– Сейчас лучше, – она не знала, зачем это сказала, но тут же пожалела о своих словах. – Потому что ты рядом, – ответила на его поднятую бровь почти шёпотом, застеснявшись, будто в этом был какой-то смысл. Он ведь прекрасно знал, что послужило катализатором к болезни.

– Надо же… Грязнокровка в меня влюбилась! А всегда была такой гордой, палец в рот не клади, дай поязвить! Сейчас из этого грязного рта выходят не менее грязные цветы, – он расхохотался, хлопнул в ладоши, довольный своей колкостью. Она дёрнулась, как от удара. Хотя это он и был. Самый болезненный из всех. – Скажи мне, любимая, – это слово выходило у него особенно нежно, будто яд, добавленный в любимое малиновое мороженое, – когда это началось?

– Зачем тебе? – спросила, и сама себя отругала. Сейчас он разозлиться, встанет и уйдёт. Оставит её навсегда гнить в этой комнате, пусть навсегда и закончится дней через десять.

– Интересно, – ответил искренне, и от этого стало больно. Не по-настоящему больно: розы молчали, внимая каждому слову хозяина. Они слов не различали, лишь интонации. Голос Малфоя был сладким, убаюкивающим, дарил цветам покой. Гермиона знала, что всё это ложь. Прекрасно понимала, что в пиале – яд. Но она, как и Драко, всегда была сладкоежкой, поэтому с безумством обжоры принялась лакомством давиться.

– В тот самый день, когда я впервые тебя увидела.

========== Предагония ==========

– Мерлин, как всё запущено, – Малфой вновь засмеялся, но теперь в его улыбке больше интереса, чем злорадства. – А можно поподробнее?

Гермиона, наверное, впервые в жизни не знала, что сказать. Тысячи слов кружились у неё в голове, и всё никак не могли сложится в предложения, которые были бы достаточно хороши, чтобы рассказать историю её чувств.

– Я не знаю, как так вышло, Драко, – в своих мыслях она давно привыкла называть его по имени, но только сейчас осознала, как странно это было для всех остальных. Парень поморщился, и в её груди что-то зашевелилось. Особенно настойчивый бутон хотел спокойствия, а не грозовых волн внутри своей рабы. – Просто сначала ты показался мне очень серьёзным, не знаю? Ты был выше других мальчишек, красивее и будто бы взрослее. А потом ты меня возненавидел. Но не ударил? – Она путалась в словах, превращая вопросительные предложения в утвердительные, и наоборот. Но Малфой слушал внимательно, будто ему действительно было важно, поэтому она продолжила: – Я стала обращать внимание на то, как ты ведёшь себя с друзьями. Ты о них заботишься, хоть и не показываешь этого. Крэбб и Гойл – полные отморозки, которые вполне могли бы стать изгоями, но ты позволял лишь подшучивать над ними, а не издеваться. Ты подарил Забини часы, о которых он очень мечтал, и всегда обнимал Пэнси, когда она плакала. Ты не жалел на них денег, хотя для Малфоев желания детишек пустяк, наверное, но, что важнее, ты не жалел на них ресурсов. Да, был холодным, эгоистичным в чём-то, но никогда не забывал о них. Ты нравился многим девчонкам, но не давал им ложных надежд. Всегда был вежливым и учтивым. Тебя обзывали козлом, но ты молчал, позволяя им выплеснуть гнев. Ты улыбался так, что у меня внутри всё сжималось. И ты спас Гарри, – Гермиона уже хрипела на последних словах. Горло отвыкло от столь долгих речей, но не закончить она не могла.

Она не могла распознать эмоцию, с которой он на неё смотрел. Не злость, не интерес больше, не насмешка.

– Мне тебя жаль, Грейнджер.

Надежда, рождение которой она даже не заметила, рухнула со скалы вниз, совершая при этом самосожжение и перерезая себе вены.

– Мне не нужна твоя жалость, Малфой, – прозвучало беззубо и не твёрдо, только было уже всё равно.

– Ты не поняла меня. Даже если бы я вдруг в тебя без памяти влюбился, – его передёрнуло от такой перспективы, но девушка, ослаблено откинувшаяся на подушки, этого не заметила, – это всё равно бы не помогло.

У неё не было сил разбираться в его изысканных, но от этого не менее жестоких словах. Они проникали в мозг с трудом, будто продираясь через толстое пуховое одеяло, накинутое на голову в безуспешной попытке скрыться от прикроватного монстра.

– Просто я не тот человек, в которого ты влюбилась. Ты выдумала себе какую-то иллюзию, совсем на меня не похожую. Я жестокий, холодный и эгоистичный. Я – сын своего отца, как бы не порицал некоторые действия. Я не понимаю, о чём ты говоришь, Грейнджер. Часы, объятия, защита… Я просто делал всё, чтобы заручиться поддержкой нужных мне людей. Корысть и выгода – вот единственные мои причины.

– Я даже это в тебе люблю, – гриффиндорка была уже почти в бреду, вызванном огромным количеством эмоций, которые ослабшее сознание не успевало обработать. К тому же, Малфой действовал на неё как сильнейший антибиотик. Розы хотели спать, а она – их верная раба – сопротивлялась, пытаясь погрузиться в лавину чувств. – То, как ты всё это признаёшь. И то, как ты ошибаешься, – она хотела сказать что-то ещё. Рассказать ему о других причинах. О том, как он иногда задумывался, и начинал жевать кончик пера на парах. Как на одной из игр поделился своей курткой с замёрзшей пуффендуйкой. Незнакомой ему совершенно, девушка была в этом уверена. Как он отодвигал стул девушке, считавшейся его парой в этот момент времени. Маленькие вещи, не замеченный им самим и, наверное, никем в этом мире. Гермиона думала, что, если бы Бог существовал, даже он вряд ли бы разглядел все хорошие черты одного ненавидимого половиной мира парня. А она смогла. Без особой причины просто взяла, и посмотрела чуть глубже под серебристо-зелёный шарф и метку пожирателя смерти.

– Зря, Грейнджер, очень зря, – она спала. Немного хрипела, но в остальном выглядела почти сносно. Гораздо лучше, чем всего сорок минут назад, когда он только пришёл. При нём она ни разу не закашлялась, а щёки даже приобрели какое-то подобие розового цвета, пусть и почти невидимого из-за серости кожи.

Малфой пытался препарировать свои чувства на операционном столе, как делал это каждый раз, когда что-то выбивало его из колеи. Или пыталось это сделать. Грязнокровка говорила смехотворные вещи. Он – и хороший человек. Антонимы. Отец бы расхохотался и заявил, что хороший – слишком простое определение для величия семьи Малфоев. Отца не было. Он умер, как умерла и мать, так и не дождавшись оправдательного приговора для сына. Не выдержало сердце. Драко отпустили на похороны, где он не проронил не слезинки. Отца было не жаль, он давно перестал быть тем строгим, но справедливым родителем, перед которым маленький мальчик готов был преклоняться. Люциус стал жалким, жадным до власти стариком. А Нарцисса никогда не могла ему противостоять, поэтому просто любила, тихой тенью следовав за мужем везде. Парень был уверен, что она отправилась в преисподнюю вслед за ним, чтобы просто быть рядом. Они там, вдвоём. Он же один на один с умирающей девчонкой, неожиданно придумавшей про него всякую чушь.

Было бы, пожалуй, приятно узнать, что Грейнджер по нему сохнет. Именно в такой формулировке. Она грязнокровка, но умна и достаточно симпатична. Уделать заносчивого Уизли, порезвившись с его подружкой, было бы приятно. Но она не сохла. Она умирала из-за самого что ни на есть настоящего цветения чёртовой плантации роз внутри неё. Это было странно.

Смерть – не самое плохое, что может случиться с человеком. В этом Драко был уверен, но вовсе не был уверен в том, что так думает гриффиндорка. Или общество, которое и так не стремилось принимать отпрыска Малфоев. Если окажется, что он стал причиной смерти героини войны – дорога в политику, которой он реально хотел заняться, была бы навсегда закрыта.

Шестерёнки крутились в его голове с потрясающей скоростью. Он знал, что не сможет влюбиться в Грейнджер. Это даже не было смешно. Просто глупо и немного мерзко. А значит ему надо заставить её провести операцию, о которой обмолвился Поттер. Жизнь без эмоций – это его жизнь сейчас. Расскажет грязнокровке о своём бесценном опыте, глядишь, и согласиться не умирать в самом расцвете сил.

Окончательно решив всё для себя, Драко встал. Несколько секунд посмотрел на девушку, серой лужицей растёкшейся на огромной кровати. Дотронулся до её руки кончиками пальцев. Это должно было помочь сдержать болезнь на несколько дней, пока он поищет сведения и съездит в родовое поместье. В книгах, хранящихся в их библиотеке, должно быть больше информации, чем смог уместить в своей дырявой голове Поттер. Малфой вышел, не заметив, как несколько слезинок скатились по впалой щеке девушки в ответ на его прикосновение.