— Так ты этому и позволишь случиться, — усмехается он, и её щеки краснеют. Не от возбуждения или смущения, а от тепла. Того удивительного тепла, что зарождается внутри.

— Это по-прежнему сюрреалистическое чувство. После стольких лет и потерь… Нереально. Будто я всё ещё не могу в это поверить. Иногда меня словно озаряет, а иногда я не могу осознать, что это и есть моя жизнь. Говорят, есть разные стадии горя: я то на первой, то на последней, то на третьей… и всё это в течение десяти минут. То так, то этак. Разве это нормально? — Гермиона замолкает, глядя, как уплывает рыба. — Я боюсь саму себя.

Ей бы хотелось знать, чувствует ли он что-то подобное. Видит ли иногда Невилла или Пэнси, смотрит ли в зеркало с мыслями об отце. Снятся ли ему те, с кем вместе он ночевал раньше, помнит ли он, как наблюдал за их смертью. Ей кажется, он должен. Но она думает, что Драко никогда этого не скажет, потому что и сам глубоко запрятал эти переживания.

— Нет правильного способа горевать, справляться с войной, продолжать жить или умирать. Некоторые из нас превратятся в психов, некоторые станут, как Джордж Уизли, а кто-то не будет знать, кто мы вообще такие. Мы воюем четыре года. Ничего нормального не осталось.

Гермиона кивает, снова испытывая те чувства, что объединяют их всех. После войны всем им предначертано неведение. Они либо рассыплются в прах, либо воспрянут. Все они изломаны и напуганы.

— Я должна быть счастливой, — он поворачивает к ней голову. Гермиона смотрит на него мельком и переводит взгляд на озеро. — Когда я пошла… Дин… Когда Симус отдал за меня свою жизнь, Дин сказал мне: не потрать её зря. Он хотел, чтобы я замолчала — за дверью был Пожиратель Смерти, — но… Думаю, я должна быть счастлива. Думаю, я могу сделать так, чтобы всё было не зря. Симус, все эти жертвы, мои друзья, война. Думаю, я могу сделать так, чтобы всё это было не зря.

Нет лучше способа почтить их память. Ей просто надо помнить о том, что нужно стать счастливой. Ей надо постоянно напоминать, что над этим следует работать. Не тратить впустую жизнь, которая у неё всё ещё остаётся. Гермиона должна смеяться, даже когда больно, потому что она обещала им. И она не имеет права позволить этому убить себя.

— Под этим подразумевается не умереть от гипотермии?

Гермиона громко фыркает и смотрит на него:

— А что ты имеешь против смерти от гипотермии? Ты сказал это…

— Это нелепый способ. Как смерть от укусов пчёл. Или от тапочек.

Она усмехается, качает головой и встречает его взгляд.

— Гипотермия — это серьёзная…

— Поэтому я и предлагаю отправиться в дом.

— Ты…

— Я это подразумевал.

Её взгляд можно считать дразнящим, она подаётся в сторону, едва только Малфой тянется к ней. Его бровь взлетает, он быстро вскидывает руку, но Гермиона отпрыгивает, прежде чем он успевает её схватить. Они долю секунды смотрят друг на друга, Драко снова дёргается, и Гермиона с визгом бросается бежать к мэнору. И всю дорогу до особняка слышит за спиной топот его ног.

========== Сорок пять ==========

День: 1563; Время: 10

Она лежит, подняв руки вверх и расставив в стороны пальцы, — иногда ей кажется, будто она может согнуть их и сжать голубое небо в кулаке. Затем широко открывает глаза, словно пытаясь впитать весь мир, и чувствует, как растворяется в нём.

День: 1563; Время: 13

Горячие губы спускаются по длинному шраму на её руке, язык ласкает рубец на бедре. Эти отметины остались после той операции, во время которой погибли Симус и Джастин и был спасён Рон. Это самые некрасивые шрамы. Но их она ценит больше всего.

День: 1563; Время:17

Гермиона задумывается о душах и перерождениях. Ей интересно: когда она посмотрит в глаза ребёнка Джастина, сможет ли разглядеть там, внутри, своего друга? Если бы она была беременна, возможно, душа Невилла оказалась бы внутри её малыша, внутри неё самой. Люди боялись заводить детей, пока война ураганом сметала их города и дома, разрушая всё. Когда Гарри убил Волдеморта, когда они отмечали временную победу, которую весь мир посчитал окончательной, складывалось впечатление, будто люди празднуют её зарождением нового поколения.

Гермиона задаётся вопросом, вернутся ли они? Сможет ли она, проходя через пару лет по улице, встретить новое воплощение Фреда, швыряющее навозную бомбу в двери магазина. Увидеть, как какой-то ребёнок смеётся над шуткой, совсем как Симус, размахивая руками, будто ему сложно справиться с эмоциями. Заметить двух шепчущихся и хихикающих близнецов, малыша, с отрешённым видом толкующего о несуществующих вещах. Или, может, даже дёргающийся глаз Маркуса Флинта подле магглорождённой матери.

Кто-то верит в реинкарнацию, кто-то в то, что дети помнят прошлое. Их воспоминания исчезают к концу первого года жизни, но в самом начале нового пути они помнят, кем являются на самом деле. И вот станет ли тогда Ли Джордан цепляться за своё прошлое, для которого теперешнее существование служит угрозой? Откроет ли глаза Терри Бут впервые с тех пор, как закрыл их на поле сражения, и взглянет ли в лицо своей новой матери? Будут ли все они растеряны и испуганы? Будут ли плакать ночью, ища поддержки — не их телам, но душам? Похожа ли эта потеря на ещё одно умирание?

Женщина впереди оттаскивает своего ребёнка в сторону и окидывает Гермиону странным взглядом. Малыш поворачивает голову и не спускает с неё своих тёмно-карих глаз.

День: 1563; Время: 20

Ночью приходится худо. Это время суток пережить труднее всего. Днём Гермиона может загрузить свой мозг, не оставляя ему возможности задумываться о пугающих, тёмных уголках, скрытых внутри неё. Может найти себе компанию, читать или смотреть телевизор. Может потрясти головой, получше сосредоточиться и затолкать непрошеную мысль обратно.

Ночью намного тяжелее. Гермиона пытается занимать себя чем-то, пока от усталости не начинает печь глаза, но это не помогает. Ей удаётся вымотать тело — операциями или Малфоем — до такой степени, что оно начинает управлять мозгом, давая шанс выспаться. В противном случае её рассудок игнорирует все позывы к отдыху. Невозможно отрицать силу этой темноты.

Худшее — это сны. Кошмары, сплетённые из знаний и воспоминаний. Ей снятся сражения, пустые лица и изломанные тела, Гарри с кнутом и кричащий под пытками Драко. Иногда она видит, как умирают её друзья, она сама погибает или навсегда теряется в дыму. Временами ей снится, как умирают те, кто уже ушёл в мир иной, — гибнут прямо у неё на глазах, и что бы Гермиона ни делала, спасти их она не может. Порой она жестока, и в её снах покойники смеются и заверяют её, что они живы.

Она сомневается, что они перестанут её преследовать. Но какую бы боль это ни причиняло, как бы сильно она ни боялась запутаться, больше всего её страшит то, что они оставят её в покое.

День: 1565; Время: 8

— Он не выходит из подвала.

Гермиона переводит взгляд с пола на стоящего перед ней молодого человека, затем упирается глазами в спину аврора в коридоре. Тот стучит себя по бедру папкой, которую Гермионе приказали ему передать и которую она провожает ещё одним жадным взглядом, когда приглушённое фальшивое пение снова доносится из-под половиц.

— Что вы имеете в виду?

Засунув руки в карманы, рыжеволосый парень пожимает плечами.

— Его мать умерла там, внизу, после очередной миссии пару месяцев назад. С тех пор он и не выходит.

— Как он добывает себе еду?

Он снова пожимает плечами, засовывает в рот пальцы с обломанными ногтями и кровоточащей кутикулой и прикусывает их блестящими от слюны зубами.

— Я здесь уже четыре месяца. Так что готовлю для него я.

Гермиона вспоминает о Джордже и о словах Драко.

— Может, стоит поднять его…

— Здесь нельзя пользоваться магией. А пацан… Сам он с места не сдвинется.

— Что с ним будет, когда вам придётся уйти? — парень сплёвывает кусок то ли ногтя, то ли кожи, и Гермиона дёргает плечом, пусть он и не смог бы в неё попасть без помощи магии или ветра.