День: 1070; Время: 19

— Малфой, я зашла в комнату. Тебе не пора бежать?

Малфой сверлит столешницу хмурым взглядом и закрывает блокнот, уже ставший его неотъемлемой частью. Планы битв и сверхсекретная абракадабра. Теперь блокнот заметно истончился — под обложкой осталась всего пара десятков страниц. Остальные — использованные и опасные — сожжены. Гермиона вспоминает, что видела Малфоя на заднем дворе одного из убежищ: чёрный дым клубился, пропитывая запахом гари его волосы и одежду, а ветер разносил тлеющие страницы.

Даже если поначалу Малфой намеревался сбежать, теперь он не собирается доставлять Гермионе такого удовольствия. Чего она собственно и добивалась.

— По каким-то причинам ты меня игнорируешь.

Он вскидывает брови, внимательно изучая тёмную обложку, но молчит.

— Больше, чем обычно.

Гермиона упирает руки в бока — ужасная девчачья привычка, подхваченная в одиннадцатилетнем возрасте, от которой она до сих пор не избавилась. Гермиона намеревается добиться от Малфоя ответа, потому что уверена: какое-то объяснение должно существовать. Что-то между ними происходило, но потом Малфой решил дать задний ход, бросив её в неизвестности, и ей важно понять почему.

— Я знаю, дело не просто в какой-то внезапно возникшей личной проблеме… — кажется, эти слова Малфоя забавляют, и Гермиона сбивается, но продолжает. — Потому что со всеми вокруг ты общаешься, как обычно… со всеми, кроме меня.

— Не льсти себе.

— Я лишь пытаюсь быть честной.

Он прекращает выписывать пальцем узоры на столешнице и поднимает голову.

— Я думал, столь очевидное поведение не оставит вопросов. Грейнджер, ты мне не нравишься. Мне не нравится находиться рядом с тобой, разговаривать или даже смотреть на тебя. Похоже, ты успела привыкнуть к обратному, так что я решил донести до тебя свою мысль прямо. Хотя бы попытаться.

— Если я тебе так неприятна, ты бы со мной вообще не общался, — Гермиона не купилась на эти отговорки, и они оба об этом знают. — Ты меня в Хогвартсе ненавидел, а всё равно разговаривал.

— Чтобы оскорбить. И если ты не заметила, именно этим я сейчас и занимаюсь. По-моему, ты разучилась это понимать.

— Мы славно беседуем, Малфой. Что ты подразумеваешь под тем, будто я чего-то не понимаю? Если ты вдруг не заметил, мне тоже нравится тебя оскорблять.

— Тебе со мной слишком комфортно.

— Что? — эти слова сбивают Гермиону с толку.

Малфой встаёт, засовывает блокнот под мышку и направляется к раковине, чтобы поставить туда кружку.

— Когда я здесь только появился, ты едва ли смотрела в мою сторону… и выглядела при этом так, будто тебе в задницу засунули пятьдесят палочек. А теперь ты не затыкаешься, постоянно вторгаясь в моё личное пространство.

Гермиона фыркает, вскидывая подбородок.

— Не думала, что ты жаждешь, чтобы я игнорировала и ненавидела тебя так же, как все остальные.

— А стоило бы.

— Малфой, твоё желание было не очень заметно, когда ты сам со мной разговаривал, при этом ничего не упоминая о «вторжении в личное пространство».

— По крайней мере, сейчас до тебя, наконец, дошло.

— Отлично. Неважно, Малфой. Ну и сиди в гордом одиночестве, ведь общаться с тобой никто не хочет, только если проклясть, потому что ты…

— Грейнджер, не смей записывать меня в объекты своей жалости, — рычит он, поворачиваясь к ней лицом.

А в Гермионе бурлит злость и немного безрассудства.

— А ты не такой? Бедненький сынок Пожирателя Смерти, брошен совсем один на территории неприятеля, и всем плевать, чего же он добивается от этой жизни. Маленький мальчик с большими планами и амбициями, который потерял всё, лишь бы…

Малфой толкает её в плечо, и его ладонь кажется просто каменной. Гермиона вынуждена отступить, но он тут же делает шаг за ней.

— Ну почему ты всегда открываешь свой рот так не вовремя? Ты ни черта не знаешь о моей жизни, мне не нужны ни твоё мнение, ни твои мысли, ни твоя грёбаная жалость. Всё, чего я хочу, это чтобы ты исчезла с моих глаз и из моей жизни. Поняла теперь?

— Нет, — отрезает она, отклоняясь, чтобы видеть его лицо. — Всё, чего я хочу, это чтобы ты перестал трусить. С чего вдруг ты так переживаешь, что с тобой кто-то разговаривает? Это же ненормально. Малфой, это всего лишь слова, чёртово общение. Мне плевать, что ты хочешь зачахнуть в своей депрессии и угрюмых мыслях — я не собираюсь оставлять тебя в покое.

— Почему?

Гермиона открывает рот и набирает в лёгкие воздух.

— Потому что не обязана и могу делать, что пожелаю! И если хочу разговаривать с тобой, то буду. Захочу войти в комнату, где сидишь ты, — войду. Решу спрыгнуть с крыши — спрыгну!

— Продолжай гнуть свою линию, и пусть те, кому это не по нраву, катятся к чёрту, так?

— Когда дело касается тебя — да!

Малфой медленно кивает, выражение его лица становится хищным и свирепым, он подаётся вперёд, и Гермионе приходится отступить. Сделав три шага, она упирается в стену, а он протягивает руку, хватает её за предплечье и дёргает на себя так, что она в него врезается. Проходит одна, две секунды: его вторая ладонь сжимает ей ухо и тянет — Гермиона откидывает голову, чтобы вырваться. От неприятных ощущений и удивления она коротко вскрикивает, но Малфой уже целует её, и на то, чтобы издать хотя бы ещё один звук, не хватает дыхания.

— Теперь ты счастлива? — прервав поцелуй, выдыхает он и тут же целует её снова, на этот раз нежнее, но по-прежнему требовательно.

Гермиона мелко дышит через нос, сердце молотом бухает в груди, и она не уверена, что всё это происходит на самом деле. Малфой чуть отстраняется, обхватывает губами её нижнюю губу, и она выдыхает, вцепляется пальцами в его рубашку и целует его сама.

Из его горла вырывается тихий звук, он скользит длинными пальцами по её шее, обхватывает ладонью затылок. В животе Гермионы что-то ёкает и переворачивается, и внезапно появляется нелепое желание закричать, вот только губы сейчас очень заняты. Эмоции внутри бушуют настоящим ураганом, и Гермионе кажется: она может взорваться, упасть в обморок или же просто развалиться на части.

Вытягиваясь, она прижимается к Малфою, думая, что, возможно, это и плохая идея, но сейчас ей плевать. Его рука отпускает её плечо, жёсткая ладонь ползёт вниз, перебирается на бок, и он обнимает её за талию. Стискивает пальцы в кулак и гладит бедро костяшками, но как только Гермиона приоткрывает губы и впускает его язык, его движения становятся грубее, он прижимает её ближе. Она проводит кончиком своего языка по его и подаётся навстречу, исследуя его рот. На вкус он — апельсиновый сок и Малфой, его нёбо холодное, а язык очень горячий.

Поцелуй становится жадным: кажется, их обоих захлёстывает отчаяние. И он, и она понимают: всё продлится лишь до тех пор, пока на них не обрушится реальность. Прикосновениями, жаром, рваными выдохами они сопротивляются неминуемому, но время берёт своё. Происходящее лихорадочно, страстно, ошеломляюще, и это лучшее, что Гермиона испытывала за долгое время.

Её пальцы запутались в его волосах, и он слегка отстраняется. Его слова больше похожи на хриплый выдох.

— Грейнджер, это то, чего ты хочешь? Хм-м-м? Мне продолжать?

— Если хочешь, — шепчет она, хотя потом не сможет вспомнить, что именно ответила. Малфой наклоняет голову, и Гермиона привстаёт на цыпочки, встречая его губы.

Позже они оба, раскрасневшиеся, с опухшими губами, будут восстанавливать дыхание, и Малфой быстро от неё отодвинется. Навалится неловкость, и он отвернётся к выходу прежде, чем Гермиона успеет сказать хоть слово. «Ты поэтому так бесился?» — всё-таки спросит она. А он лишь ухмыльнётся и, ответив расплывчато: «Я вовсе не бесился», — выйдет за дверь.

День: 1071; Время: 18

Она собирается сесть в кресло, но решает, что ей стоит держаться храбрее, — поэтому занимает место рядом с Малфоем. Гермиона не видела его со вчерашнего дня и не знает, где он сегодня был. Она сама обычно остаётся в этом доме, когда ей надо передать посылку, так что, наверное, у Малфоя тоже есть какое-то задание.