят – дело другое. Но Джей будет молчать.

Следователь достал пачку сигарет, вытащил из нее одну. Остальные бросил на стол. Я попытался одной рукой вытащить сигарету для себя, но не вышло. Ни слова не говоря этот, в белой рубашке, распотрошил пачку, и, прикурив еще одну, протянул мне. Я благодарно кивнул и глубоко затянулся.

– Почему вы не хотите отдать Иващеева мне? – спросил следователь.

– Я сам с ним поговорю, – отозвался Шенки, – и ему это не понравится.

– Но…

– Ничего противозаконного.

– Дело ваше.

– Джей?

– Да?

– Не хочешь сделать заявление о нанесении тебе телесных повреждений?

– Не хочу.

– Разве тебя не били? – Шенки указал на мои разбитые губы.