Гарри смотрит на неё из своего кресла; его пальцы стиснуты до побелевших суставов, а взгляд слишком пристальный для того, чтобы считать Гарри расслабленным. Гермиона присоединилась к битве на пятнадцать минут, потом всё было кончено, но почти половина из выпущенных ею заклинаний прошла мимо цели из-за дрожи в руках. Она отыскала Гарри во время переклички, он бросился к ней и так крепко обнял, что она не могла дышать, а её ноги скребли по полу. Гермиона обмякла в его объятиях, и ему потребовалось пять минут на то, чтобы перенести их обоих в убежище, уложить подругу на диван, силой накормить шоколадом и так напряжённо на неё уставиться, что она почувствовала неловкость. «Ты напугала меня до смерти, — прошептал Гарри, уткнувшись ей в щёку. — Ты так сильно меня напугала».
Гарри частенько смотрит на неё вот так: будто обдумывает план, как запереть её где-нибудь, пока этот мир не станет лучше. Иногда Гермиону это злит, но порой ей приятна такая забота. Ей приходится быть настолько сильной, что временами, в глазах Гарри или в объятиях Драко, ей хочется находить чувство защищенности. Просто знать, что её прикрывает кое-кто ещё. Правда заключается в том, что ей очень страшно. Если бы команда не проникла в тот дом, кто знает, что бы с ней стало. Точнее, что бы с ней происходило в этот самый момент. Эти мысли такие жуткие, что Гермиона не может заснуть, несмотря на усталость.
— Ещё не…
— Что за терапия? — они оба поднимают головы на звук голоса появившегося в дверях Рона. — Терапия?
— Да, — Гарри прочищает горло, выпрямляется и тянется почесать рукой висок. — Я собирался спросить тебя, не хочешь ли ты присоединиться ко мне…
— Я не собираюсь ни на какую терапию, — с холодным смешком перебивает Рон, словно Гарри сошёл с ума и сама идея вызывает у него отвращение.
— Это помощники. Они связаны магической клятвой и не могут никому рассказать о…
— Только если ты не собираешься навредить себе или ком… Или невинному человеку, конечно, — вклинивается Гермиона, пытаясь отвлечь часть внимания на себя, пусть это и была идея Гарри.
— Ты просто говоришь о том, о чём хочешь.
— Ни за что, — Рон почти что рычит, его лицо белеет, что обычно происходит, когда он злится.
Гермиона не ожидала, что он так сильно взбесится. Особенно, когда узнает, что Гарри посещает одного из этих специалистов. Во всяком случае, она думала, что Рон пожмёт плечами и попробует сходить или же скажет, что не хочет в этом участвовать. Возможно, он ещё не готов встретиться лицом к лицу с тем, что произошло. Она может это понять.
— Дружище, просто посети эту встречу со мной. Тебе даже не надо говорить. Просто посмотри, как это проходит.
— И о чём же ты там разглагольствуешь, Гарри? О чувствах?
Румянец покрывает шею и щёки Гарри, он почти пристыженно опускает глаза, а Рон застывает в ожидании ответа. Гермиона сердито смотрит на него, забыв о необходимости быть мягкой.
— У всех есть свои способы излечения, Рональд. Все что-то чувствуют по поводу того, что произошло, и с этими эмоциями надо что-то делать. Если ты…
— Мне не нужно ничего с ними делать! Мне нечего сказать! Особенно какому-то…
— Тогда не ходи! Это было всего лишь предложение, Рон. Ты знаешь, что всегда можешь поговорить с нами…
— С вами я тоже не желаю разговаривать, — рявкает Рон, перебивая её. В комнате воцаряется тишина, между ними разливается столько оправданной и не имеющей оправдания боли.
Гермиона делает глубокий вдох и задерживает дыхание, чувствуя, как между ними тремя расползаются мелкие трещинки. У неё такое ощущение, будто сражаться ей приходится постоянно. За победу, за себя, за дружбу, за небезразличных ей людей. Она многого боится, но в эту секунду больше всего опасается снова их потерять, едва только обретя. Гермиона вдруг понимает, что именно имел в виду Гарри, когда просил её отправиться с ним к специалисту. Они могли находиться все вместе в одной комнате, но война по-прежнему угрожала отобрать их друг у друга. Они всё ещё сдерживали себя, и между ними существовало столько лакун и разрушений. Гарри старался спасти себя, но он пытался спасти ещё и их.
— Ну, хорошо, — Гарри замолкает, засовывая руки в карманы и утыкаясь взглядом в окно, — если передумаешь, дай мне знать.
День: 1502; время: 3
Гермиона не знает, сколько времени проспала на диване, но просыпается она под ещё одним одеялом, когда за окном по-прежнему темно. Она поднимает голову, смотрит в кресло и едва не подпрыгивает, заметив там Драко вместо Гарри. Неудивительно, что она проснулась, — её инстинкт выживания не мог проигнорировать столь свирепый взгляд.
— Секунда, Грейнджер. Может быть, две. Ровно столько отделяло меня от того, чтобы убить тебя. Ты бы была мертва. Когда Люпин осветил тот угол, я бы нашёл твой труп. И твоим убийцей был бы я. Ты хоть представляешь, как вынесла мне мозг?
— Но я же не специально. Я была несколько занята…
— Мне плевать. Сложно было произнести своё имя? Это же здравый смысл! Мы не могли вид… — он осекается, едва Гермиона начинает плакать, прикрыв ладонью глаза, — может быть, так, не видя её, он ни о чём не догадается. Может быть, так она сможет куда-нибудь исчезнуть. Иногда ей так этого хочется. Просто раствориться в воздухе.
Сегодня её захватили в плен. Припёрли к стенке, пытали, схватили. Сначала растущие трещины в её дружбе, а теперь вот это. Гермиона не в состоянии перестать плакать. Она никогда так много не ревела и сейчас с трудом может себя контролировать. Она быстро утирает слёзы, втягивает в лёгкие воздух и пытается сосредоточиться на ингредиентах для зелья, чтобы успокоиться. Она терпеть не может такие истерики, но так часто срывается перед Малфоем.
Она могла назвать своё имя. Должна была сделать это, но это было последним, что пришло ей в голову. Гермиона может только представить, что бы почувствовала сама, поменяйся они с Малфоем местами. Если бы это она чуть его не убила, или бы даже просто задумалась, что от непоправимого её отделяла всего секунда. Она видит себя на лестнице, вспыхивает свет, а Малфой мёртв, и её палочка нацелена в ту сторону. Это стало бы точкой невозврата. Она не может вообразить, что бы с ней было, но знает: Драко имеет право на злость.
— Я была должна…
— Уйди, — его голос звучит как сталь — так же холодно и жёстко.
Она отводит ладонь от своих удивлённо распахнувшихся глаз, но Драко смотрит не на неё. В проходе в гостиную стоит аврор, и тяжёлый взгляд Драко предназначается ему. Тот замирает на три секунды, открывает рот, закрывает и, развернувшись, исчезает. Драко провожает его глазами, пока аврор не растворяется в темноте коридора, переводит взгляд на пол, потом на Гермиону.
— Это была долгая ночь.
— Да, — хрипит она и откашливается. Ложится обратно на диван, и они с Драко смотрят друг на друга. Малфой же должен понимать, что она вряд ли заснёт, ощущая столь пристальное внимание.
— Где ты спишь?
То ли Драко на секунду улыбнулся, то ли Гермионе привиделось. Он поворачивается к выходу из комнаты, а она прикрывает веки, чтобы заснуть.
— Спальни переполнены. Ты не возражаешь, что придётся ночевать в одной комнате со мной?
Позже она будет размышлять о всех тех ответах, которые бы никогда не озвучила. Только если ты будешь держаться подальше. Только если не будешь раздеваться. Или даже вот такой, полный сарказма: Возражаю, мне уже страшно.
— Нет, конечно, — откликается она.
День: 1502; Время: 4
Её окружила дюжина масок и чёрных капюшонов, рты искривлены насмешками. Гермиона крутится, их лица и голоса вертятся каруселью вокруг неё. Как тогда, когда родители брали Гермиону в парк, — когда всё, что она знала, было чем-то иным. Тогда она, в своём новом летнем платьице, держалась за ручку на спине лошадки, откидывалась назад, и её локоны развевались по ветру. Родители уводили её, а она, подпрыгивая, крепко держала их обоих за руки. Гермиона смеялась столько, что даже становилось больно, а голова кружилась от радости.
