Я также наблюдала, как он остановился, чтобы потрепать по голове собак, когда те подбежали к нему, а потом продолжил свой путь к конюшням рядом с гарцующими собаками.

Я прикинула, что для того, чтобы выпустить лошадей и загнать их обратно, мне требовалось от пятнадцати до тридцати минут, в зависимости от того, насколько сговорчивой оказывалась Серенгети.

И как было бы здорово, если бы в моей жизни был кто-то вроде Джонни.

Я любила своих лошадей и ни на секунду не задумывалась о том, сколько времени трачу на уход за ними.

Но было бы здорово, если бы кто-то помогал мне с этим.

Мы с Кентом не жили вместе. Возможно, подсознательно я понимала, что с ним что-то не так, и замечание Чарли примерно через два месяца после начала наших с Кентом отношений: «Извини, Из, в этом парне просто что-то не так», — заставили меня насторожиться. Но даже несмотря на то, что мы были вместе больше года, мы так и не съехались.

Я никогда не жила ни с одним парнем, ни с Кентом, ни с теми двумя, что были до него.

Возможно, я искала кого-то вроде Джонни, кто знал бы, как обращаться с лошадьми.

Возможно, я искала кого-то, кто был бы не прочь бросить свои грязные вещи в стиральную машинку.

И, возможно, я искала кого-то, кто также был бы не прочь загрузить выстиранным бельем сушилку, а после сложить его.

Или кого-то, кто был бы не прочь пропылесосить полы.

В общем, так как мама все время работала, а моя сестра была сумасшедшей, я взяла на себя основную часть обязанностей по управлению домом, ухаживая и за людьми, и за животными, еще до того, как достигла того возраста, чтобы делать все самой.

Было бы очень странно, если бы кто-то помогал мне выполнять работу по дому.

Джонни и собаки исчезли в конюшне, когда я поняла, что мои размышления никак не помогут приготовить цыпленка.

К счастью, я легко его разделила, как всегда после того, как он мариновался весь день.

И, к счастью, у меня уже были кукурузные лепешки, натертый настоящий английский чеддер и высушенные оливки, чтобы смешать все ингридиенты, посыпать сверху еще сыром и оливками, а затем закрыть крышкой и позволить волшебству случиться.

Достав черную фасоль, я открыла ее и высыпала в стоящую на плите кастрюлю, чтобы разогреть, прежде чем выбежать из кухни и подняться по лестнице, чтобы переодеться, не делая этого в присутствии Джонни.

Мы могли бы поболтать, пока я готовила гуакамоле. Но после того, как он прождал меня столько времени, мне не хотелось оставлять его в одиночестве, пока я переодеваюсь.

Я мысленно спланировала свой наряд, так что мне не потребовалось много времени, чтобы избавиться от брюк, блузки и туфель-лодочек и надеть укороченные джинсы-бойфренды с широкими манжетами и зеленую блузку с принтом, милыми рюшами и едва заметными рукавами.

Я сняла золотые браслеты и часы, оставила золотые гвоздики и босиком спустилась по лестнице, приподнимая волосы, чтобы собрать их на макушке в беспорядочный пучок.

Добравшись до кухни и выглянув в окно, я не увидела Джонни. Я подумывала о том, чтобы пойти его проведать, но вместо этого решила дать ему время и взяла авокадо.

Я начала готовить соус, часто возвращаясь глазами к окну, поэтому, не прошло и пяти минут, как я увидела Джонни и собак, выходящих из конюшни.

Именно тогда я поняла, что мне нравится его походка. В Джонни чувствовалась уверенная, мужская грация. Он был тем, кем был. Выглядел так, как выглядел. Двигался так, как двигался. Тот факт, что все это было потрясающе, не имел для него значения.

Это просто был…

Он.

Когда вошли Джонни и собаки, я добавляла к авокадо соль, измельченные лук, кинзу и перец чили.

— Серенгети была примадонной, — догадалась я, оглядываясь на него через плечо, собаки приблизились ко мне поздороваться, прижавшись к моим ногам.

— Твои собаки любят незнакомцев. Твоя паломино — не очень, — ответил он.

— Нет, только если ей захочется. Сегодня вечером она просто чувствует себя примадонной.

Он бросил на меня удивленный взгляд и направился к холодильнику.

— Хочешь пива?

— Я не пью пиво. Но там есть открытая бутылка белого вина. Ты мог бы налить мне его. Бокалы для вина вон там. — Я мотнула головой в сторону противоположной стены.

— Сейчас будет, — пробормотал он.

— Еще немного, и мы сядем на заднем крыльце и перекусим, пока готовятся энчиладас.

— Заставишь меня есть овощи? — спросил он.

Я улыбнулась ему.

— Ты уже большой мальчик, не уверена, что смогу заставить тебя делать что-то, но салат я приготовлю. Если тебе ничего из этого не захочется, я не обижусь.

— Посмотрим, примет ли мое тело что-нибудь полезное, чем его собираются накормить.

Я тихо рассмеялась, решив не упрекать его, потому что прекрасно знала, что он каким-то образом заботился об этом теле, иначе оно бы так не выглядело, и вернулась к гуакамоле.

Я добавляла сок лайма, готовясь все перемешать, когда Джонни у меня за спиной заметил:

— Милая кухня.

Я оглянулась на него через плечо и увидела, что его внимание обращено на меня, одной рукой он опирался на кухонный островок, а в другой держал бутылку пива.

— К счастью, в основном, она уже была такой, когда я покупала дом. Я только сменила раковину, поставила мраморные столешницы, потому что их заказала какая-то дама, а потом решила от них отказаться. Еще кое-где подкрасила, заменила несколько ручек и… вуаля.

— Мило. И симпатично. В ней вся ты. Но я чувствую, как мои яйца скукоживаются, просто от того, что стою здесь.

Я расхохоталась, глядя на шкафы, выкрашенные в кремовый цвет, ручки из зеленого стекла, и зная, что под раковиной висела тканевая занавеска с розочками и листочками на кремовом фоне. Над окном над раковиной шел узкий цветочный рисунок. На полках возле раковины стояла светло-зеленая, вперемешку с розовой, стеклянная посуда и кухонная утварь, которую я унаследовала от мамы (а та унаследовала от своей мамы), и та, что я сама собирала годами. Даже мой миксер KitchenAid был мятно-зеленого цвета. Все остальное было кремовым или с замысловатыми завитушками. И каждый дюйм кухни, определенно, кричал о женственности.

— Я закончу через секунду, и мы выведем тебя из опасной зоны на заднее крыльцо.

— Детка, твое заднее крыльцо выглядит более уютным, чем моя гостиная. На том диванчике больше подушек, чем на моей кровати. У тебя там даже лампа есть.

— Мне нравится комфорт, — сказала я гуакамоле.

— Рискну предположить, что тебе удалось реализовать это желание на все сто процентов.

Я снова тихо рассмеялась, затем подошла к шкафу за чипсами и миской для сальсы.

— Можешь выходить, — сказала я ему. — Мне осталось только высыпать чипсы и захватить соус, и я присоединюсь к тебе через две секунды.

— Я возьму твое вино, — ответил он.

— Спасибо.

Я разобралась с чипсами, а затем, решив подшутить над Джонни, поискала розовые бумажные салфетки с оборочками в уголке, на которые наткнулась в антикварном магазине. Я приберегала их для особого случая, вечеринки или чего-то в этом роде, но решила, что сейчас самое подходящее время ими воспользоваться.

Я прихватила их вместе с миской.

Джонни сидел на диванчике, обе собаки бродили по застекленной веранде, решая, где устроиться, я села рядом с ним, положила салфетки и поставила миску на столик перед нами.

— Господи, — пробормотал он, глядя на салфетки.

Я хихикнула.

Демпси подошел и с надеждой уставился на чипсы.

— Нет, малыш, — пробормотала я.

Он одарил меня щенячьим взглядом, затем подошел Вихрь и с надеждой уставился на чипсы.

— И тебе «нет», красавчик, — сказала я ему.

Он заскулил, затем обогнул стол и со стоном плюхнулся на живот у моих ног.

Демпси выбрал Джонни, отчасти потому, что рядом с Вихрем больше не было места. Но главным образом потому, что Вихрь был старше, и он давным-давно уяснил, что мое категорическое «нет» означает «нет». Джонни был неизвестным субъектом, и мог дать слабину с чипсами.