— Нет, тут тебе не повезло. Гарри принёс твой сундук в свою. Мне кажется это та, что возле кухни… Можешь сам спросить его за ужином. Шивер там?

— Не повезло, — повторяет он, и его губы изгибаются в слабой улыбке. Гермиона улыбается в ответ, но Рон отворачивается, не заметив этого.

День: 1493; Время: 14

— У него частичная потеря памяти.

— Насколько это серьёзно? — спрашивает Гермиона, устроившись на старом диване и подтянув колени к подбородку. Её большие пальцы ног отлично влезают в дырку в подушке. Она и не помнит, сколько уже раз запихивала их туда, пока мешала Драко смотреть его любимые рекламные ролики.

В какой-то момент звук в телевизоре сломался, и женщина в рекламе бежит по пшеничному полю в тишине. Гарри сидит рядом с Гермионой, его рука прижимается к её ноге, шапка низко натянута на лоб. Очки зажаты в кулаке: он потирает глаза то ли от усталости, то ли от расстройства.

— Точно сказать не могу. Не хочу задавать слишком много вопросов и пугать его, если он многое забыл. Он и так должен принимать успокоительное зелье, чтобы справиться с тревогой. Я знаю, что он не помнит Кладбищенскую битву. Знаю, что помнит операцию, на которой мы были до этого, но не помнит, как испугался упавших на него пауков во время её проведения.

— Блокировать какие-то вещи — нормально. Так разум пытается справиться. Не говоря уж… Ну, мы же не знаем, что с ним случилось, Гарри. Это может быть… как-то связано.

— Да, — тихо откликается он и, наклонившись, упирается локтями в колени. — Думаю, я возьму его с собой к психиатру.

Гермиона от удивления подаётся назад и, повернувшись, смотрит на затылок Гарри.

— Ты ходишь к психиатру?

— Они называют его «помощник». Министерство прислало одного, ещё когда я лежал в больнице. Люпин попросил меня поговорить с тем парнем. Я не хотел, но уступил — они бы не отстали, не убедившись, что я в порядке. Это помогает, немного. Я могу рассказать ему о самых жутких вещах, а он связан магической клятвой и никогда никому об этом не разболтает. Никаких осуждений или…

— Или?

— Я не знаю. Сначала было тяжело, но потом стало даже как-то приятно. Кто-то, кто подсказывает тебе путь, являясь при этом сторонним наблюдателем. Это как… разговаривать с самим собой. Проговаривать. Находить смысл в происходящем или просто… После сеанса я чувствую себя лучше. В голове проясняется. Я начинаю двигаться дальше. Полагаю, в этом и есть смысл.

— О, — Гермиона кивает и делает вид, будто понимает, но в животе бурлит такое месиво из различных эмоций, что накатывает тошнота.

— Всё совсем не так, — шепчет Гарри, поднимая голову. Она протягивает руку и поправляет оправу у него на носу. — Я думал, будет проще поговорить с кем-то, кто был там, кто находится здесь, на войне. Только эти люди смогут по-настоящему понять меня, понять, почему я совершал такие поступки, — ведь они творят то же самое. Но это… Тебе стоит сходить.

— Сходить?

— На один из сеансов. Просто попробовать, вдруг тебе понравится. Знаешь, разговор с тем, кто, как и ты, был там, помогает. Но… Целью является справиться со всем этим, верно? И намного легче, когда тому, с кем ты общаешься, не надо самому ни с чем разбираться. Так проще… Двигаться дальше. Что касается меня, мне не помогает осознание того, что кто-то ещё переживает нечто подобное. Не думаю, что тебе это тоже поможет. Ты будешь слишком стараться помочь другому челов…

— Не ты ли говорил…

— Я не обсуждаю… ну, понимаешь, свои чувства. Я просто рассказываю о том, что произошло. Иногда она чего-то не понимает, но обычно… Всё схватывает верно. Будто… всё универсально. И тогда мне начинает казаться: а вдруг все мы чувствуем одно и то же. Ты. Рон. И что, может быть, я смогу исправить… Это скорее вопрос понимания. Мне нужно разобраться и… я…

— Гарри, я не пытаюсь убедить тебя, что ты не должен туда ходить. Я считаю, это хорошая идея.

— Да? — он улыбается недоверчиво, но очаровательно, и Гермионе приходится улыбнуться в ответ.

— Да, конечно. Я не обиделась. Все… все должны справляться с этим так, как удобно им. Я всё понимаю.

Гарри кивает, закидывая руку ей на плечо и прижимая к своему боку.

— Думаю, я приведу с собой Рона. Расскажу о чём-то, касающемся нас обоих, чтобы он смог проникнуться. Надеюсь, он и сам решит туда ходить. Не хочешь пойти с нами?

— Нет, — быстро откликается она.

Гарри замолкает, словно подбирая слова, и Гермиона не может припомнить, чтобы он так делал раньше. Ей постоянно приходится напоминать себе, как сильно они повзрослели.

— Думаю, тебе стоит попробовать.

— Гарри, ты меня знаешь: я буду анализировать то, как анализируют меня, — она смеётся, Гарри нет. — Я не хочу разговаривать с незнакомыми людьми. Не хочу… просто не хочу. Может быть, после войны.

— После войны? Но почему? Гермиона, эти события уже произошли…

— Я в курсе…

— Они просто продолжат накапливаться. Чего ты хоч…

— Я справляюсь с этим так, как могу. Может, разговоры подходят тебе, но не мне. Не сто…

— Сейчас ты пытаешься это игнорировать. Как и в прош…

— Я не могу игнорировать э…

— Именно. Гермиона, иногда нам нужно больше помощи, чем мы сами можем себе оказать. Поверь мне, я знаю, о чём говорю. Я тот, кто нуждался в вас с Роном в течение всей учёбы в Хогвартсе и…

— Мы хотели помочь.

— Ну, а вот эти люди хотят помочь нам. Словно это их вкла…

— Мне не нужна их помощь, Гарри! Я же тебе говорила: люди справляются по-разному! Я принимаю твой способ, почему ты не…

— Но ты не справляешься! Это большая…

— Я пытаюсь! Чего ты от меня хочешь? Чтобы я заползла в кровать и заснула в слезах? Мучилась от бессонницы? Терзалась тем, что я жива, а они нет, изводилась чувством вины перед семьями тех, кого я… я… я… Так это всё и происходит, Гарри! Я всё это делала, рыдала так, что думала: моя голова лопнет! И какая разница, что какой-то чужой человек будет наблюдать за мной в эту минуту, — это не помогает! Ничего не помогает!

Паника. Отчаянная, стремительно накатывающая тоска, от которой начинает бешено стучать сердце, обжигает глаза, перехватывает горло и сдавливает грудь. Тот самый случай, когда приходится кричать, чтобы не разрыдаться, и всё же слёзы так и норовят хлынуть потоком — и тогда ты превратишься в хаос из солёных капель и сдавленных звуков. Эмоции накрывают с головой, и Гермиона не знает, куда деть руки — сжимает одну ладонь в кулак и вдавливает себе в грудь, стараясь ослабить боль.

— Ты не знаешь! Как ты можешь знать, если даже не пыталась? — Гарри смотрит на неё с мольбой, и она ненавидит этот взгляд.

— Потому что пыталась! Единственное, что я могу сделать, это помочь выиграть эту войну и попытаться прожить свою жизнь и стать счастливой. Стать счастливой вместо них, потому что у них это уже не получится. Гарри, либо так, либо я сойду с ума и спрячусь в какой-нибудь дыре, это всё, что я могу! Ситуация никогда не исправится от того, что кто-то будет убеждать меня, что всё в порядке.

— Гермиона.

— Мне просто надо смириться. Принять, что они ушли и что я делала… плохие вещи, Гарри. Очень плохие вещи. Каждое утро я просыпаюсь и забываюсь на пару секунд. Думаю о Невилле, который вместе со мной смеётся над угрюмостью Драко. Или о Джастине, который морщится при виде стряпни Лаванды. Думаю о Фреде, который подмешал краску в мой шампунь. О Симусе, который отпускает шуточки по поводу сосисок или…

— Знаю.

— Нет, — это больше похоже на всхлип. — Нет, не знаешь, иначе ты бы не пытался заставить меня пойти с тобой. Каждый день я скучаю по ним. Каждый день мне больно. Но это моё, Гарри, и я должна с этим справиться самостоятельно.

— Ладно, хорошо, ладно, — он зарывается пальцами в волосы, а её руки трясутся. — Гермиона, я просто беспокоюсь.

Гарри обхватывает её за плечи, и она неловко падает на него. Обнимает его в ответ и, уткнувшись ему в плечо, вытирает мокрые щёки. Он резко выдыхает, и Гермиона знает: он пытается сдуть кудри с её лица.