Я чувствовала взгляды гостей, но только серые глаза, смотрящие на меня, были важны для меня и заставляли нервничать. Данте крепко держит мою руку в своей, не давая мне упасть в обморок от волнения.

Мои пальцы немного дрожат и кажется, вспотели, и Данте ощущает мою нервозность, поэтому слегка улыбается, так чтобы это увидела только я, и подмигивает мне, как только священник начал церемонию.

– Данте и Адриана, – обратился к нам седой мужчина, – сегодня мы собрались здесь, чтобы быть свидетелями нового союза между двумя семья – Кастелано и Моретти. Прошу вас взяться за руки, и смотря друг другу в глаза произнесите ваши клятвы, повторяя за мной.

Данте взял мои руки, прижал их к своим губам и, нежно поцеловав костяшки моих пальцев, посмотрел прямо в мои глаза, чтобы повторить за священником свою клятву.

– Я, Данте Кастелано, беру Адриано Моретти в свои…

Слова Данте прервались оглушительным звуком взрыва снаружи и выстрелами внутри церкви. Данте пошатнулся в мою сторону. Всё его лицо напряглось от боли и стало бледным. Его глаза стали такими большими, что кажется они вот-вот взорвутся от напряжения, как и вена на его лбу.

Крики и выстрелы заглушили музыку, которая продолжала играть на фоне всего хаоса, происходящего вокруг, но я не понимала, что случилось всего лишь секунду, пока не упала на холодный пол, и не почувствовала тяжесть у меня на груди.

От боли в затылке, вызванной во время удара об пол, я закрыла глаза всего лишь на мгновение, но открыв их, я сделала ужасную ошибку.

Мой жених лежал у меня на груди, с открытыми глазами, но совершенно неподвижный. Его тяжелая грудь давила на меня, отчего мне было сложно сделать вдох. Я задыхалась, что-то мокрое и липкое текло по моим рукам. Когда я подняла руку, чтобы оттолкнуть Данте от себя, я увидела кровь, которая пачкала моё белоснежное платье. Она покрывала всю мою руку от запястья до пальцев. Но это была не моя кровь, а моего жениха.

– Данте… О Боже… – я взяла его лицо в свои руки и стала трясти его, пытаясь привести в чувства, но он не поддавался. – Данте, очнись… пожалуйста, открой глаза… – я чувствовала мокрые слёзы на своих щеках и солёный вкус на губах. –Данте, не оставляй меня, пожалуйста…

От осознания всего происходящего я закричала. Мой крик эхом пронёсся среди толпы в церкви. Я чувствовала дикую боль в груди, мои легкие сжимались, но воздух не попадал в них. Казалось, меня никто не слышит, я кричала и звала на помощь, но никто посреди этого хаоса вокруг не слышал меня. Всё превратилось в ураган плача и криков женщин и детей, звуки выстрелов мужчин не прекращались. Никто не подходил ко мне, чтобы помочь.

Папа. Где мой папа?

Я оттолкнула от себя мёртвое тело Данте, трясущимися руками. Мне нужен был свежий воздух, потому что его тело придавило меня, отчего мои лёгкие не работали правильно. Я хватала воздух, но его не было достаточно. Всё моё тело перестало меня слушаться, я не могла встать и сделать хоть что-то, чтобы помочь Данте.

Где мой папа?

Ноги не слушались меня, когда я попыталась встать, но потерпела неудачу, упав на колени, прямо на окровавленное тело Данте. Вся его белая рубашка была покрыта алым цветом. Цветом моей помады.

Я огляделась вокруг, зовя на помощь, но каждому в этом зале нужна была помощь. Священник лежал рядом со мной тоже весь в крови и с дырой между глазами. Мужчины вели перестрелку, пока женщины прятали своих детей в своих объятиях.

Мама.

Люцио.

Я не могла пошевелиться и не хотела выпускать Данте из своих рук. Мои руки непроизвольно на автомате поглаживали его липкие волосы цвета воронова крыла. Такие мягкие и густые, как и мои.

Я смотрела на красивое лицо моего жениха, который должен был стать моим мужем. Но теперь он лежит у меня на коленях, весь в крови и с дырой в груди, в сердце, которое должно было стать моим. Мои слёзы один за другим падали на его красивое, но мёртвое лицо.

Вдруг резкая тишина нависла в воздухе, перестрелка закончилась, лишь тихий плач детей был слышен. Но она длилась недолго, потому что громкий крик моего отца просёк тишину и эхом отдавался от стен церкви. Он был похож на рёв раненого льва, у которого отняли самое дорогое на свете. Я подняла голову и огляделась вокруг, ища среди толпы и суматохи знакомые лица.

На том же месте, где в начале церемонии стояла моя семья, я заметила знакомый силуэт. Люцио, мой двенадцатилетний брат, стоит возле дяди Альберто, не двигаясь. Он в шоке. Мой отец сидит на коленях на холодном полу посреди своих солдат и капитанов. Сам Капо Каморры склонился над чьим-то телом.

Только перед одним человеком Капо мог приклонить колени.

Мама…

Я перевела взгляд на тело, лежащее перед отцом, и не могла поверить своим глазам. Моя мама лежит на холодном полу в своём порванном изумрудном платье, а над ней склонился мой отец, покрытый кровью, и что-то шепчет любви всей его жизни.

– Нет… –прошептала я. – Мама…

Папа поднял глаза и посмотрел на меня. В его глазах были страх и боль, эмоции чуждые ему. Мы оба лежали у тел своих любимых людей. Они оба мертвы.

Моя мамочка…

Мои всхлипы прорвались наружу, и я перестала себя сдерживать. Мой крик был таким же сильный, как рёв маленького львёнка, заблудившегося и совсем одинокого, которого бросили посреди пустыни.

Мой самый счастливый день превратился в кошмар. Я смотрела на проход, по которому всего пару минут назад я шла с отцом навстречу своему жениху, навстречу новой жизни, а сейчас этот проход весь забит мертвыми телами мужчин и женщин. Все белоснежные цветы и ткань на скамьях окрасилась в красный цвет. Цвет смерти.

Люди, в чьих глазах можно было увидеть страх, смотрели на меня с жалостью. Я никогда не видела этих эмоций в глазах нашего окружения. Только уважение, почётность и гордость. Я ненавидела это чувство, ненавидела, когда так относились ко мне. Я дочь своего отца, я дочь Капо. Никто не должен смотреть на меня с жалостью.

Я наклонилась над телом Данте и в последний раз поцеловала его во всё ещё теплые губы.

– Мне так жаль…

Одна капля упала на его щеку, когда я подняла голову и протянула руку к его лицу, чтобы закрыть эти пустые глаза.

Я попрощалась с моим женихом и поднялась на ноги, чтобы подойти к своей семье. С трясущимися ногами, пошатываясь, я дошла до папы, который всё ещё продолжал баюкать у себя на коленях мою маму. Люцио стоял над ними и тихо плакал, он не проронил ни слова, но увидев меня во всём этом беспорядке, который остался после всего, он зарыдал. Громко. Тринадцатилетний будущий Капо заплакал у всех на глазах, не сдерживаясь. Я чувствовала его боль всеми клеточками своей души, хотела обнять его крепко к своей груди, но я не смогла…

Я осмелилась посмотреть на тело, лежащее на полу в руках отца, и от вида меня затошнило. Я упала на колени.

У мамы в груди были четыре пули, а на лице теплая улыбка.

– Она спасла меня, жертвуя собой.

Мне послышалось.

Так я подумала изначально, пока папа не повторил это ещё раз. Осознание происходящего пришло, когда я почувствовала, как всё темнеет. Моя голова кружилась, дышать стало опять тяжело, кислорода было мало, и я стала задыхаться.

Темнота пожирала меня, и только голос папы держал меня в сознании.

– Увези её в безопасное место.

Я почувствовала, как рука моей матери выскользнула у меня из рук, когда кто-то поднял меня с холодного пола и уносил из этой церкви, пахнущей кровью и смертью, из этого хаоса.

Темнота полностью поглотила меня, как только мы вышли на свежий воздух.

– С днём рождения, Адриана! С днём рождения, тебяяя!

Десятки гостей поют мне, пока я загадываю желание, перед тем как задуть свечи на праздничном торте. Он выглядит просто невероятно – пять ярусов цвета шампанского, каждый из которых имеет карамельную начинку с арахисом, и украшенный кремом-чиз и живыми пионами. Мои любимые цветы также украшают всю площадку, построенную на нашем дворе в честь моего пятнадцатилетия.