Гермиона тянет руку, чтобы обвести его синяки, коснуться припухлостей.

— Я в порядке. Ты меня отвлекаешь.

— Прости, — бормочет она, краснея, и отчаянно старается перестать беспокоиться или чувствовать что-то ещё, связанное с ним. Она убирает с его глаз шелковистую прядь и опускает руку на его грудь, думая о красках и оттенках.

— Ты можешь моргать.

Она подчиняется, чувствуя себя глупо от того, что всё это время не мигала. Да она чувствует себя по-дурацки из-за всей этой идиотской ситуации, ей остаётся только надеяться… Гермиона прищуривает увлажнившиеся глаза, по-прежнему чувствуя сухость, и вспоминает Элвиса, Рай и Комнату в джунглях, чтобы сформировать мысль.

— Прекрати двигать глазами.

Забывшись, она слегка дёргается. Его лицо неуловимо меняется, и она невольно вглядывается в изменения. Похоже, не весь её мозг занят происходящим. Ей приходится довольствоваться его глазами, и пусть это очень милые глаза, те самые, в которые она слишком часто смотрит, ей нелегко так таращиться. Немного странно сидеть здесь и пялиться друг на друга в полной тишине. Взгляд Малфоя напряжённый, но несколько расфокусированный, ведь он смотрит в неё, а не на неё. Это волнительно… не говоря уж о том, что она слишком нервничает, чтобы усидеть на одном месте.

Он сводит брови вместе и секунду спустя после того, как она подавляет в себе желание разгладить эти морщинки, говорит:

— Через мгновение сможешь трогать меня, где только пожелаешь.

Она краснеет, стараясь утихомирить ту свою часть, которая загорается надеждой, что, похоже, Драко не наткнулся на нечто излишне… эмоциональное. Она не в состоянии сдержать ошеломляющее желание прикоснуться к нему. И его комментарий способствует отнюдь не мыслям о том, как она дотронется до его лба. Гермиона замечает, как Малфой прищуривается и ухмыляется, когда перед её внутренним взором проносится поток пикантных образов, который она не в силах остановить.

Она стонет от смущения, но захлёбывается воздухом, потому что в мозгу появляется… её собственное изображение. Она сама, нагая, спина выгнута, рот открыт в крике. Одна рука Драко обнимает её за талию, а вторая ласкает её грудь, пока они оба двигаются в едином ритме. Светлая прядь мешает обзору, но Гермиона понимает, что это эпизод из отеля, имевший место несколько месяцев назад, в ванной. Это воспоминание Драко, и его дыхание слышнее её собственного, он притягивает её к себе, и её лицо приближается.

В его воспоминании она совсем себя не контролирует, как это и запечатлелось в её памяти, но видеть это так странно. Наблюдать именно с его точки зрения, то, как это отпечаталось в его голове. Это его воспоминание, его рассудок, и это такие личные переживания… интимные. Словно Гермиона может коснуться той его части, которая всегда казалась ей недоступной, и пусть показанное не является чем-то эмоциональным или глубинным, но она поражена. Она ждёт, что Гермиона из воспоминаний откроет глаза, но картинка гаснет.

Драко, настоящий Драко, стонет и, обхватив её рукой, подтаскивает повыше. Гермиона инстинктивно трётся об него, и он с новым стоном подаётся ей навстречу. Ей приходит в голову, что он может испытывать некое подобие её ощущений поверх своих собственных. Гермиона и так-то с трудом сдерживается, что уж говорить о контроле, если бы она чувствовала за двоих.

Ещё один образ врывается в её мозг: её тело перегнуто через спинку кресла, на котором они сидят, а Малфой вбивается в неё сзади. Картинка такая живая, что Гермиона едва не убеждает себя, что просто позабыла об этом, но она знает: это не воспоминание, а план. Она не понимала, что трётся об Драко, пока он не стискивает её бёдра, заставляя остановиться.

— Дай мне ещё секунду, — он практически давится словами, и Гермиона старается успокоиться.

Она досчитывает до сорока трёх, когда Малфой целует её, и с готовностью отвечает ему, обнимая за шею. Гермиона на несколько секунд теряется в ласке его рта, прежде чем её рассудок полностью к ней возвращается.

— Что ты…

— Я знал, что ты думала и чувствовала в те минуты, и увидел твои воспоминания о прошлой ночи. Вот и всё.

Похоже, он действовал очень осторожно, чтобы не подсмотреть что-нибудь лишнее. Потрясающе — удача-снова-на-её-стороне — осторожно. Слава богу, что он не увидел слишком многого, и спасибо ему за уважение её приватности. Всё было бы совсем по-другому, наткнись Малфой на что-нибудь, и Гермиону накрывает волна облегчения. Она целует его, чувствуя успокоение, признательность и возбуждение, а затем отстраняется.

Драко недовольно рычит, но её любопытство слишком велико.

— Ты нашёл что-нибудь полезное?

— Нет, — пользуясь моментом, он стягивает с неё футболку. — Я не могу сейчас думать. Позже.

Он обхватывает её лицо, притягивает к себе и вполне эффективно заставляет замолчать. Гермиона решает, что хоть на некоторое время перестанет думать и просто отпразднует их освобождение. К тому же вряд ли у неё есть какой-нибудь выбор: Драко слишком настойчиво собирается воплотить продемонстрированный образ в реальность. Гермиона потом получит все ответы, а в случае нехватки информации задумается над вопросами и выяснит всё сама.

День: 1557; Время: 7

— Как только я навёл на него палочку, он тут же аппарировал. Я нашёл портключи, монеты и палочки в одном из ящиков, но на нём были какие-то чары… Когда я его отпер, у меня появилось ощущение, будто рука сейчас сгорит. Я бросил портключи Малфою, который нёс Гермиону, затем Алисии и Новаку, державшему Спруса. К тому моменту Спрус был уже мёртв. Портключи перенесли сюда всех, кроме Алисии, которая оказалась в убежище. Новак был ранен меньше остальных, я и приказал ему уведомить вас о случившемся, а также сообщить имена тех, кого нам пришлось оставить.

Люпин кивает, перо замирает над пергаментом. Гарри Поттер, К.О., ОФ, О:2, Скридж-мэнор — это всё, что успевает прочитать Гермиона, прежде чем бумага исчезает в папке. Гермиона и Гарри единственные — по крайней мере, из числа присутствующих, — кто ещё не сдал отчёты. После того, как Гермиона поделилась тем минимумом информации, которым могла, Гарри восполнил часть её пробелов. А именно, рассказал о том, как они выбрались.

Люпин потирает шею, на него смотрят пять пар глаз.

— Я знаю, Малфой уже пытался, но, Гермиона, тебе придётся отправиться в Министерство. Как он уже сказал, очень похоже, что твоими воспоминаниями манипулировали. Учитывая твои ранения, когда Малфой тебя нашёл… Мы знаем Пожирателей Смерти. Пытать людей, пока те находятся в бессознательном состоянии, — не их методы.

— Да уж, какое тогда веселье? — Гермиона почти уверена, что это произносит Новак, но ей его лицо знакомо лишь потому, что именно с ним они пытались спастись в первый раз.

Может быть, в первый раз. А может, это была двадцатая попытка — откуда ей знать? Гермиона бесится от того, что в её разуме покопались. В течение всей этой войны её рассудок принадлежал исключительно ей. Пожиратели Смерти изменили её жизнь, оставили шрамы на теле, украли друзей, но они ни разу не касались её сознания. Даже в приступах паники, страха, горя, эта часть принадлежала только Гермионе. А теперь они отняли у неё даже это. Забрали всё, что у неё было.

— Мы можем только предполагать, что ты обнаружила нечто важное. Пусть они и собирались убить вас всех, но на всякий случай стёрли твои воспоминания. Для этого нет никакой другой причины, кроме той, что ты узнала что-то такое, что не должно было стать известно нам.

— Я знал, они что-то замышляли, — зло бормочет Гарри, нахмурившись.

— Ты думаешь, есть предатель? — Рон скрещивает руки, и даже веснушки на его лице бледнеют.

Люпин облизывает губы, его челюсти сжимаются.

— Это возможно. Монета была активирована, что могло быть связано с приступом раскаяния, попыткой увидеть, сработает ли она и как именно, или желанием выманить больше людей. Или даже конкретных людей.

— Так вы думаете, что предателем был один из тех, кто принимал участие в операции? — Новак выглядит таким обиженным, будто они все обвиняют его.