Она стояла на мокром деревянном пирсе, врезающемся в темно-синее море. Ночь умирала, уступая новому дню. Вместе с ночью умирали по крупицам ее давно разбитые чувства, остатки всего искреннего и простого, что было когда-то в душе. Смотря в даль, она предавалась мыслям о прошлом, погружаясь в него, будто в соленые воды. Она любила смотреть на горизонт. Могла часами стоять на пирсе и думать о понятном только ей одной. Море зализывало ее раны, увлекало своей загадочностью и великолепием.

Воздух на рассвете всегда особенно прозрачен. Над ровной гладью постепенно рассеивалась сероватая дымка, уносящая с собой остатки былой тяжелой ночи. Зарождалась заря. Вот вспыхнула желто-красная полоса, озарившая мягким светом бескрайнее море, высокие горы, дома и равнины. Женский стройный стан виднелся издали с безлюдного берега. В лучах ласкового утреннего солнца длинные волнистые локоны зарделись медными красками, покрывая хрупкие загорелые плечи. Нежное длинное платье развевалось на теплом ветру, подчеркивая все достоинства безупречной фигуры. В ярко-зеленых колдовских глазах затаилось желание перемен и ожидание благосклонности судьбы. А по точеному лицу беззвучно катились редкие, кристально чистые, неподдельные слезы. Ее жених изменял ей в данный момент со своей постоянной любовницей Маргарет в специально снятых для той трехэтажных апартаментах на берегу моря.

Спускаясь к пирсу, я еще издали заприметил ее.

– Берта, привет! – радостно поприветствовал с берега.

Она обернулась и на несколько мгновений остановила на мне свой взгляд.

– Почему ты одна здесь так рано? Где Тим? – поинтересовался я, приближаясь.

– Доброе утро! Мне не спалось, вот и вышла прогуляться. В последнее время я не очень хорошо сплю по ночам и часто гуляю здесь одна, – немного смутившись, ответила Берта, пытаясь спрятать свои глаза. – Я пойду, мне действительно пора. Рада была повидаться, Майкл, – скомканно произнесла она и быстрым шагом отправилась прочь.

Удивительная девушка! Она поражала меня тем, что сочетала в себе все несочетаемые качества, которые только могут уместиться в одном человеке: неповторимые черты женственности, глубокой, не по годам, мудрости и повадки ребячества, как будто она совсем еще девочка. Она умела расстраиваться так, как будто ей пять лет, умела обидеться так, что ей хотелось все моментально простить. Однако в ее глазах уже виднелись отблески страданий. Глаза яркие, но в то же время мутновато-зеленые. И они не могут скрыть, что ей бывало действительно тяжело и довелось пережить что-то нехорошее. Когда я смотрел на нее, мне иногда казалось, что передо мной умудренная опытом женщина, которая знает ответы на все вопросы, знает, как ей жить и что делать, как и с кем беседовать и о чем. Об этом говорили все ее изысканные манеры и необычайная простота. Это дьявольски странно и непонятно. Похоже на игру, на выставление какого-то образа, за которым довольно трудно увидеть истинную, подлинную сущность этой молодой женщины. «Она была бы одной из талантливейших актрис, – думал я. – Просто ничто другое ей не подходит».

Через месяц должна быть ее свадьба. Самая шикарная свадьба всех времен с довольно известным бизнесменом, торгующим морскими судами, по имени Тим Бариатти.

Единственный ее друг – моя дочь Никки, которая прожила в России с матерью несколько лет, немного имеет представление о русском менталитете и знает довольно неплохо русский язык, впрочем, как и я сам, – брак с москвичкой поспособствовал. Никки четырнадцать. Я рад, что Никки общается с Бертой, так как мне всегда хотелось, чтобы мой ребенок был многранен и дружил с искренними людьми. Да уж что скрывать: общение дочери и Берты – повод чаще видеть эту чарующую особу. Мне нравилось, когда Берта приходила к нам, сразу становилось так тепло и интересно. Но казалось, она относилась ко мне больше как к отцу, чем как к мужчине, хотя ее жених старше меня.

Сегодня она должна зайти к нам, чтобы отправиться с Николь на пляж. Они очень любили принимать солнечные ванны на берегу моря. Я часто подсматривал за ними. Я много работал, и они думали, что я не приезжаю домой, а я по дороге на ланч останавливался недалеко от дома, проходил мимо самшитовой рощи и искал глазами их на пляже. Откровенно говоря, мне больше нравилось, когда я заезжал туда и видел одну Берту, без моей дочери. Так как Никки долго не выдерживала на солнце и бежала домой пить холодный мандариновый фреш, Берта оставалась ждать ее.

Самым большим удовольствием было, когда я впервые увидел, как Берта загорала топлес. Видимо, так ей удобнее. Благо, пляж безлюдный. Это было умопомрачительное зрелище. Берта, довольная своим идеальным телом, сидела на полосатом пледе, взяв в руки спрей, она брызгала его на свои безупречные торчащие соски. Потом она растерла блестящий спрей по своей груди, завязала волосы в беспорядочный пучок, надела очки и принялась читать какую-то книжку. Женщина моей мечты осталась лишь в одних полосатых маленьких трусиках, что вызвало большое желание.

Был как-то один раз, что я осмелел и подошел к ней. Я ожидал любой реакции, но она, совсем не смущаясь, сказала, что ждет, когда вернется моя дочь, и спросила, как у меня дела на работе. Совершенно не понял я, откровенно говоря, что творится у нее в голове. В тот миг мне показалось, что было в ее жизни что-то пошлое и развратное, поэтому она так спокойно показывается в таком виде мужчине. Она не придала этой ситуации совершенно никакого значения, как будто бы ничего и не произошло. Помню, как в тот вечер я смущенно удалился. Думаю, я выглядел очень глупо. В итоге она весь день не выходила из моей головы. Но нельзя было о ней думать, совершенно нельзя! Я вернулся на работу, погрузился в дела и на время забыл о ней.

Я работал на ее жениха. Точнее, недавно устроился на временную подработку. Тим – генеральный директор «Солвейг Интерпрайзез», он начал свой бизнес давно, потом перебрался на эти земли, открыл филиал. Ему здесь настолько понравилось, что он решил тут остаться. Потом привез сюда Берту. Это все, что я знал о нем. Он сказочно богат и всегда неуважительно относился к слабому полу. Но к своей невесте он испытывал какое-то особое чувство. Складывалось такое впечатление, как будто ему ее жалко. Непонятно, как такому человеку, имеющему беспорядочное количество связей, удалось так быстро остепениться из-за какой-то русской особы. Но чувство жалости здесь было налицо поначалу, и со временем оно начало потихоньку испаряться. Ну это только как я заметил. Не исключено, что я мог и ошибаться. Уж слишком много я думал об этой непонятной мне и многим другим, здесь живущим, необычной женщине.

– Майкл! Все грустишь? Сегодня же выходной! – Берта вбежала в мою гостиную с обворожительной улыбкой.

– Да вот проснулся недавно. Может, кофе?

– Не откажусь. Мне с молоком и без сахара, – сквозь улыбку воскликнула она, падая на мой барный стул, который жалостливо скрипнул от ее резкого приседания.

Берта закурила. Она курила много и все подряд. Как говорила когда-то, ей безумно нравится процесс. На этот раз это какие-то непонятые сигареты из желтой пачки, на которой нарисован банан. Она сидела, откинувшись на спинку стула, словно у себя дома, и разговаривала со мной на этот раз как с другом, а не как с отцом, что меня крайне порадовало и удивило. Я обратил внимание на ее странный взгляд. Ее глаза как будто врали. Сказать честно, это не самый лучший из ее видов, но все же она казалась мне прекрасной, даже и с немного отекшими глазами. Они отекли от слез или от недосыпания – я точно не понял.

Берта была в коротком пляжном платье, через которое просвечивал белый купальник, из неглубокого выреза поднималась стройная тонкая нежная шея, сзади покрытая пушком курчавых волос. Я молча преподнес ей кофе, чувствуя себя почему-то глупо.