— Я пока не определился: будучи пьяным, Поттер раздражает меньше или просто мне с ним проще общаться, когда я нетрезв.

Они провели вместе несколько часов. Такое случилось впервые? Или им просто надо было что-то обсудить, а затем они поговорили об операции, чтобы постараться потом выкинуть произошедшее из головы?

Сейчас Малфой не пытается от неё дистанцироваться. Интересно, дело в алкоголе? Гермиона ошибается? Драко просто не видит в этом необходимости?

— Ну, уверена, теперь, когда ты перестанешь доказывать, что ты лучше него, он…

— Я никогда не пытался доказать, что я лучше Поттера. Я и так всегда это знал. Любой, кто в этом сомневался, идиот. А значит, вообще не стоит моего внимания.

— А-а, так вот что ты говорил себе?

Она затылком чувствует его сердитый взгляд.

— Это то, что я знаю. Но не беспокойся, Грейнджер, я не держу на тебя зла за прошлое.

Гермиона комкает одеяло в руках и пялится на свои побелевшие костяшки.

— Ты так великодушен.

— Я в курсе. Ты не виновата в том, что у тебя имеются умственные проблемы, как бы сильно это ни раздражало что в пьяном, что в трезвом состоянии.

— Какая вонь.

Кровать подпрыгивает, и Малфой фыркает.

— Грейнджер, это твой худший комментарий. Видимо, со временем ты деградируешь. Не могу сказать, что удивлён.

— Придурок, я имею в виду, что от тебя действительно несёт. Алкоголем.

— Что ж, Грейнджер, давай поразмыслим… Я упомянул, что выпивал, пьян…

— Похоже, ты раздражаешь меня что в пьяном, что в трезвом состоянии.

— Может, если ты прекратишь стараться доказать своё превосходство… Что это сейчас было?

— Я сказала, что собираюсь сохранить свои воспоминания, чтобы, когда ты достанешь меня до смерти, тебя упекли за это в Азкабан.

— Это всё здорово, Грейнджер. Только, уверен, они смогут понять, что это была самозащита. Временное помрачение рассудка из-за переизбытка Гермионы Грейнджер. Покажи им пару воспоминаний, и сама увидишь, как быстро я выйду на свободу.

Она пристально вглядывается в противоположную стену, тихо ругаясь себе под нос и натягивая одеяло повыше. Может, ей стоить напомнить Малфою об этом попозже? Когда он будет целовать её, или смотреть так, словно хочет сожрать, или бросит на кровать. «О, нет, Малфой, — скажет она, — я не хочу, чтобы у тебя был переизбыток меня».

— Кстати, янтарь.

— Что? — при чём тут вообще янтарь?

— Цвет твоих глаз, когда ты возбуждена. Янтарь, — он бормочет что-то об этикетках на краске, убежище и коричневом цвете.

Она ложится навзничь и, упёршись взглядом в спину Драко, прислушивается к тому, как он развязывает шнурки. Гермиона пытается осмыслить сказанное, но её мозг сейчас просто не выдержит. А потом она вспоминает, как сама думала об этом, когда Малфой показал ей своё воспоминание.

— Почему ты заговорил об этом сейчас? — она не знает, что ещё сказать, а благодарить за такое как-то странно.

— Я думал о том, что творится в твоей голове. Затем взвесил свои шансы на сегодня, — Малфой с ворчанием стягивает ботинок, и тот со стуком падает на пол, — учитывая то, как сильно я устал и напился, — опять ворчание и стук. — А потом вот вспомнил.

— Кстати о воспоминаниях, разуме и таком подобном, — начинает Гермиона, и Драко вздыхает. — Какое воспоминание ты заблокировал?

Она почти уверена, что знает ответ. Несколько секунд, пока его не было, Гермиона не собиралась об этом спрашивать, но она не может не удостовериться. И если Малфой старается скрыть от неё эту информацию, сейчас, когда он пьян, самое время для того, чтобы что-то выяснить. За эти четыре года она видела его нетрезвым всего три раза, и не собирается ждать, пока представится другая такая возможность. И плевать, что она здорово рискует.

Малфой упирается локтями в колени, чешет голову и поднимает с тумбочки часы, чтобы посмотреть время. Тот факт, что Драко не смог разобрать цифры, не приблизив их к глазам, свидетельствует о том, что он порядком перебрал.

— Я расскажу тебе завтра.

Гермиона и в самом деле ожидала, что он откажется что-либо рассказывать. Она уже готовилась выпытывать информацию у Гарри. Она понимает: единственный секрет, который они могут от неё иметь, касается её персоны. Будь это какая-то нейтральная информация о прошедшей операции, у Драко не было бы никаких оснований это скрывать: у них с Малфоем одинаковый допуск.

— Обещаешь?

Он отклоняется, стягивает брюки и отбрасывает их пинком. Откидывает волосы с глаз, залезает в кровать и валится лицом в подушку. Она бы посмеялась над ним, не будь ей любопытно, почему он не снял рубашку.

— Офефаю.

Она открывает рот для ответа, но умудряется выдавить из себя лишь писк: резко выпростав руку, Драко хватает её и подтягивает к себе. Он отрывается от подушки, и Гермиона чувствует, что его подбородок упирается ей в макушку, пока он сам ёрзает под одеялом. Она замирает подле него.

— Ты…

— Если ты не замолчишь и не заснешь, я придушу тебя подушкой, — бормочет Драко, и она почти не сомневается, что он зевает — вторую часть его тирады разобрать крайне трудно.

— Просто я… — пытается сказать она, но вскрикивает, почувствовав боль в бедре.

Он мерзко ухмыляется, Гермиона изображает злость и пихает его локтем. Но сама же сводит весь эффект на нет, осторожно проводя пальцами по его рёбрам. Малфой засыпает, даже не отомстив.

День: 1559; Время: 6

Когда Драко просыпается утром, Гермиона, выпрямив спину, смотрит на него широко распахнутыми глазами. Он стонет, переворачивается и тут же засыпает снова. Его плечи голые — наверняка снял рубашку ночью. Он редко когда спит в одежде, если только не вымотан до предела.

Гермиона с трудом сопротивляется искушению сдёрнуть с Малфоя одеяло, и, скорей всего, именно так бы и поступила, но его это вряд ли разбудит.

День: 1559; Время: 8

Как только палочка даёт знать, что Драко проснулся, Гермиона приносит чай, заваренный именно так, как он любит, и две таблетки аспирина из своих личных запасов. Она окидывает взглядом изгиб его рта, спутанные волосы, покрасневшие глаза, отпечаток подушки на лице, отмечает вялость движений. Драко приподнимается и прислоняется к изголовью, одеяло сползает ему на бёдра, и теперь Гермиона может разглядеть его при свете дня.

Его плечо и верхняя часть руки по-прежнему покрыты тёмным, болезненным синяком, края которого начали буреть. Россыпь кровоподтёков красуется справа на опухшей челюсти, фиолетовые тени залегли вокруг носа и под глазами. Левый, сверкающий недовольством глаз окружает синяк, кожа припухла, а веко нависает над радужкой. Рёбра с обеих сторон испещрены лиловыми отметинами, а на груди Гермиона смогла насчитать пять новых шрамов.

Он косится на неё, и она замечает, что невольно взволнованно поскуливает. Стараясь отвлечься, Гермиона протягивает Драко чашку, которую он принимает. Он осторожно пробует чай, а потом делает большой глоток.

— Заучка, — хрипит он. Будто Гермиона не видела сотни раз, как он заваривает чай для себя.

Он недоверчиво смотрит на таблетки в её руке, и она закатывает глаза.

— Это от твоей головной боли. Единственное, что ещё они могут сделать, это немного тебя взбодрить. Глотай, не жуя.

— Я уже принимал маггловские лекарства раньше, — фыркает он, хватая таблетки с её ладони.

— Ну, Симус с Дином как-то убедили Рона, что их надо принимать ректально, так что…

Он морщится от отвращения и прикрывает веки, едва только солнце выходит из-за облаков и ярко озаряет комнату. Гермиона хотела задёрнуть шторы, но передумала, решив, что тогда Драко проспит дольше. А у неё уже нет сил ждать.

— Чем же я дал понять, что я такой же доверчивый, как Уизли?

Она поджимает губы, но злиться на Малфоя невозможно — он слишком плохо выглядит после плена.

— Я провела с Роном всё утро. Не думаю, что он был рад, что вы устроили посиделки без него.

— Поттер его приглашал. Он сам отказался, — весь его вид говорит о том, что он с бо́льшим удовольствием обсудил бы, например, ароматические свечи.