– Значит – Малыш, говоришь? – обратилась она к младшей сестре.

– Я больше ничего другого придумать не смогла, – ответила девочка.

Наевшись, котенок ловко вскарабкался на кровать по покрывалу, свернулся калачиком и уснул.

Таня, как и обещала младшей сестре, смогла уговорить родителей оставить Малыша.

***

Я улыбалась, гладя котенка и вспоминая всю эту историю, которая произошла пять лет назад.

– Вот видишь, сестренка, мое лекарство уже начинает на тебя действовать, – сказала мне Тоня, вытаскивая меня из воспоминаний.

– Спасибо, Тоня, – обратилась я к сестре и заплакала.

– Ну, вот опять, – расстроилась Тоня.

Я отвернулось лицом к стене, чтобы сестра не видела моих слез. Незачем ей расстраиваться из-за меня. И уснула, чувствуя, как у меня под боком урчал живой и теплый моторчик по имени Малыш.

Проснувшись рано утром, я впервые за эти три дня выбралась из постели.

«Может Тонькино лекарство в виде Малыша и в правду помогло, – подумала я. – Ведь котенок проспал сегодня со мной всю ночь».

Я подошла к окну. За окном светило яркое солнце, дул по-летнему свежий утренний ветерок, и со всех сторон раздавалась перекличка птиц. Природа жила, и она была счастлива. Я вдохнула полной грудью утреннюю свежесть и решила, что и мне пора начинать жить заново. «Счастливой быть не обещаю, – подумала я, – но и горевать всю жизнь не собираюсь. Раз Антон смог поступить со мной так подло, значит и не было у него ко мне никакой любви. Ну и не надо».

Родители удивились и обрадовались, когда их дочь, наконец-то выползла на кухню и попросила сделать ей яичницу с беконом, а потом сама сворила себе кофе.

Проходя в коридоре мимо огромного семейного зеркала во весь рост в старинной раме, которое досталось нам в наследство от маминой бабушки и переходило по женской линии из поколения в поколение, я увидела бледное и худое приведение с огромными черными глазами. В первую секунду я испугалась, что это дух моей прапрабабки, какой-то там графини пришел за мной. Но приглядевшись в кое где почерневшее от времени зеркало, я поняла, что это вовсе не дух бестелесный, а я, которая и без того похудевшая во время школьных экзаменов, сейчас совсем стала тонкая, как тростинка и бледная, как вампир.

«Клыков только не хватает», – подумала я и криво улыбнулась старинному зеркалу. Зеркало же ответило мне каким-то грустным оскалом. Еще совсем недавно я нарядная и красивая крутилась перед этим зеркалом. Тогда мне казалось, что я самая счастливая на свете. Теперь я понимала, что я самая несчастная на свете. Но то что я увидела сегодня в зеркале, заставило меня понять, что не смотря на внутреннюю боль, нужно привести себя в порядок и перестать самой себе напоминать приведение.

Собрав свои непослушные вьющиеся волосы в тугой хвост и похлопав себя по щекам, на мой взгляд слишком сильно, что пришлось зажмуриться, я решила, что не плохо бы было произвести генеральную уборку не только в своей голове, но и в своей комнате.

«Выкину все старое из своей жизни, – подумала я. – И начну жизнь заново, с чистого листа».

Первое с чего я решила начать – это была моя коллекция кукол. Над моей кроватью были навешены аккуратные полочки, на которых эта коллекция и помещалась. Следовало освободить полки от старых игрушек.

«Скоро ваше место займут книги по анатомии человека и гистологии», – сказала я вслух, скидывая свое детство в огромный полиэтиленовый пакет.

Первую куклу мне подарили в годик.

Как рассказывал Алексей, который, собственно, и догадался подарить годовалому ребенку куклу, на меня его подарок произвел сильное впечатление.

К сожалению, эта кукла не сохранилась до наших дней, потому что я, как только научилась ходить, а не ползать, таскала ее за собой повсюду. Отказывалась есть и не хотела укладываться спать без своей обожаемой Тяти. Говорить я тогда еще не умела, но произнести слово «тятя», показывая на любимую игрушку, могла. Тогда родители поняли, что это прекрасный повод, чтобы не заморачиваться над тем, что же дарить одной из своих дочерей на праздники типа – день рождение и восьмое марта. Они решили, каждый раз дарить мне по новой кукле, в тайне надеясь, что я все-таки дам поиграть этими куклами и своим сестрам. Но я никого не подпускала к своим куклам, они были только мои.

У моих первых кукол были пластмассовые руки и ноги, которые все время торчали в разные стороны и никак не хотели сгибаться. Глаза у этих кукол никогда не закрывались, даже если мы с моей лучшей подругой Лерой укладывали их спать, бережно накрывая огромным платком моей бабушки, который служил им одеялом.

Представляете, какой ужас должен был испытать ребенок, проснувшись ночью и увидев этакое чудо с растопыренными руками и ногами, которое еще и смотрит на тебя не мигая, а на голове копна спутанных волос, которые я никак не могла привести в порядок. Что мы только с Лерой не делала с их волосами: мыли их шампунем для непослушных волос, наносили гель для придания им гладкости, как обещала реклама этих средств, но все было бесполезно, волосы у кукол только еще больше запутывались, а мамины шампуни и кондиционеры заканчивались непозволительно быстро. Оставался только один выход – стрижка.

Взяв в руки очередную слишком коротко подстриженную куклу с полки, я с улыбкой вспомнила, как однажды услышала мамин крик из ванной комнаты:

– Яна! Опять весь шампунь на своих кукол перевела! И чем я теперь, по-твоему, должна голову мыть? Не знаешь? – сердилась мама.

– Прости, мамочка. Но с этим же что-то надо было сделать, – оправдывалась я, показывая маме растрепанную куклу.

– Выбрось ее, – прокричала мама. – Все равно ничего хорошего у тебя с ней не получилось. Только зря кондиционер для волос перевела. У тебя достаточно и других кукол.

– Ты что, мамочка? Я ее люблю, – говорила я в ужасе, боясь, что мама на самом деле сейчас выкинет одну из моих кукол. – Она же не виновата, что такой родилась.

– Тогда марш в магазин, за новым шампунем. А то и мама твоя скоро будет выглядеть вот также, – засмеялась она, указывая пальцем на недоразумение в моих руках.

Вскоре это недоразумение было мною подстрижено. Мы с Леркой, как заправские парикмахеры, посадили куклу на стул, повязали ей голубенький фартук на шею, и начали щелкать ножницами над бедной игрушкой. Лера работала пульверизатором, из которого вырывалась струйка холодной воды, смачивая непослушные волосы нашей подопечной. Вскоре на голове у моей куклы вместо спутанной копны красовался жесткий ежик желтых волос. Я отошла подальше, чтобы осмотреть свое творение, и удовлетворенно мотнула головой.

– Ну, вот. Другое дело. Так-то лучше. Модненько и современно.

На самом деле – это было ужасно. Бедная кукла была похожа на человека, который попал под какие-то жернова с кривыми лезвиями. Волосы разной длины торчали во все стороны, глаза при этом у куклы были равнодушно холодные, от чего становилось совсем не по себе. Я все время боялась, что кукла оживет ночью и придет мне мстить. «Нужно спрятать ножницы от нее подальше», – решила я.

После нашей с Леркой экзекуцией над куклой, я, залив свое творение лаком для волос, запихнула это чудо поглубже на полку, а позже и вовсе забыла о ней. И вот теперь эта бедная кукла была у меня в руках. «Прости, маленькая», – погладила я ежик ее жестких волос. Кукла все также смотрела на меня своими холодными не чего не выражающими глазами.

Вернувшись из нахлынувших воспоминаний, я моментально погрузилась в другие, а точнее – в тот день, когда по вине Антона моя мама, не справившись со жвачкой в моих волосах, отвела меня к своему парикмахеру. Тот, не церемонясь, вот так же, как я над несчастной куклой, щелкал надо мной своими ножницами. Я мотнула головой, отгоняя эти неприятные воспоминания, и украдкой посмотрела на телефон, который лежал здесь же на столе. Но сотовый молчал.

Закончив с уборкой, я позвонила Лерке.

– Привет, подруга, – я постаралась придать больше жизнерадостности своему голосу.