— Посмотрим, что ты скажешь, когда будешь снова воровать его у меня.
Он смотрит на неё: её нос приподнят, брови изогнуты в его обычной манере. Но, поймав этот пристальный взгляд, Гермиона придаёт лицу более нейтральное выражение, в её памяти всплывает та ночь, когда кто-то кашлял за их дверью. Она открывает рот, но не знает, что сказать, лишь чувствует — должна. Гермиона делает глубокий вдох, ощущая дыхание Малфоя на своей коже.
— Сэр?
Драко вскидывает глаза на женщину за прилавком и подходит к ней, оставляя Гермиону таращиться ему в спину.
— Карту города.
Продавщица отворачивается, и Гермиона готова поклясться: Драко бормочет что-то очень похожее на «Чёрт», и это сбивает с толку ещё больше. Что бы он ни разглядел в выражении её лица, кажется, его это не слишком порадовало. И Гермиона начинает нервничать сильнее: будто она провалила тест, хоть и была внимательна в классе.
Он тянется, чтобы забрать у Гермионы попкорн, и она, воодушевившись, проходит к кассе расплачиваться. Она прижимается плечом к его руке, и ни один из них не отстраняется.
День: 1444; Время: 22
Этот дом — лишь один из ряда точно таких же зданий, выстроившихся по обе стороны улицы. Они проникают в него через заднюю дверь: безмолвно напоминая о раненом плече, Драко неуклюже отступает, и Симус с Гарольдом всем телом врезаются в древесину. Они пробираются к кухне, когда в дверном проёме вдруг появляется обнажённый парень, и Гермиона подозревает, что они ошиблись адресом, — до тех пор, пока тот не вскидывает палочку.
Его убивает Джастин — от прикладываемого усилия плечи друга резко дёргаются вперёд. Всепоглощающий тёмный холод, разрывающий на части нутро и оставляющий шрамы, — вот что такое Авада. В течение всей своей жизни, думая об этом заклятии, Гермиона каждый раз будет испытывать накатывающую тошноту, терзаться опустошающим холодом от тех ощущений, что невозможно позабыть.
Гермиона перепрыгивает через тело не глядя — она уже давно уяснила, что остекленевшие глаза тоже нелегко вытравить из памяти. Необходимо отрешиться — лишь отсутствие эмоций позволяет выполнить свою работу, и Гермионе потребовалось несколько лет, чтобы это понять. Она так сильно переживает по каждому поводу, что было бы ложью утверждать, будто она справлялась со всем, но чёрт побери, если она не старалась.
Чтобы действовать быстрее, они разделяются на пары согласно плану Б, который вступает в силу в случае применения магии. Со стороны лестницы летит зелёный луч: Гарольд и Джастин бросаются вправо, Гермиона и Драко — влево, а Симус отвечает Убивающим заклятием и вместе с Лавандой несётся на второй этаж. Малфой всегда ставит их в одни и те же пары, и пусть они не обсуждали запасной план в деталях, сейчас они действуют почти что инстинктивно.
Распахнув первую дверь, Гермиона замирает так надолго, что этого времени хватило бы застывшей напротив женщине убить её четыре раза подряд. На лице её визави в неярком свете комнаты читаются те же эмоции: шок, страх, смущение, полная неуверенность — обе волшебницы, плотно сжав губы, вскидывают палочки.
Кто-то обхватывает её сзади за плечи, и она узнаёт Драко. Его рука скользит по её шее, когда он резко отскакивает от дверного проёма вместе с Гермионой. Едва с палочки Малфоя срывается заклинание, она дёргается, но он выкрикивает Ступефай. И это хорошо, потому что Гермиона никогда не смогла бы его простить. Никогда бы не смогла посмотреть Драко в глаза — она захлёбывается дыханием, осознавая правдивость этих мыслей.
— Отправь её портключом, — отрывисто командует он ей на ухо и отпускает. Гермиона засовывает дрожащую ладонь в карман и бросается вперёд.
Женщина пялится на неё невидящими глазами, её палочка валяется на полу, и Гермиона не в состоянии оторвать взгляд от выступающего живота, который может означать лишь одно. Пожирательница Смерти она или нет, но Гермиона не может придумать ни единого оправдания убийству беременной женщины. Почему-то это было последним, что она ожидала увидеть за дверью: у неё возникло такое чувство, будто она разом позабыла все известные ей заклинания и чары. На языке вертелось только лишь Убивающее заклятие, а в мозгу билось осознание невозможности его использования.
Но это оцепенение тянется недолго. Все мысли отходят на задний план, когда что-то тяжёлое попадает ей сначала в висок, потом в плечо, а затем проносится возле самого лица. Гермиона вскидывает голову в тот самый момент, когда женщина исчезает, и встречает безумные глаза рыдающего ребёнка.
— Чёрт,— выдыхает Гермиона.
— Ты… Что ты сделала с моей мамой? — маленький мальчик орёт так громко, что на его шее проступают вены, а лицо становится ярко-красного цвета.
Он хватает вазу, и она тут же врезается Гермионе в плечо.
— С твоей мамой всё в порядке. Она в порядке, она…
Он снова кричит — дико и отчаянно, так, как пятилетний ребенок не должен кричать никогда. Он бежит прямо на Гермиону — она по-прежнему стоит на коленях, встречая этот маленький комок ярости, и ловит его за плечи. Крошечные кулачки колотят её по лицу, пока одной рукой она лезет в карман за вторым портключом.
— Она в порядке! Обещаю тебе! Я просто отправила её в безопасное место, поэтому она… Я отправлю тебя к маме, ладно? Я собираюсь…
Неужели все дети вели бы себя именно так? Неужели это и есть их реакция на смерть родителей? Если бы дети убитых ею людей взглянули на неё своими глазами, полными боли и обвинений, смогла бы она когда-нибудь это забыть? Гермиона вдруг понимает, что ее трясёт, в груди затягивается тугой узел, и она чувствует внезапную, почти непреодолимую потребность обнять этого ребёнка.
Его ногти оставляют на её руках царапины, кровь забивается ему под ногти, и Гермиона выдёргивает из свёртка в кармане ленту.
— Мне очень жаль, — шепчет она и плачет — всё это так нелепо.
Она с трудом повязывает полоску ткани на детское запястье — мальчик рыдает и лупит её по щекам — и отскакивает, прежде чем срабатывает портключ. Ребёнок исчезает через две секунды, оставляя Гермиону стоять на коленях посреди пустой комнаты: по рукам её струится кровь, по лицу — слёзы. Гермиона никогда не умела общаться с жертвами войны — невинными очевидцами, видящими в ней либо помощь, либо объект для мести. Катастрофические последствия войны простирались гораздо дальше решения об использовании Непростительного заклятия. Страдали оба мира, в которых они сражались. И неизвестно, получится ли вернуть свои жизни и сможет ли Гермиона когда-нибудь перестать испытывать такое сильное чувство вины.
Всё ещё дрожа, она вываливается в коридор, где сталкивается с Драко, выходящим из другой комнаты. С бесстрастным видом он осматривается, анализируя ситуацию, как того требует инстинкт выживания. Они все одинаковы во время битвы: их лица принимают то неосознанное выражение, которое никто бы не хотел разглядеть в зеркале. Но уже секунду спустя облик Драко меняется, и что-то близкое к панике искажает его черты.
— Что за чёрт?
Гермиона вспоминает, что её руки перепачканы в крови, а слёзы она так и не удосужилась вытереть. По плечу и спине стекает что-то мокрое и липкое, но выглядит Гермиона гораздо ужаснее, чем чувствует себя на самом деле.
— Всё чисто? — она умудряется говорить ровно, пусть и тихо. Судя по тому, как решительно направляется к ней Малфой, все помещения в этой части дома он уже проверил.
— Заклятие?
Схватив Гермиону за шею, он тянет её на себя — наклонившись, она утыкается лбом в его грудь, предоставляя лучший обзор спины. Это так знакомо, некоторым образом утешает, и она выныривает из пучины своих невыносимо тяжёлых мыслей.
— Он решил, что я убила его мать. И что-то бросил в меня. Я в порядке, пусть… — она вскрикивает от пронзающей лопатку боли — Малфой отбрасывает на пол осколок стекла.
— Я не особо хорош в лечебных чарах, — выплёвывает он, и Гермиона не знает: он злится на неё или на себя за это вынужденное признание.
— Драко, что за чёрт! Ты просто… — Гермиона замолкает и сильно прикусывает губу — кожа натягивается на ране, провоцируя новую вспышку боли.
