Ногти Драко сломаны, словно он обгрызал их зубами, и кожа Гермионы горит: возможно, даже выступила кровь, ей не обернуться, да и в темноте она ничего не разглядит, но представляет красные капли на его бледной коже.

— Я досчитаю до восемнадцати, и затем ты шагнёшь за дверь.

— Я не шагну за…

— Ты выходишь через дверь, Грейнд…

— Я никуда не пойду! Я не выйду в эту чёртову дверь! — он сжимает пальцы, его грудь, прижатая к её спине, напрягается. Гермиона чувствует, как его пот катится по её шее. — Я закричу! Богом клянусь, закричу…

— Заткнись! Заткнись и шагай! — он паникует не меньше неё, но голос его звучит тише и весомей. Гермионе приходится уцепиться за дверные косяки и упереться ногами, чтобы Малфой не вытолкнул её прочь. Она так сильно закусывает губу, пытаясь сдержать крик боли от такого обращения, что чувствует во рту металлический привкус.

Он пытается заставить её уйти. Уйти, будто ей есть дело до боли или до того, что у неё нет палочки. Будто Гермиона сможет оставить его одного.

Слышится громкий мучительный перестук, будто марширует армия или дико бьётся её сердце, но скорее всего, верно и первое, и второе. У Гермионы немеет язык, руки и ноги жжёт огнём от усилий, которые ей приходится прикладывать, чтобы не поддаваться Малфою. Боль почти нестерпима, и Гермиона знает, что не вынесла бы её, если бы не знала, что означает этот уход.

— Я не сдамся! Не сдамся, Драко Малфой! Это моё. Это. Моё! — её голос осекается, вместе со всхлипом вырывается слишком много слов. В груди ощущается такая тяжесть, словно сердце собирается сменить местоположение.

Он понимает, что от неё требует? Что просит сделать? «Позволить тебе умереть», — в её мозгу вспыхивают его злые слова, сказанные после операции по спасению Рона, и она яростно трясёт головой.

— Я, мать твою, клянусь… — задыхаясь, рычит он ей в ухо, будто говорит через дыру в горле. Он прижимается к ней, дёргает её за руки, и дрожь в его груди ясно даёт понять, что его терпение кончилось.

— Нет! — отчаянно, надломленно. Она сопротивляется: лягается и пихается, потому что если она оставит его одного… Если она оставит его одного.

— Я тебя люблю, — выдыхает он ей на ухо, и Гермиона резко втягивает воздух сквозь зубы.

Она вылетает за дверь на мокрую траву, даже не успев сообразить, что больше не прижимается к Драко. Ботинки скользят, но Гермиона умудряется сохранить равновесие и не свалиться. Она оборачивается через плечо и смотрит на него широко распахнутыми, горящими глазами. Слёзы струятся по щекам, но Гермиона не моргает. Она даже не дышит.

— Беги, Грейнджер, давай!

Её трясёт, снаружи крики становятся громче, возвращаются цвета и запахи заклинаний, реальность наваливается на измученное тело. Она вглядывается в дым и тени, как во что-то уже много раз виденное, хотя вот именно такое — никогда прежде… нет, никогда до этого.

Гермиона разворачивается, даже не почувствовав дуновения ветра, и смотрит на стоящего в дверном проёме Малфоя. На его липкую, окровавленную одежду, на дикое выражение лица, на намокшие от пота волосы. Я тебя люблю. Это было сказано, чтобы шокировать её и заставить оцепенеть? Или вот поэтому? Потому, что он ранен так же сильно, как и она, разве что у него сохранилась палочка.

Потому, что он в одиночестве остаётся в гнезде Пожирателей Смерти и не знает, сможет ли выбраться оттуда.

Но он сказал, он это произнёс. Он её любит. Он. Любит. Её. Что-то внутри дрожит, мешая току крови. За грудиной разгорается пожар, и происходящее мало похоже на победу. Больно. Боже, да её разрывает на части.

— Пойдём со мной, — шепчет она так тихо, что даже сомневается, что Драко её слышит, но это не имеет значения… Гермиона уверена: он слишком долго сражался с жизнью, чтобы знать, как остановиться.

Его влажные от пота волосы зализаны назад, чтобы не мешать обзору, — яркое напоминание об их юности. О нём, о Хогвартсе, о том, когда она впервые с ним встретилась — тогда у него была такая же прическа. Есть моменты — да что там! гигантские временные интервалы, — находящиеся между этим исчезнувшим образом двенадцатилетней давности и тем, что она так явно и чётко видит сейчас перед собой. Она чувствует время: тяжёлое и беспощадное — в её груди, вздувающееся на её коже, оставляющее на ней синяки. Он был ужасным маленьким мальчиком, который превратился в этого мужчину, замершего напротив. Он застыл одиноким пятном посреди войны и множества потерь, и она видит его, выписанного резкими широкими мазками на фоне тусклых красок и чужих человеческих жизней. Ведь несмотря на то, что Драко Малфой остаётся для этого мира пустым местом, для Гермионы он является всем.

— Я сказал, иди. Твою ж мать, у нас нет времени! Сука, чёрт, дерьмо, Грейнджер, беги!

Рыдания пузырятся, лопаются у неё во рту. Гермиона не хочет оставлять его здесь, одного и раненого, но он не уйдёт, а что делать ей? У неё нет палочки, она обуза, не может ему помочь и не может заставить отправиться с ней.

— Я… — она осекается, трясёт головой, прижимает руки к груди — к тому месту, где пульсирует боль. — Я тоже.

Он глядит на неё, не дрогнув, выражение его лица не меняется — мольба, злость, паника, настойчивость. Гермиона крепче стискивает грудь, поворачивается и, пока не поставила их обоих под угрозу, пошатываясь, бросается в сторону леса. Она бежит, не разбирая дороги, а перед глазами стоит Драко, словно он по-прежнему перед ней. Гермиона дрожит и плачет, мысли рассыпаются, но она заставляет себя собраться, потому что сейчас не время раскисать. Сейчас надо обдумать проблему и найти её решение.

Она замечает распластавшееся на земле тело, концентрируется на оранжевом пятне и, добравшись до погибшего, призывает все свои силы: в поисках портключа она залезает в его карманы, но ничего не находит.

Гермиона вытаскивает палочку из окоченевших пальцев — кожа холодная и странная на ощупь. Её собственная рука трясётся, когда она поднимает чужое оружие. На земле лежат трупы бойцов с различными ранами, эти люди не смогли избежать трагической участи, и Гермиона направляет палочку на них.

— Акцио, портключ в больницу Святого Мунго.

Она вынуждена пользоваться левой рукой, это непривычно, но чувство странности теряется под напором захлёстывающей нутро холодной волны, вызванной использованием чужой палочки. Гермиона не уверена, сработает ли та вообще, но удар по руке говорит о том, что по крайней мере хоть что-то получилось.

Она выпускает ещё одно заклинание, чтобы срезать лоскут ткани с футболки мужчины, но вместо этого поджигает его одежду; Гермионе лишь с четвёртой попытки удаётся потушить огонь. Она уже на грани истерики, готова сдаться и кричать до хрипоты, лишь бы только выпустить свои эмоции, но она сильнее этого. У неё есть план и плохо работающая палочка. А ещё она храбрая. Такая храбрая, такая сильная и она — Гермиона Грейнджер.

Гермиона отрывает кусок рубашки Гарри и использует его, чтобы выудить монету из грязи на дне лужи, в которой стоит сама. Она шатается, мир расплывается перед глазами, мысли путаются. Гермиона кладёт ладонь на глубокую рану в области рёбер, поджимает пальцы на ногах и резко дёргает правым плечом. Обжигающая её боль такая же яркая, как пламя, пожирающее сейчас родительский дом Драко.

«Это слишком», — думает она, зарывшись пальцами в землю и тяжело дыша, чтобы отогнать чёрную паутину, расползающуюся перед глазами. Гермиона даёт себе секунду отдыха, покачиваясь, поднимается на ноги и бежит туда, откуда пришла. Пытается припомнить, как долго она шла, каким путями они пробирались; ей кажется, что с тех пор, как она оставила Драко одного, минули часы.

Притаившись в лесу в зоне слышимости, она ждёт. Раз Гермиона не может их видеть, то и Пожиратели тоже не в состоянии её заметить, а рисковать, подкрадываясь ближе, она не готова. До её слуха не доносятся ни вопли паники, ни слова заклинаний, и, значит, Драко наверняка всё ещё в той беседке.

Его там нет. Гермиона проверяет дважды, чтобы окончательно удостовериться, и её сердце так сильно бьётся от страха, что начинает кружиться голова. В третий раз она натыкается на трёх Пожирателей Смерти внутри постройки, но так и не обнаруживает ни Малфоя, ни места, где бы тот мог затаиться. Лишь с третьей попытки ей удаётся устроить пожар. Первая заканчивается шипением, вторая оборачивается вспышкой встречного огня — Гермиона отшатывается, когда к ней устремляется пламя, которое всё равно обжигает плечо, шею и волосы. Кажется, будто кожа натянулась и пылает.