Драко в эту ночь к ней не приходит.

День: 1444; Время: 11

— Ты чего такая дёрганая?

Гермиона подскакивает, проливает горячий чай на ладонь и шипит сквозь зубы.

— Ч-что?

Прошлой ночью она спала два часа двенадцать минут. Может быть, меньше, но когда Гермиона в последний раз закрыла глаза, часы показывали 3:55, и пусть ей потребовалось какое-то время, чтобы провалиться в сон, эти двенадцать минут она всё равно засчитала. Порой Гермиона врёт самой себе, сколько полноценного отдыха она получила, — игры с силой воли, лишь бы только удержаться от попыток убедить себя, что вполне объяснимо пускать днём слюни, уткнувшись носом в стол.

Она не сразу пришла в себя настолько, чтобы начать размышлять о произошедшем. Следуя собственной привычке, Гермиона разложила события на детали, каждую из которых анализировала до тех пор, пока не начала кружиться голова. Отсутствие реакции со стороны Драко и Лаванды свидетельствовало о том, что оба они не особо волновались. Хотя Гермиона была не в том состоянии, чтобы в должной мере обратить внимание, не переполняла ли Лаванду радость от предвкушения самой интересной сплетни за… она даже не знала, за какой именно период времени. Драко напрягся, но судя по воплям, доносившимся из-за двери, его натянутость была больше связана с тем, что Гарольд хотел взглянуть на план, и с очередной вспышкой малфоевской паранойи.

Прозрение пришло к Гермионе в 9.27 утра. Обдумывая язык тела и прикидывая способы заставить Лаванду молчать, она вдруг спросила саму себя, а почему, собственно, она так переживает? У Рона бы случился сердечный приступ, Гарри бы умер от шока, слухи и гадости преследовали бы её ещё бог сколько знает времени?

Гермиона осознала, что оснований держать эти отношения в секрете не так уж и много. Драко не Пожиратель Смерти или кто-то подобный, а будь он им, ничего бы и не срослось. После случившегося озарения до неё, наконец, в полной мере дошли слова Драко. Гермиона признала, что единственная причина, по которой она утаивала их связь, заключалась в том, что ей хотелось избежать осуждения, нападок и сомнений в собственной значимости. Не об этом ли твердил ей Малфой всё это время? Чувство вины, такое же тёмное и уродливое, как ненависть, наполняющая во время битвы, захлестнуло её при мысли, что Драко наверняка считал, что она его стыдится. А почему бы и нет? Гермиона всячески скрывала тот факт, что он её… любовник, не желая, чтобы люди её с ним ассоциировали. Потому что быть с ним означает принизить свою ценность. И как же неприятно ему было это подозрение.

Вернее даже, знание.

Вначале ей было стыдно. Но потом такие прятки стали обычным делом, и казалось гораздо проще хранить этот секрет, нежели столкнуться с реакцией на его обнародование. Ей хватало поводов для волнений, чтобы беспокоиться ещё и о собственной репутации. Или репутации Малфоя. Она успокаивала себя этим оправданием, даже увидев реакцию Драко той ночью, когда кто-то ходил за их дверью. Она постаралась её проигнорировать, найдя логичные объяснения. Но сейчас, позволив себе, наконец, посмотреть на ситуацию в целом, Гермиона чувствовала себя ужасно. Вина, отягощённая больше мыслями о том, что Драко знал, как Гермиона носится со своей значимостью, чем опасениями, что теперь будет, раз всё выяснилось.

В 10.02 Грейнджер перестала переживать. Ну хорошо, все узнали. Узнали, что она поддерживает сексуальные отношения с тем, кто не является её молодым человеком. Узнали, что это Драко Малфой — тот самый уважаемый, пугающий и ненавидимый Малфой. Шепотки и косые взгляды, что раньше сопровождали Лаванду, теперь станут её спутниками — и, возможно, положение будет даже хуже. Но Гермиона лицом к лицу сталкивалась с Пожирателями Смерти, войной, убийствами и смертью своих друзей — и всё прочее бледнеет в сравнении с этим. Она не боится.

Лишь, как справедливо отметила Лаванда, дёргается.

— Это по поводу прошлой ночи? — шёпотом спрашивает Лаванда — и Гермиона вскидывает на неё глаза, удивлённая такой предусмотрительностью.

Она понятия не имеет, как именно отреагируют люди и что скажут. Гермиона нервничает, потому что достаточно чьей-то грубости, чтобы она вспылила.

— Да.

— Гермиона, — Лаванда со смехом откусывает от блинчика и качает головой. — Ну какая разница, что люди увидели то, о чём и так знали? Да брось ты.

— Что? — Гермиона явно туговато соображает по утрам. Ладно, всё дело в неуверенности. — Ты всё знала?

Сначала Лаванда смотрит на Гермиону так, словно та придуривается, а затем так, будто та невероятно наивна. И это обидно.

— А есть варианты? Ты заметила, как часто я оказываюсь в тех же самых местах, что и вы? Вы оба искрите уже целую вечность, и я тебя умоляю… Вы хоть отдаёте себе отчёт, как иногда шумите? Такие звуки, знаешь ли, ни с чем не спутаешь.

Гермиона широко распахивает глаза и моргает, невидяще пялясь в чашку с чаем. Лицо пылает, тело кажется онемевшим.

— Так что, все в курсе?

— Не знаю. Об этом никто особо не болтает. Вообще-то есть другие поводы для беспокойства.

— Никто ничего не говорит? — Гермиона поднимает голову, недоверчиво изогнув бровь.

Лаванда внимательно смотрит на неё, потом опускает глаза и пожимает плечами.

— Ничего такого, Гермиона. Ничего, что имело бы значение.

— О, — вот оно как. — Как давно ты знаешь?

— Мерлин, год? Плюс-минус. Однажды я услышала скрип вашей кровати и… ну, ладно. Я подглядывала, а у того, кто вышел из твоей комнаты, была слишком приметная светлая шевелюра.

Год? Лаванда, и кто там ещё, так долго обо всём знают, а Гермиона даже и не подозревала? Эта новость порядком устарела. Господи.

— Признаюсь, я бы никогда не подумала на Драко. Мне казалось, ты найдёшь себе более… ну, ты понимаешь. К тому же я сама пробовала… — Гермиона так резко вскидывает голову и так пронзительно вглядывается в Лаванду, что та мгновенно осекается и подаётся назад.

Лаванда может быть ханжой и называть её какими угодно словами, но болтовня об их перепихе с Драко — последнее, что жаждет слушать Гермиона. По выражению лица подруги она понимает, что своей реакцией сказала больше, чем стоило бы.

— Гермиона, — шепчет Лаванда, и Гермиона покрывается румянцем, опускает голову и делает глубокий вдох. — Всё в порядке. Я хочу сказать, такое случается, понимаешь? Да и… кому есть до этого дело?

— Верно.

— Война скоро совсем закончится, мы все будем жить дальше и позабудем о тех глупостях, что творили здесь. Малфой, наверное, исчезнет, Гарольд и я поженимся, а ты вернешься к Гарри и Рону. Всё станет вновь… нормальным.

Гермиона не понимает, что задерживает дыхание, пока не замечает: в воцарившейся тишине слышно лишь Лаванду. И даже если голос Гермионы звучит глухо, Лаванда делает вид, что ничего не замечает.

— Верно.

========== Двадцать два ==========

День: 1444; Время: 14

Все вылазки, за исключением непредвиденных случаев или ситуаций, требующих действий днём, организуются по ночам. В магическом мире вокруг большинства убежищ Пожирателей Смерти выставлена защита, и любые маскировочные чары могут тут же выдать постороннее присутствие. Так что темнота служит естественным камуфляжем, который они вынуждены использовать. И Гермиона привыкает спать в светлое время суток или же вообще обходится без сна.

— Раз эти дома находятся в маггловском мире, почему мы не можем отправиться туда днём? Не похоже, чтобы…

— Потому что мы, вроде как, в бегах, — судя по улыбке, Джастин слишком много времени проводит среди гриффиндорцев.

— Если мы с кем-нибудь столкнёмся, нам в любом случае придётся применять магию — и в этом случае, чтобы сохранить контроль над положением, обыскать здание и выбраться оттуда, мы воспользуемся запасным планом. То, что мы не колдуем без особой причины, позволяет нам выиграть время, — Драко появляется впервые за этот день, и Гермиона надеется, что никто не заметил, как она подпрыгнула от звука его голоса.

Малфой проходит мимо Гермионы к холодильнику, избегая её взгляда. Она могла бы ему задать не меньше дюжины вопросов, но при этом готова озвучить только один — знал ли он раньше. Драко не удивила вчера беспечность Лаванды, он вёл себя так, словно ничего особенного не происходило. По крайней мере, паникуя, Гермиона запомнила всё именно так. Хотелось бы ещё уточнить, каков теперь статус их «отношений», но на такое она не осмелится.