Слёзы застилают глаза, и пусть ресницы намокают, в этот раз капли не стекают по её щекам.

День: 1532; Время: 16

— Мне по-прежнему не верится, что они не сказали нам, что мы вообще тут делаем, — Гермиона хмурится, глядя то на сумку на коленях, то на свою грязную руку, и хватает яблоко.

Тонкс вытаскивает ещё несколько крекеров, закрывает молнию и так же тоскливо, как и Гермиона, смотрит на тающие припасы.

— Ты же знаешь: чем меньше людей осведомлено, тем лучше.

— Да, но когда дело доходит до операций, обычно я не настолько плохо информирована.

— Обычно, — Тонкс замолкает и делает глоток из фляги, наполнившейся за ночь дождевой водой, — чем важнее происходящее, тем меньше подробностей мы знаем. Единственное, что нам надо было знать, это то, что нам сообщили. Как и в случае с любой операцией. Они никогда не сообщают деталей больше, чем требуется. Мы следим, чтобы не случилось ничего странного или не появился чужак, если монета нагревается — снимаем барьеры. Вот и всё.

— Ну, по крайней мере, я в курсе, защищаем мы или нападаем.

Тонкс улыбается, поднимается на ноги и протягивает Гермионе руку. Той помощь не нужна, но она всё равно её принимает.

— Да какая разница. Просто уничтожим какую-нибудь очередную дрянь.

— Мне кажется, мы так себя уничтожим, — Гермиона почти не сомневается, что не сможет до конца промыть свои волосы. На разные части её тела налипла как минимум дюжина слоёв грязи. Прошедший ночью ливень хорошенько их сполоснул, но они с Тонкс по-прежнему чумазые, а пару часов спустя всё вернётся на круги своя.

Какая ирония, иногда думает Гермиона, засыпая в грязи. Какая ирония: пачкая руки в грязи и крови, она приподнимает труп, чтобы отыскать маску. Какая ирония.

— Гермиона, ты должна сказать Рем…

— Не могу, — она знала: повторение неизбежно. Но надеялась, что подобного не произойдёт, ведь это ещё не конец. Ни для неё, ни для кого другого.

— Ты должна. Если у тебя случится… такой эпизод во время операции.

— Артур по-прежнему…

— Это другое.

— Почему? — Гермиона говорит совсем как обиженный ребёнок и стискивает кулаки.

— Потому что он знает о своём состоянии, так же как и все те, кто постр…

— Я не уйду с войны, Тонкс, — шепчет она, но в голосе её слышится сталь, а не мольба. Она не может уйти. Война огромна, но есть то, что может сделать только Гермиона.

— Тебе надо пройти осмотр. Командование обсудит результаты, и если ты способна принимать участие в операциях, тебя внесут в список. Командиры могут тебя выбрать, а могут и не включить в состав, но твоё состояние должно быть отм…

— Это случилось только дважды.

— И может повториться когда угодно. Ты можешь погибнуть. Члены твоей команды могут…

— Я могу в ту же секунду перенестись при помощи портключа…

— Через минуту, минимум. Содрогаясь в конвульсиях во время сражения, тебе нужно будет успокоиться, сунуть руку в карман и воспользоваться ключом. Гермиона, счёт идёт на секунды. Минута? Это…

— Мой выбор. Я знаю, что если члены команды не осведомлены…

— Их реакция может быть…

— Я не хочу пройти осмотр и узнать, что не подхожу для операций, в то время как я прекрасно…

— Тогда результаты осмотра это подтвер…

— Тонкс, — обрывает её Гермиона, и в этот раз у неё не получается избежать просительного тона. — Пожалуйста. Пожалуйста, ты не можешь так поступить со мной. Ты не можешь сказать им…

Её руки нервно дрожат, горло перехватило. Она останавливается и поворачивается лицом к подруге, отчаянно стараясь стоять ровно. Тонкс отказывается смотреть ей в глаза. Дыши глубже, Гермиона, успокойся.

— Кто-нибудь ещё об этом знает?

— Нет, — врёт Гермиона. Если Тонкс обо всём сообщит Люпину, она не может допустить, чтобы Драко и Гарри пострадали из-за своего молчания.

— Дай мне подумать, ладно? — Тонкс стискивает челюсти, её пальцы порхают по палочке вверх-вниз. — Два раза за какое время?

— За два месяца, — ей надо было сказать, что за три, но Тонкс могла и сама посчитать.

Тонкс твёрдо кивает, и они продолжают обход.

День: 1533; Время: 6

— Рон, — выдыхает Тонкс через долю секунды после снятия щитов.

Гермиона на автомате вытаскивает ноги из грязи, будто никак иначе никогда не перемещалась, и оборачивается. Ярко-красная кровь проступает сквозь слои грязи, бледность его кожи хорошо заметна, несмотря на то, что даже волосы кажутся бурыми. Пять авроров стремглав убегают с точки сбора, и Гермиона вырывает руку из пальцев одного из них. Гарольд стоит возле неё, игнорируя необходимость спешки, — монета нагрелась, и барьеры исчезли. Может быть, всё дело в его преданности Лаванде, в особом отношении к Гермионе после пережитого вместе или же в том самом человеке, которого они разыскивали и который сейчас стоит перед ними, весь залитый кровью.

— Рон, ты…

— Волк, Джеймс, его убили.

— Ты ранен? — выпаливает Тонкс.

— Оборотень? — уточняет Гарольд.

— Оборотень, — кивая, выдыхает Рон и, наклонившись, хватает Гермиону за руку. — Я в порядке. Идём.

— Ты обманываешь? — голос Гермионы срывается, когда он дёргает её вперёд, и они вчетвером пускаются бежать.

— Нет, я в норме. Джеймс… Твою ж мать, это было…

Он отпускает её, и она тянется, чтобы, несмотря на влажность кожи, поймать его ладонь. Рон не даётся, размахивая руками, чтобы двигаться быстрее. Для Гермионы бег — самое сложное. За защитными барьерами обнаруживаются только лишь лес и ещё больше грязи. С каждым шагом их ботинки всё глубже вязнут в жиже, и им приходится всякий раз выдёргивать ноги. Всего через две минуты её икры и бёдра начинает жечь, повсюду слышны ворчание и хрипы.

Авроры, бегущие впереди, внезапно останавливаются. Кто-то что-то кричит, но Гермиона не может ничего разобрать. Трое авроров аппарируют немедленно, ещё двое тут же следуют их примеру. Теперь, когда обзор никто не загораживает, они видят стремительно приближающегося Люпина. Он чист, но выглядит дико, лицо искажено рвущимся наружу зверем.

— Аппарируйте в штаб-квартиру!

— Что?

— Мы не можем…

— …монета была акт…

— …случилось?

— …был убит!

— Сейчас же! — Люпин перекрикивает все вопросы и возражения, и они выполняют приказ, аппарируя с единым громким хлопком.

День: 1533; Время: 16

Из окна спальни Драко небо кажется нежно-фиолетовым и розовым. Внизу простирается мёртвый сад, озеро больше не мерцает в сумерках, а краска с беседки облупилась. Всё заросло травой, деревья стоят совершенно бесшумно. Гермиона бы испытала умиротворение, если бы сейчас не пыталась распутать колтуны в своей гриве и на щётке не оставалось бы так много волос.

Она смотрит, как небо становится темнее, деревья чернеют, и считает взмахи расчёской, чтобы больше ни о чём не думать.

День: 1534; Время: 10

— Мне казалось, что меня этой операцией наказывают, — стонет Рон, упираясь пятками в явно очень дорогой кофейный столик.

— Это было ужасно. Десять дней на земле. В грязи, под дождём, с холодн…

— И жуткой едой, — добавляет Рон, морщась, когда Гермиона чихает в салфетку.

Она сердито косится на него, высмаркивается и бросает салфетку в кучу других в мусорном ведре.

— Интересно, почему Люпин отправил нас обратно?

— Он никогда не расскажет.

— Я знаю, МакГ…

— Эй! — они оба поднимают головы и видят в дверном проёме улыбающееся лицо Гарри. — Мне сказали: я помру, если навещу вас обоих… — Рона скручивает кашель, и Гарри, скривившись, осекается.

— Ой, да ладно, — Рон перегибается через Гермиону и сплёвывает мокроту в мусорное ведро. — Ты же знаешь, Гарри, смерть тебя не берёт.

Она поджимает губы: частично из-за его слов, частично из-за подступающего очередного чиха, который вот-вот вынесет ей мозг. Она выдёргивает новую салфетку из стоящей перед ней коробки и ждёт, ждёт… Гермиона чихает, Рон от неё отодвигается и чихает сам.

— Э… Думаю, я сяду… — Гарри придвигает стул к противоположной стене. — Вот здесь.