Его губы горячие, сухие, на вкус — совсем как её собственные, но их прикосновение очень приятно. Малфой тянет её, переворачивает, помогая комфортно под собой устроиться. Упершись локтями в матрас и зависнув над Гермионой, он хитро ухмыляется — словно сумел реализовать какой-то свой план. Внутри у неё снова начинает разгораться жаркое пламя — будто бы некий двигатель набирает обороты.

Малфой неспешно исследует её тело, прокладывая на нежной коже маршруты, открывая для себя новые территории. Он чертит карту, разведывает и штудирует, и когда зимнее рассветное солнце освещает бледными лучами их переплетённые тела и смятые простыни, каждый сантиметр её тела оказывается изучен.

День: 1285; Время: 10

— Интересно, а чем насекомые занимаются для удовольствия?

— Наверное, достают нас, — ворчит Гермиона, пытаясь прихлопнуть очередного мотылька, запутавшегося в её волосах.

— Похоже на то. А ведь есть ещё такие коварные… например, комары. Они как… насекомые-слизеринцы.

— На такое можно и обидеться, — отрываясь, наконец, от своего блокнота, подает голос их белобрысый сосед.

— Нет… ну правда, — отсмеявшись, продолжает Невилл: — Я вот что имею в виду: они появляются, кусают и улетают, радуясь тому, что их жертва будет несколько дней мучиться, пусть они сами этого и не увидят.

— Тогда, полагаю, мотыльки-камикадзе — это гриффиндорцы. Налетают без какого-либо плана, надеясь выжить в случае ответного нападения. И обычно всё заканчивается… — Драко замолкает, красноречиво косясь на дёргающегося на кухонном столе мотылька.

— По крайней мере, так больше азарта.

— Но удовлетворения гораздо меньше.

— Может, как раз лучше стоит слушать своё сердце и следовать за ним. Не ты ли говорил мне, что нельзя вечно всё планировать и раскладывать по полочкам?

— Кусая тебя, комар сильно рискует. Он просто отлично понимает, когда надо убраться восвояси.

— Не всегда.

— Но обычно.

Гермиона качает головой — она так делает всякий раз во время спора, не найдя достойного ответа. И Малфой это уже прекрасно знает, поэтому торжествующе ухмыляется.

День: 1290; Время: 20

Гермиона отрывает взгляд от упавшего дерева, через которое перебирается, и с удивлением переспрашивает:

— Что?

— Я сказал, доставай портключ.

— Почему?

— Ты — обуза.

— Чт… Я… Я никоим образом не могла догадаться, что это дерево — гнилое, и оно сейчас рухнет.

— Твоя глупая ошибка выдала наше местоположение Пожирателям Смерти. И я даже не говорю о том, что ты постоянно наступаешь на ветки и плохо ориентируешься в темноте. Ты нам не нужна, у нас хватает членов команды. Доставай ключ.

— Но…

— Немедленно, — требует аврор — его красное от раздражения лицо покрыто потом.

Качая головой, Гермиона открывает рот — от того, что все на неё пялятся, её охватывает смущение.

— Как я могу не наступать на ветки…

— Грейнджер…

— Мы же в лесу, и…

— Я. Сказал. Немедленно. Не ухудшай ситуацию — иначе я доложу в штаб, что, похоже, ты не умеешь подчиняться приказам.

— Хорошо, — зло шипит она и буквально вырывает портключ из кармана.

День: 1293; Время: 23

Этим вечером Драко делится с ней попкорном добровольно, и Гермионе приходит в голову мысль, что ей следует почаще уходить в себя.

День: 1293; Время: 8

Она не сразу понимает, кого видит. Взглянув сперва мельком, Гермиона начинает всматриваться в застывшего перед ней человека с мыслями “неужели это… да нет, невозможно”. И лишь с третьей попытки уяснить происходящее в её голове взрывается фейерверк. А он всё это время лишь стоит да глупо ухмыляется.

Гермиона осознаёт, что со стороны её прыжок больше похоже на нападение, да что скрывать: в некотором роде так оно и есть. Он же смеётся, когда Гермиона врезается в него всем телом и так крепко сжимает в объятиях, что ради глотка воздуха ему приходится отстраниться.

— Рон! Когда ты приехал?

— Вчера. Мне надо уходить через…

— Ш-ш-ш, нет, не говори мне, — качает головой Гермиона, а Рон, снова улыбаясь, притягивает её в свои объятия.

День: 1294; Время: 7

Резкий леденящий ветер обжигает кожу рук, раздражённую от сухости и мороза. Снега лежит много, и он попадает даже в ботинки — промокшие носки холодят ступни. Сопротивляясь стихии, Гермиона наклоняет голову и думает о весне. Да о чём угодно, лишь бы только отвлечься от стужи.

Хруст-хруст-хруст. За ней тянется след — в метровом снегу она оставляет за собой глубокие ямы.

Ей не хочется думать о Роне, о выражении его лица, когда он смотрит на неё так, будто она ничего не понимает. Гермиона не желает возвращаться мыслями к завтраку и к зародившемуся внутри теплу, равно как и к тому, как до тошноты неловко она чувствует себя рядом с друзьями. Словно не знает их. И будто они постоянно выискивают в её словах и поступках ошибки, потому что её мнение теперь не особо авторитетно.

От этого больно. В груди разверзается полная воздуха дыра, неприятно холодящая нутро. Рону кажется, что она ничего не смыслит лишь потому, что оказалась вдали от них. Но у Гермионы свои битвы, и пусть она не сражается рядом с ним и Гарри, это совсем не значит, что она знает войну хуже. Ей больно, потому что их всегда было трое, а теперь это не так. Гермиона больше не с ними, её отделили, и от осознания этого она чувствует себя ещё более потерянной, понимая, что она не единственная, кто об этом думает и это ощущает.

Она не наивна. Она полна надежды. И это большая разница. Гермиона Грейнджер никогда не позволит себе погрязнуть в пучине жалости к себе и начать думать, будто надежда означает наивность. Она отказывается так делать. Может, война изменила её, но уж точно не сломила.

Хруст-хруст-хруст — нарастает звук, совсем не похожий на тот, что издают её шаги. Гермионе не надо оглядываться, чтобы понять: он рядом. Чтобы сообразить, кто это, нет нужды слышать его запах или голос. Ей хватает своих собственных ощущений: того, как встают дыбом волосы на загривке, как в теле появляется лёгкость.

Сначала он сохраняет дистанцию. Бредёт где-то сзади, следуя за Гермионой сквозь снег и пустоту. Она пытается усложнить маршрут: карабкается по холмам, петляет, пробирается сквозь заросли. Она думает, что Малфой отстанет. Повернёт к дому, отказавшись от этой затеи.

Но вместо этого Драко её нагоняет. Время от времени он фыркает, но не произносит ни слова. Ничем не выдаёт своих мыслей. Уже вконец издёргавшись, Гермиона всё же смотрит на него. Нос, уши и скулы Малфоя покраснели. Сам он нахохлился, стараясь удержать в своём пальто остатки тепла и глубоко запихав руки в карманы. Голова Драко опущена — он пялится на землю перед собой, но, выждав какое-то время, поворачивается. Кристальная серость радужки на фоне мрачного неба и заснеженного мира, кажущееся инородным в царстве белизны чёрное пальто. Гермиона моргает — этот контраст режет глаза. Малфой же вскидывает бровь, хмыкает и снова переводит взгляд вперёд.

Их локти соприкасаются при каждом шаге, и Гермиона понимает: пока они пробирались в снегу, один из них придвинулся ближе. Но Малфоя, похоже, это заботит не слишком — он даже внимания не обращает, да и Гермиона не особо переживает по этому поводу. Она прибавляет ходу, он её нагоняет и молча бредёт следом — шаг в шаг, до тех пор, пока она не понимает: сил идти дальше больше нет.

========== Пятнадцать ==========

День: 1296; Время: 20

Борясь с сонливостью, Гермиона устало опускает глаза. Прошлой ночью слишком много мыслей бродило в её голове, мешая спать. Рон уехал вчера днём, и несмотря на то, что она понимает: сейчас не самое подходящее время для дурацких обид, выкинуть слова друга из головы не получается. Ей до сих пор больно, она злится, но эти переживания можно отложить до окончания войны и не терзаться ими сейчас… Именно поэтому после прогулки Гермиона вернулась поговорить с Роном, будто до этого ничего не было сказано.

Но ей всё же надо выплеснуть накопившиеся за грудиной эмоции — хотя бы для того, чтобы решить проблему со сном. Гермиона знает: у Малфоя нет никакого желания её выслушивать, но не сомневается, что он не упустит ни слова из её излияний, впрочем, как обычно.