Seis de los nuestros se perdieron en el espacio de las estrellas. Un muerto, un golpeado como jamás creí se podría golpear a un ser humano.

Los otros cuatro quisieron quitarse todos los temores, uno saltando al vacío, otro golpeándose la cabeza contra el muro, pero todos con la mirada fija de la muerte.

¡Qué espanto causa el rostro del fascismo!

Llevan a cabo sus planes con precisión artera sin importarles nada.

La sangre para ellos son medallas.

La matanza es acto de heroísmo.

¿Es éste el mundo que creaste, Dios mío?

¿Para esto tus siete días de asombro y trabajo?

En estas cuatro murallas sólo existe un número que no progresa.

Que lentamente querrá la muerte.

Pero de pronto me golpea la consciencia

y veo esta marea sin latido

y veo el pulso de las máquinas

y los militares mostrando su rostro de matrona lleno de dulzura.

¿Y México, Cuba, y el mundo?

¡Qué griten esta ignominia!

Somos diez mil manos que no producen.

¿Cuántos somos en toda la patria?

La sangre del Compañero Presidente

golpea más fuerte que bombas y metrallas.

Así golpeará nuestro puño nuevamente.

Canto, que mal me sales

cuando tengo que cantar espanto.

Espanto como el que vivo, como el que muero, espanto.

De verme entre tantos y tantos momentos del infinito

en que el silencio y el grito son las metas de este canto.

Lo que nunca vi, lo que he sentido y lo que siento hará brotar el momento…

В то время, когда происходил переворот, Элизио и его соратники были дома у Торресов. Глядя в линзу крохотного телевизора, они лицезрели страшную картину штурма дворца.

Мерседес Кастильо, едва ли не плача, прильнула к груди Элизио. Рядом сидела мать и пыталась её утешить, хотя было видно, что она также вот-вот заплачет. Признаться честно, все, кто был тогда в той комнате, еле сдерживали эмоции.

Вздымались чёрные клубы дыма, огонь, охвативший «Ла-Монеду», полыхал, словно адская лава. Скрипели гусеницы танка. Элизио крепко сжал руку Кастильо и сказал:

– Мы не бросим наш штык у ног врага! Мы продолжим бороться! Встанем же грудью за родную землю! Венсеремос!

Он говорил эти слова, испытывая ужасную моральную боль, но знал, что никак нельзя упасть духом.

– Посморите на эти грязные рожи! Солдатня! Нацепили каски себе на бошки и закрыли свои свиные рыла платками! Идиоты! – стал говорить Хуан Теодорес, разгорячившись. Элизио улыбнулся и сказал: – Да, Хуан! Ты молодец! На тебя всегда можно положиться! Не падайте духом, товарищи! Берите пример с Хуана! Настоящий революционный активист не должен бояться смерти! Он знает, на что идёт.

– Это не конец! – стал говорить Педро Колон – душа всей компании Торреса. – Это не конец! Мы будем идти до конца! Мы все с тобой, Элизио! Именно ты собрал здесь всех нас! Теперь нас не сможет разлучить даже их грязный железный сапог! Я с тобой! Я с вами, товарищи! Однажды Тельман сказал, что один палец можно сломать, но пять пальцев – это кулак!

– Нам придется уйти в подполье, – Сантьяго Теодорес старался говорить ровно и спокойно. – Мы сможем продолжать оставаться теми, кем были, но об этом никто не должен знать.

– Помните, что правда на нашей стороне, – заговорил Фелиппе Пескадор. – Забудьте о том, как вас зовут.

– Ибо мы одно целое, тем паче! – сказал Элизио.

– Элизио, ты вновь будешь организатором, но на этот раз…

– Не кружка, а подполья, – закончил фразу Торрес.

Матео Либертад произнес:

– Я соглашусь, что не стоит отчаиваться. Мне и слезами залиться хочется, честно говоря, но я не буду.

– Правильно! Наших слёз им не увидеть! – заявил Хуан Теодорес. – Обойдутся!

– Всё будет хорошо. Мы должны выполнить нашу миссию. Это большое горе для нас, как для чилийцев, как для революционных активистов. Но слёз моих им не видать.

– Да пусть хоть глаза мне вырвут! Только вместе с глазами они и слёзы мои получат! – крикнул Хуан Теодорес.

У Мерседес Торрес, сидевшей рядом с Мерседес Кастильо, стучало сердце.

– Что же теперь будет с нашей Родиной? – вопросила она.

– Мы просто должны послушать Элизио и продолжить борьбу, – ответила Кастильо. – Сеньора Альенде больше нет в живых. Есть только хунта. Но Альенде с нами. Он всегда будет с нами. Наши идеи никто не убьёт. Новый мир воскреснет. Не вечно ночи стоять над Сантьяго. Не вечно в Чили идти дождю!

– Жить без идеи невозможно, – сказал Сантьяго Либертад. – Смысл нашей жизни не угас. Он только возрос. Мы должны бросить вызов реакции. Иначе мы недостойны существовать в этом мире. Лучше умереть человеком, чем существовать как лишенный ума, дрожащий трус.

– Да! Человек без идей – всё равно, что одноклеточная амёба! – воскликнул Хуан.

– Действительно, Хуан! – сказал Бартоломе. – Правда, человек без идей – это иногда такая амёба… Такой маленький, что даже не амёба, а атом. Такие подлецы без родины, без народа, без знамени порой создают ядерные взрывы.

– Но если от атома есть польза, то от этих подонков только сплошной вред и совершенно никакого проку!

– Это точно! – согласился Педро.

К разговору подключился Симеон Эскуела:

– Понимаете, у меня начинает складываться такое впечатление, что все наши слова только лишь для утешения. И я признаю, что это так. Я всегда очень много говорил. Но наши слова никогда не разойдутся с делом. Мне не терпится приступить к делу. Появления предателей следовало ожидать. Уж больно у нас благоприятная была обстановка в стране. Эх, Альенде! Мир ему и покой! Как же так вышло, камрад?

– Знайте же, что близок тот день, когда вновь откроется широкая дорога, по которой пойдет достойный человек, чтобы строить лучшее общество, – стал говорить Томас. – Сколько боли и разочарования в этих словах!

Марко Сантьяго сказал:

– Мировой империализм беснуется. Стоит готовиться к тяжким временам. Страна упала на дно. Но не из той они породы, чтобы мы их боялись.

Раздался стук в дверь. Мерседес Торрес вздрогнула и хотела было пойти открыть ее, но Педро остановил её. Элизио направился к двери.

– Это я! Открывай! – крикнул знакомый голос.

Элизио сразу же открыл дверь.

– Это я! – сказал Марко Баррио. – Я был у матери. Вы тоже об этом слышали? Да?

– Ты о перевороте?

– Да, Элизио! Об этом злосчастном перевороте! Я очень соболезную всем вам и сам страдаю от этой непереносимой горести! Я слышал последнюю речь Альенде. Поверить в это я не могу! Его убили эти мерзкие солдафоны! Адмирал Мерино – подлый изменник! Я бы лично плюнул ему в лицо! Тысячи чилийцев разорвали бы их всех на части! Эту лживую отвратительную банду!

– Проходи. Не стоит обсуждать такие вещи на пороге, – сказал Элизио.

Вместе они прошли в небольшую гостиную, что по сравнению с бараком казалась просто раем. Черные стены ветхого дома – не белоснежные стены двухкомнатной квартиры. Просторный балкон с видом на город – не грязный подоконник с выходом на тёмный замусоренный двор.

Комментарий к IX Переворот

Сонмы рук трудовых не на фабриках города!

Сколько ж нас по стране в пытке глада и морока?

Президентская кровь, словно горн, обжигает,

Бьёт сильнее, чем бомба, в кипеньи взрывает!

И я верю, что снова кулак наш ударит.

О, мой гимн, как же плохо выходишь ты,

Когда песнь заглушает все страхи.

Цепенеет живой, но в агонии мечты

Разыщи себя в вечности взмахе.

Ведь ты тишь и покой в этой пытке и мраке.

То, что я никогда не видел, когда явился на свет,

Что я чувствовал и что я чувствую, откроет момент…

Перевод авторский

========== X Покушение ==========

Комментарий к X Покушение