Корма было мало, но сена вдоволь.

Лишнее можно сложить снаружи и накрыть брезентом, сперва оставив необходимое количество, чтобы мне не пришлось таскать его и складывать в стог только для того, чтобы снова тащить обратно лошадям.

Закрыв дверь сеновала, я повернулась, чтобы пойти к Серенгети, посмотреть, закончила ли она есть и готова ли отправиться на прогулку, но остановилась как вкопанная.

Возле закрытых ворот стоял Джонни, и его глаза были прикованы ко мне.

Этого не должно было произойти по ряду причин.

Во-первых, я еще не смирилась. Не сейчас. Мне требовался, по крайней мере, целый день, или, скорее, сотня.

Во-вторых, это несправедливо. Я знала, что он хотел поступить со мной правильно. Он легко меня подвел, теперь объяснит, что у него в голове все перепуталось, и именно поэтому он играл со мной, попытается заставить меня понять, чтобы чувствовать себя лучше.

Но в этом конкретном сценарии я решила, что время, когда это произойдет, — если это вообще произойдет, — нужно выбрать мне, а не ему.

И, наконец, глупо убиваясь горем, и не позволив себе зацикливаться на том, что это было всего три ужина, два завтрака, несколько телефонных разговоров и переписок, а не годы совместной жизни и нарушенные обещания, я легла спать в футболке, которую он мне прислал.

Поэтому сейчас я стояла перед ним в его футболке, старых, поношенных мужских пижамных штанах, которые я обрезала до колен, чтобы ходить в них в конюшню, и в резиновых сапогах.

Волосы были в беспорядке.

И я знала, что должна выглядеть усталой и, вероятно, мои сердечные страдания были написаны у меня на лице.

Так что это происходило не просто слишком рано и было несправедливо.

Это была катастрофа.

Я оторвала от него взгляд и по неизвестным причинам сразу же направилась к сараю, хотя мне нечего было там делать, так как я должна была идти к Серенгети. Качая головой, я произнесла:

— Ты не обязан этого делать, Джонни.

Я почувствовала его движение, но не посмотрела на него.

— Иззи, мне нужно, чтобы ты меня выслушала.

Я продолжала качать головой, в то же время отдаляясь от него.

— Все в порядке. Я понимаю. Ты не обязан ничего говорить.

— Из, детка, остановись на секунду и выслушай меня.

Я остановилась у двери в сарай и слегка повернулась, уперевшись взглядом в его грудь, потому что он стоял близко.

Сегодня на нем была новая футболка, синяя, с выцветшим белым американским флагом спереди.

Выглядело потрясающе.

— Честно, все нормально. Я в порядке. Я ожидала, что это произойдет, — сообщила я, хоть и не ожидала, что мне придется стать свидетелем их воссоединения.

— Что произойдет? — спросил он.

Я проигнорировала его.

— И я все еще не против взять Тумана, если нужно. Но я сама съезжу за ним и буду о нем заботиться. Мне нетрудно. Не волнуйся. Просто напиши мне адрес. Я знаю кое-кого, кто позволит мне воспользоваться трейлером для перевозки лошадей, а у Чарли есть грузовик, к которому можно его прицепить.

— Из…

— Спасибо, что пришел, Джонни. — Я начала открывать дверь сарая. — Это мило. — Я подняла глаза к его бородатому подбородку и хотела пнуть себя, потому что мой голос начал звучать хрипло, когда я закончила: — Будь счастлив.

Я собиралась исчезнуть за дверью, но у меня ничего не вышло.

Дверь, которую я приоткрыла всего на три дюйма, захлопнулась передо мной, а затем меня развернули, положив руку мне на плечо, и я обнаружила себя прислоненной спиной к деревянной стене сарая, с рукой Джонни на моем животе.

Я посмотрела на Джонни.

Он выглядел злым.

Я почувствовала, как мое раненое сердце начало учащенно биться.

— Мне нужно, чтобы ты заткнулась, детка, и выслушала меня, — прорычал он.

— Тебе действительно не обязательно это делать, — прошептала я.

— А тебе действительно нужно заткнуться, — резко ответил он.

Я уставилась в его сердитые глаза.

Он говорил мне заткнуться.

И злился.

Он вторгался на мою землю, в мою конюшню, в мое пространство, стремясь поступить правильно и не думая о моих чувствах, и он злился, что я ему не позволяю объясниться.

И это разозлило уже меня.

— Не говори мне заткнуться, — огрызнулась я.

— Иззи, повторю еще раз, тебе нужно меня выслушать.

Я поднялась на цыпочки, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, и ответила:

— Мне ничего не нужно.

— Ясно, — отрезал он.

Потом его руки больше не было у меня на животе.

Она обернулась вокруг моей талии, пальцы его другой руки крепко стиснули мои волосы, а его губы накрыли мои.

Он поцеловал меня.

Я замерла на секунду в шоке, прежде чем попыталась вырваться из его хватки.

Мои ладони наткнулись на широкие, сильные плечи, и все.

Я перестала быть Иззи.

Меня не было в конюшне.

Я не злилась на Джонни.

И он не разрывал мне сердце.

У меня дома не было племянника и сестры, столкнувшейся с какими-то проблемами, и в то же время переживавшей, что со мной что-то происходит.

Шандры, как-там-ее-фамилия, не существовало.

Она даже не родилась.

Я превратилась в кого-то другого, нечто совершенно неизвестное, находилась где-то в ином месте.

Но Джонни остался Джонни.

И он обнимал и целовал меня.

И я превратилась в чистое желание.

Мои губы открылись, и Джонни скользнул языком внутрь со стоном, который вогнал жгучий голод глубже в мою плоть, до мозга костей, прямо в душу, и я не смогла бы сдержать его, даже если бы попыталась.

Мои руки покинули его плечи и потянулись к завязкам моих штанов. Я потянула за них, и мешковатый материал упал к лодыжкам.

Затем я потянулась к его ремню.

Джонни прервал поцелуй, поднял голову и заглянул в глубину моих глаз.

Он издал звук, этот свой приглушенный рев, который теперь звучал не зло или разочарованно, а хищно.

Если бы я уже не промокла, то это случилось бы сейчас.

Вместо этого я стала истекать влагой.

Я возилась с его ремнем, когда он приподнял мою футболку и зацепил большими пальцами мои трусики по бокам и потянул их вниз.

Он спустил трусики до колен, при этом царапая ногтями больших пальцев мою плоть, — ощущение отдалось прямо в моей киске, — а затем вытащил бумажник из заднего кармана.

Я расстегнула его ремень и потянулась к пуговице.

Я услышала, как бумажник шлепнулся на землю, прежде чем он зажал край упаковки презерватива между стиснутыми зубами и отвел мои руки в сторону.

Я сосредоточилась на своих трусиках, стягивая их ниже до тех пор, пока они не упали к лодыжкам.

Джонни приспустил джинсы на задницу, и презерватив исчез у него из зубов.

Через несколько секунд его руки оказались на моей попке, мои — на его плечах, и меня подняли вверх.

Продолжая удерживать меня, он сделал шаг вперед, прижимая меня к стене.

А затем оказался внутри.

Я ахнула.

Он застонал.

И все это время наши глаза не отрывались друг от друга.

Он начал двигаться, вонзаясь в меня, и я, обхватив его бедра ногами и используя икры и пятки в качестве рычага, начала волнообразно двигаться в такт его движениям. Одной рукой я крепко обхватила его сзади за шею, другой сильно вцепилась в его густые волосы.

Джонни одной рукой поддерживал меня за ягодицы, а другую прижимал к затылку.

Его затрудненное дыхание сталкивалось с моим прерывистым, когда он, глядя мне в глаза, жестко объезжал меня.

Во время этого все вокруг исчезло.

Ничего в целом мире не существовало для меня, кроме его глаз, его члена, его крепкой хватки, и всех тех удивительных, прекрасных, чудесных вещей, которые он заставлял меня чувствовать.

Мои прерывистые вдохи участились, послышались всхлипы, и по мере того, как его толчки становились все сильнее и быстрее, раздалось его рычание.

Моя рука скользнула по его шее сзади, и я грубо схватила его, когда от всего, что я чувствовала, от всего, что он мне давал, я начала стонать.