Они пришли с пустынных

Песчаных лон, холмов, морей.

Все реже бьётся сердце, но

Путь продлится сотни дней.

Знаком им вид могильный,

Хлеб вкусить всё тяжелей.

Они пришли с пустынных

Песчаных лон, холмов, морей.

Товарищ им сказал одно:

Людей быт тверже скал.

Истории всех штолен,

Всех поселений стран,

Душа страданьем дышит,

Унижена она.

Настал тот день и вся толпа

Уж братство поняла.

К работе вновь готовы,

Шахтёр и рыболов,

Надежды песнь, как волны,

Союз создали вновь!

Тростник и барабаны,

Железных флейт напев,

Посев взойдёт желанный!

Блаженный всем посев!

Перевод авторский

Один из судей военного трибунала, Пабло Пагано, родился в городе Ла-Серена в 1945 году в семье полковника Пагано-старшего. Его отец отличился в Первой Мировой на западном фронте, воюя на стороне Антанты в армии Италии. В свои восемнадцать лет он уже имел множество наград. Впоследствии он принимал участие в интервенции в РСФСР. У Пагано-старшего была мечта, чтобы его сын Пабло пошёл по его стопам, став солдатом. В 1950 году семья переехала в Вальпараисо, где и прошло детство будущего председателя. Будучи полковником, его отец знал, что такое война, но не страшился отправлять туда сына. В семье царил дух консерватизма, который Пабло впитал вместе с молоком матери. Она также видела его солдатом, правда, всё время по-разному. Перед ней возникал то образ отважного командира пехоты, то грозного морского капитана, то искусного лётчика. Пабло желал попасть в военное училище, но не смог пройти медкомиссию из-за искривления позвоночника. Тогда отец принял меры, чтобы гарантировать сыну поступление. Семья переехала в Ла-Серену, где отец сделал всё, чтобы его сын стал солдатом. Причина переезда была проста – делегат в Палате представителей Конгресса занимал там высокое положение и к тому же был лучшим другом дяди Пабло. Отец был уверен, что получит от него рекомендательное письмо. К тому же он желал разыскать специалиста, способного выправить искривленный позвоночник Пабло, из-за которого его не хотели принимать в училище. В 1964 году Пабло всё же был зачислен. Часть его молодости прошла в Сантьяго в доме дяди со стороны отца, судьи Федерико Пагано, входившего в высшее общество и в политические круги столицы.

Пабло Пагано чётко понимал две вещи: он сын военного, сражавшегося против коммунистов; он питает ненависть и отвращение ко всему, что связано с коммунизмом. Предчувствие отца не обмануло – сын действительно оказался способным курсантом. Он быстро поднялся по карьерной лестнице, став майором. Позже Пабло Пагано был назначен одним из судей военного трибунала Сантьяго.

В перевороте 1973 года Пабло принял участие в штурме «Ла-Монеды», предпочтя «Народному единству» военную хунту Пиночета. Это был самый пик его деятельности. Пабло Пагано подписывал приговоры направо и налево. Будучи воинствующим антикоммунистом, он то и дело кидал в тюрьмы и отправлял на расстрелы каждого, кто хоть немного сочувствовал левому движению. Правда, он мало понимал, что происходило в те годы. Из своего кабинета Пагано практически не выходил. Его единственным сражением стала позорная война против своего же собственного народа. Так, не успев даже никак проявить себя, Пагано сделался угрюмым бюрократом, чьи глаза были слепы и циничны. Своим взором он никогда не видел пыток, подписывая приказы о расстреле, будто это был школьный журнал. Он был уверен, что отправляет на расстрел изуверов, и, совещаясь с судьями, до последнего отстаивал смертный приговор. Для него смерть была игрой. Казалось, что Пагано и в самом деле не знал костлявой старухи с косой. Он знал, что коммунисты – главная угроза подлинной демократии, что они отправили на расстрел офицера интервента, бывшего другом отца Пабло, разграбили поместья дворян и фабрикантов, что были заработаны честным трудом.

У Пабло понятие «коммунист» вызывало ненависть, презрение и негодование. Так у любого нормального человека соответствующие эмоции вызывает слово «фашист». С детства он, как и солдат Бениньо, полагал, что коммунисты – это звери, не знающие жалости. «За такое нужно расстреливать!» – с детства слышал он фразы. – «Большевики – это голод, война и красный террор! Даже не церемонься, если с тобой спорит коммунист, смело бей его в нос!»

Когда Пабло было тринадцать, знакомый дал почитать ему философию исторического материализма. Отец, заметивший книгу у сына на столе, тогда швырнул её на пол и стал браниться: «Выброси эту дрянь и больше никогда не читай! Дружишь со всякими уродами!» – а потом стал читать сыну лекцию о том, что такое коммунизм. Моментально с этого момента одноклассник, который дал Пабло марксистскую литературу, был переведён в другую школу.

Пабло был груб и бесцеремонен. Будучи курсантом, он получил прозвище «Кодкод». Чилийская кошка, она же кодкод или гуинья, принадлежит к роду тигровых кошек и проживает на территории Южной Америки. В окружении курсантов Пабло чувствовал себя кодкодом среди грызунов. Иных он так и называл – «слабаками» и «крысами». Его все боялись, и никто не осмеливался указывать ему.

С детства Пагано проявлял интерес к юриспруденции. Он питал страсть к античной культуре и истории права. Слово «трибунал» воодушевляло и манило его. Это была именно та структура, где он мог разбираться с коммунистами, именно то место, где он бы мог «вершить свое возмездие». В том, что коммунисты – чума людского рода, Пагано был уверен. Он верил, что если исчезнет левое движение, то восторжествует справедливость.

Так же думал и солдат Бениньо. Пабло рос в обеспеченной семье, Бениньо в самой нищей. «Ох, красная сволочь! Насмерть бы забила!» – слышал он от матери. Бениньо рос обычным бедняком, у него даже были друзья в трущобах, но он ненавидел коммунистов больше, чем дьявола, относился к ним так, словно это они алкали стать господами всего мира. Мать не рассказывала сыну о зверствах отца – она рассказывала о нём так, словно это был отважный герой, пострадавший в войне за правое дело. В глубине души она надеялась, что Бениньо когда-нибудь отомстит. Казалось, что она предчувствовала переворот. Так юный фашист Бениньо тоже оказался в ряду тех, кто брал дворец штурмом.

Чилийская армия! Она подобна клеткам, что мутируют, убивая организм раком. Армия предала свою же страну, как раковые клетки, будучи когда-то тем материалом, что несут жизнь, стали материалом, что несут смерть. Чилийская армия! Она срывала со зданий транспаранты! Она сжигала книги! Она перерезала артерии и пронзала сердца!

Так в этот водоворот были впутаны двое солдат, воспитанных в ультраправом духе. Один не знал звона монет, второй не бедствовал. Один был грозой училища, второй имел друзей из трущоб. Один был судьёй военного трибунала, второй – простым рядовым.

Пиночет готовился к параду. Пряжки на белых парадных мундирах офицеров блестели. Пестрили красным и жёлтым кокарды солдатских фуражек. Тёмные очки, скрывающие ложь и убийства, сверкали.

У Элизио Торреса были товарищи и из армии. Одного из них звали Никодемо. Он избрал путь осторожности. Оставаясь в армии, Никодемо тем не менее искренне был предан идеям коммунизма. Страх за близких не позволял вести ему борьбу. Так он стал тихой фигурой, слившейся с толпой криво улыбающихся лукавых офицеров.

Элизио Торрес собрал в своей квартире всех участников подполья. Это были все те же Педро и Андрес Колон, Хуан и Сантьяго Теодорес, Фелипе Пескадор, Бартоломе Галилей, Сантьяго и Матео Либертад, Томас Меллизо, Марко Сантьяго, Симеон Эскуела, Марко Баррио и, конечно, Мерседес Кастильо. Никодемо тоже был с ними.

– Я и Никодемо придумали план, – сказал Торрес. – Итак, как он называется?

– «Сальвадор!» – ответили все хором.

– В Сантьяго пройдёт парад фашистской армии. Пиночет должен будет смотреть на него с балкона и приветствовать подразделения. У меня, как вы знаете, есть знакомый солдат, с которым у меня сложились доверительные отношения, – Никодемо. Для того, чтобы не выделяться из толпы, я одолжу у него форму. Так я смогу пронести с собой пистолет, не привлекая внимания. Рядом с местом, где пройдет парад, стоит дом. Окна его коридора выходят на солнечную сторону, то есть расположены прямо напротив балкона. Идея рискованная, но мы должны, нет, обязаны попробовать! Мы должны отомстить за тысячи смертей! Встречаемся завтра в восемь часов у меня дома. Парад состоится в десять.